Владимир Дэс 



Из рая в рай (сборник) 





Из рая в рай 
Полдень.А полдень – он и в Раю полдень.Апостол Петр, только что пропустив через Врата сравнительно небольшую партию безгрешных душ, позвонил в Чистилище и предупредил, чтобы больше пока не присылали – у него отдых.Хотя, честно сказать, с этой партией душ Шестой планеты третьего сектора Большого Млечного и хлопот-то особых не было – они так намучились там у себя на своей грешной планете, что, увидев за Вратами Рай, просто заплакали от радости и счастья.Закрыв Райские Врата ключами, чтобы душа какого-нибудь пройдохи не проникла подведомственное ему учреждение раньше, чем побывает в Чистилище, Апостол Петр решил подремать. А заодно, разумеется, перед отдыхом хлебнуть немного – так, для здоровья, грамм сто божественного эфира.Но перед тем, как употребить жидкость Богов, Петр предусмотрительно спрятал ключи от Райских Врат в несгораемый сейф, подаренный ему Прометеем.Они знали друг друга еще до того, как Прометей был полубогом на планете Земля. Но потом Прометей поссорился с чиновниками Небесной Канцелярии из-за огня, подаренного людям, и после долгой ссылки ему было отказано в пище Богов, отчего он стал простым смертным.И когда душа Прометея после его смерти прибыла в Чистилище, там, зная его как искусного кузнеца и механика, тормознули душу полубога на много-много лет. Вот там-то он и стал делать всякие искусные штучки-дрючки для местных чиновников.Когда же Прометей прослышал, кто стоит на страже ключей от Райских Врат, он послал Петру в подарок сейф с самолично придуманной и собранной собственными руками секретной конструкцией.Сейф Петру очень понравился, да и пришелся он весьма кстати. Все-таки за тысячелетия Петр стал стареть. То тут положит ключи, то там, и забудет, где положил. А от этого проблемы. А завистников, претендующих на его место, было пруд пруди.Чуть что – сразу донос в департамент Райских Кущей, что, мол, Петр стар становится, опять куда-то ключи дел, и из-за этого новая партия безгрешных ангельских душ преступно долго ждала у Врат восшествия в Рай.А как появился сейф, то никто, кроме самого Апостола Петра, не мог их уже оттуда взять. В этом-то и был секрет конструкции Прометея.Так вот: закрыл Петр за этой небольшой партией безгрешных душ Райские Врата.Позвонил в Чистилище, чтобы попридержали следующую партию, пока он отдыхает. Спрятал ключи в сейф и только налил сто грамм эфира – жидкости Богов, – как страж на внутренней стороне Райских ворот – Ангел охраны – стал стучать в ворота и звать Петра.– Тьфу, – сплюнул Петр. – Ну что за беда? Как только надумаешь… – он не стал уточнять, что надумаешь, отдыхать или выпивать, – как тут же тебя требуют. А наверняка по ерунде. Ну что там?– Да тут опять души с планеты Земля бунтуют.– Вот неугомонные, – возмутился Петр.– Ну стоит только захотеть сделать себе приятное, как что-нибудь в этом Раю да случится.Но служба есть служба.И Петр, с сожалением посмотрев на напиток Богов, булькающий в пробирке, нехотя пошел к Вратам. Но ключи не взял.– Ну что им там надо? Ангел залепетал из-за Врат:– Да вот, недовольные Раем. Самого Господа им подавай. Мол, Рай не тот.– Как «Рай не тот»? Рай, он и есть Рай. И что за планета такая? То им огонь подавай, то они Раем недовольны.И Петр открыл окошечко в Райских Вратах.У Врат толпились безгрешные души с планеты Земля.Петр пригляделся. Эти, кажись, прибыли за последние лет пятьсот.И все равно, что-то их больно много.– Давай их сюда, – махнул он ангелу.Ангел отодвинул защитное ангельское поле прямо к самым вратам. Души как ринутся к открывшемуся окошечку и давай наперебой галдеть. Ничего не поймешь.Петр даже немного растерялся.– Единственно, что было понятно, что души сильно чем-то недовольны. Обман, обман, – кричали взбунтовавшиеся души.Петр на всякий случай немного отодвинулся от окошечка и спросил:– Какой еще обман? Не может быть обмана в Раю. А если вас чем-то обделили, то надо обратиться к администрации Рая. Там разберутся.– Обращались. А в администрации говорят, что они тут не причем. Какой приняли Рай, такой и наполняют нами.– Так вы чем недовольны-то?– Раем.– Чем?– Раем.– Ну, это не ко мне. Я только ключи от Райских Врат храню.Он похлопал себя по пустому карману и испугался. Ключей там не было. С испугу бросил было все, побежал к себе за ключами, да вовремя вспомнил, что оставил их в сейфе.Остановился. И, вернувшись к окошечку во Вратах, уже более спокойно спросил толпу земных праведников:– Значит, Раем недовольны?– Недовольны. Какой же это Рай, если здесь все так же, как и у нас на Земле.– Не знаю, что у вас там на Земле, а здесь у нас в Раю есть все для вечной райской жизни. Цветочки есть?– Есть.– Птички поют?– Поют.– Так что же вам надо?– Это все у нас и на Земле есть. И много еще такого, чего у вас в Раю нет.– А чего у нас нет?– Много чего нет.– Ну чего нет? Чего?– Саун, например, нет.– А причем здесь сауны? Зачем они вам, бестелесным?– Незачем. Просто нет здесь саун, и все.– Зато у нас в Раю нет войн, болезней и грешников.– И у нас на Земле нет.– Как нет?– Так нет.– А куда же у вас все это подевалось?– Не знаем. Мы на Земле жили в любви и согласии, не нарушая заповедей Божьих.– Совсем?– Совсем.– А почему?– Потому что по-другому у нас на Земле жить нельзя. Все земляне в точности соблюдают откровения Праведников Божьих.Задумался Петр: «Что-то тут не так», – но все-таки решил использовать последний оставшийся козырь:– Ну, зато здесь, в Раю, вы будете жить вечно.– Это, конечно, хорошо…– Ну вот, чем вам Рай не Рай. Живите вечно и радуйтесь до бесконечности.И с этими словами Апостол Петр быстро захлопнул окошечко, чтобы больше не слышать никаких возражений.– Гони их назад по своим райским местам! – крикнул он ангелу охраны. – Войн и у них, видишь ли нет, болезни на Земле отсутствуют.Апостол Петр вернулся к себе.Открыл сейф, убедился, что ключи на месте.Закрыл сейф.Налил себе сто грамм эфира. Выпил.Лег отдохнуть.Но что-то не отдыхалось.Петр встал. Выпил еще сто.Какая-то мысль мешала отдыхать. В голову лезли все эти земные райские души. «Что им надо, чем они недовольны? Сколько существует Рай, такого еще не было. И что у них там, на Земле, творится? И почему их так много попадает в Рай? Ни с одной планеты столько безгрешных душ не приходит. Обычно один процент от умерших попадает в Рай, а тут прут и прут, прут и прут».Апостол Петр подошел к телефону и позвонил в Ад.Аппарат был старый. Дисковый.На небесном коммутаторе девушка-ангел никак не хотела соединять его, Петра, с Адом. Все выясняла, с кем да зачем, да имеет ли он право звонить в Ад.Когда, наконец, до нее дошло, кто звонит, быстро соединила.Трубку взял Сам.– Какими ветрами? – прохрипел Сам.– Тут такое дело, – неожиданно заикаясь, проговорил Петр. – Что-то с Земли больно много безгрешных душ ко мне поступает. А к вам как?– Ко мне? С Земли? – И замолчал, но через несколько минут ответил. – Ни одного за последние пятьсот земных лет. Бывай.И Ад отключился вместе с его мрачным хозяином.«Да, станешь тут мрачным. Столько тысяч лет на таком месте. Ад – это вам не Райские Кущи.Хотя, если подумать, любой мог оказаться на этом адском месте. И Дьявол был когда-то самым близким к Богу, а стал самым дальним. Так что сегодня ты близкий, а завтра дальний. И наоборот. Сегодняшний дальний завтра может стать близким.Неисповедимы пути твои, Господи».И с этими мыслями Петр, достав ключи из сейфа, пошел принимать следующую партию безгрешных душ в Райские Кущи. И эти праведники оказались с Земли.«Прямо какое-то наваждение, – задумался Пётр. – Надо, пожалуй, просигнализировать куда следует».И просигнализировал.Но сигнал Апостола был уже не нужен.Служба собственной безопасности Небесной Канцелярии засекла звонок Апостола Петра в Ад прежде, чем он захотел сообщить об этом куда следует.И чиновничья машина закрутилась.Шустрые ангелы-агенты уже на следующий день с усердием допрашивали Апостола Петра, почему звонил да для чего.– А что, нельзя? – удивился Петр.– В такое заведение и без согласования, Ваше Апостольское величество? Без согласования. Нехорошо.– Я хотел, как лучше.– Один уже «дохотелся», – залепетали ангелы-агенты.– А при чем здесь Прометей? – возмутился Петр, сразу поняв намек.– Прометей не при чем, но сами знаете, какими делами выложена дорога в Ад. Вот и вы еще один камешек в эту дорожку положили. Что-то тут не так.А заодно вспомнили ему ещё и сейф, подаренный опальным Прометеем, а также мысли о «близких», «дальних» я «путях господних».Осерчал после этих намеков Петр», послал этих горе-сыщиков куда подальше и пошел, гремя ключами, запускать очередную партию безгрешных душ.– Вы за это ответите! – неслось ему вслед. – Мы так просто это не оставим. Во всем разберемся.– Вот, вот, и разберитесь. А эти земные души скоро весь Рай заполонят. Как будто других планет во Вселенной нет.И для верности позвонил самому Шефу Собственной Безопасности Небесной Канцелярии.Жаловаться на его агентов не стал – от молодости это все у них да от глупости. Просто рассказал их Шефу, что у него и у Сатаны творится неладное с душами планеты Земля. У того ноль, у него сто процентное попадание из Чистилища. И попросил поговорить с Господом. Может, он что пояснит.– Поговорим, – ответил ему Начальник и отсоединился.– Какие-то все неразговорчивые стали, – пробурчал Апостол Петр и побрел заниматься своим, только одним, от Бога данным ему делом.– После этого звонка в службе Собственной Безопасности закипела настоящая работа.– Внедрили тайных агентов в Рай, в Ад, в Чистилище и на планету Земля.– Наконец собрали все агентурные данные. Обобщили.– Было сформулировано заключение для Господа:«На планете Земля очередной Пророк по имени Во объединил все учения предшествоваших ему земных Пророков (Моисея, Будды, Христа, Магомеда, Маркса, Ленина, Мао и т. д.) в одну рациональную религию, через это ассимилировал все нации, народы и расы в единую общность Землян, и добился беспрекословного и четкого соблюдения всех догм новой религии этой новой общностью.В силу абсолютного приближения догм новой земной религии к Твоим, Отче, заповедям, земляне по их самосознанию решили, что ими построен Рай подобный Твоему прямо на планете Земля. Поэтому, попадая из одного Рая (земного) в другой Рай (загробный), они считают Рай небесный не достаточным их новому небесному состоянию. От этого происходят брожения среди душ земных, а за последнее время и не только земных в Рае небесном.Вывод: «Угроза существованию естественного хода развития Твоего, Отче, Мира, путем переложения земными Пророками Твоих, Господи, заповедей на жизнь землян без учета относительности развития земной цивилизации в общей эволюции Твоего Божественного откровения».Предложения:– вернуть время назад;– Пророка Во изъять из земной жизни еще до создания им своей новой религии;– смоделировать ряд ситуаций, исключающих саму возможность возникновения нового откровения, способного когда-либо создать так называемый Рай на планете Земля;– Службу Собственной Безопасности Небесной Канцелярии наделить особыми полномочиями по контролю за развитием земной цивилизации. С этой целью увеличить штат Небесной Канцелярии на пятьдесят ангельских единиц.– Ну что, неугомонные, довозмущались, – ворчал апостол Петр, выпуская назад из Райских Врат огромный поток земных безгрешных душ. – Рай вам не понравился. Надеюсь, что в «следующий раз» он вам понравится. Жаль только, что в «следующий раз» далеко не все вы сюда попадете. И давно бы вам надо было понять там на Земле, что не для Рая Господь создавал жизнь на вашей планете. Не для Рая. А для чего? Это одному Ему, Создателю, известно. Все в руках Его. Мудрых и Божественных.




Браслет 
С самого детства каждый встречный почему-то пытался дать мне по морде. А в этом, надо вам сказать, приятного мало. Когда бьют кого-то другого, это еще терпимо, а вот когда тебя самого – это очень больно.Поэтому в четырнадцать лет я записался в секцию бокса, надеясь, что бить теперь будут реже. Но вышло почему-то наоборот-бить стали чаще.«А, так ты боксер?» И по морде мне, и под дых. На тренировках всего измолотят, а потом еще на улице добавят. В общем, бросил я это дело и стал жить, прячась в тени, обходя шумный мир окольной тропой.Но меня все равно били.По ночам я плакал от обиды. Проклинал того, кто сотворил меня таким, притягивающим чужие кулаки, как магнит железяку, а утерев горючие слезы, мечтал, что придет еще такое время, когда никто на всем белом свете никогда не посмеет поднять на меня руку. И лицо у меня тогда будет не испуганное к глупое от побоев и постоянного страха, а нормальное, как у всех прочих людей.Шли годы, мне уже исполнилось тридцать два, но ничего не менялось.Как-то раз гулял за городом, у какой-то свалки, от людей подальше, пинал от нечего делать все, что под ноги попадалось. И вдруг гляжу – покатилось что-то из-под башмака, вроде бы колесико маленькое. Чуть прокатилось и упало на бок. Я наклонился, поднял, стал разглядывать. Что-то вроде браслета, но очень легкое, из какой-то бесцветной пластмассы. Я эту штуковину покрутил – покрутил и ради интереса примерил на левую руку – легко растянул и надел на запястье, а она тут же превратилась в цельное кольцо, обхватив запястье намертво. Я испугался, бешено затряс рукой, потом попытался правой рукой сдернуть. Без толку: браслет обхватил руку, словно эластичный бинт, и даже цвет его изменился, стал неотличим от кожи. От злости на себя, дурака, да и от страха перед непонятным я прямо волчком на месте закрутился. Прибежав домой, я попробовал разрезать его ножом, даже напильником пилил, но браслет не поддавался, на нем даже следов не оставалось, так что пришлось отступиться. Обратиться за помощью к кому-то я постеснялся. Собственно, мне он и не мешал, а другие его и вовсе не замечали. Да и я со временем привык, перестал замечать этот прибавок к моей левой руке.А через год с небольшим произошел случай, перевернувший всю мою жизнь. Я шел не спеша на остановку, собираясь сесть на трамвай второго маршрута и от угла увидел, что мой трамвай вот-вот отойдет. Следующего ждать не хотелось, и я рысцой побежал к остановке. И так разбежался, что даже стал задыхаться, но темп не сбавил.А трамвай уже трогается.Я побежал еще быстрее. В голове застучали молоточки, дыхание сбилось. Ясно мне стало, что все равно не догоню. И твержу сам себе: «Не успею… Задержать бы его…»И вдруг все вокруг как бы остановилось, замерло, точнее, поплыло в медленном – медленном движении.От неожиданности и я встал, как вкопанный. Люди, злосчастный трамвай, голуби и даже дымок над крышами двигались, как в замедлен – ном кино, но сам я двигался нормально, как всегда. Я подвигал руками, повертел головой – все было в норме.Тогда я пошел. Спокойно, нормальным шагом. Осторожно обходя замедленных людей, я приблизился к трамваю, у которого только – только начали закрываться дверки, и спокойно запрыгнул внутрь. И в ту же минуту все ожило, встало на свои места: люди пошли обычным своим шагом, трамвай с шумом захлопнул дверки, залязгал и тронулся, чуть покачиваясь со стороны на сторону.Я огляделся по сторонам. Никто, кажется, ничего не заметил. Все было как прежде, только браслет на моей руке стал горячим, чего с ним раньше никогда не случалось.Человек я всё же неглупый. Хотя меня часто били по голове, сообразил что к чему.В тот же день я погладил браслет и пошел на улицу прогуляться. Не спеша, даже с вызовом вышагивал туда – сюда. Никто не пристает. Ближе к вечеру я встретил своих обычных обидчиков и пошел прямо на них.И не успел никто из них опустить на меня изготовленные для ударов кулаки, как я сказал сам себе «Пора!» и замедлил их.Я с улыбкой оглядел их, еле шевелящих конечностями, и неторопливо начистил им всем физиономии. Странно: падали они тоже очень медленно – балет, да и только.Ну, а затем я пошел на ринг и за какой-нибудь месяц отправил в глубокий нокаут всех чемпионов города. Происходило это примерно так. Я, полный и неуклюжий, выходил на ринг, несколько раз приседал, поднимал вверх руки. Зал начинал дружно надо мною смеяться. Выходил соперник – стройный, подтянутый, как струна, моложе меня лет на десять – пятнадцать. Приветствие. Гонг.Я, не желая испытывать судьбу, тут же приводил в действие браслет. Все вокруг замедлялось. Я подходил спокойно и, размахнувшись сплеча, отправлял соперника в нокаут.Я видел, как медленно отвисает челюсть у рефери, как от удивления лезут глаза из орбит у секундантов и зрителей. Им, замедленным, казалось, что я на сверхфантастической скорости пронесся по рингу и, выбросив руку, одним точнейшим ударом, как молнией, поразил противника.Потом я выиграл чемпионат страны, мира и наконец Олимпийские игры. Стал единственным чемпионом, не имевшим поражений. Насладившись славой чемпиона чемпионов в боксе, я повторил свой успех в борьбе, в фехтовании, в беге на короткие и длинные дистанции, в плавании, в большом и настольном теннисе, даже в стрельбе из пистолета. Мой феномен изучали медики всего мира и никак не могли понять, в чем дело: по своим физиологическим параметрам я не мог так двигаться, как майский жук, например, по своим параметрам не может летать. А я и двигался, и побеждал.В общем, жизнь пошла именно такая, о которой я когда-то мечтал по ночам, дрожа от страха, обид и побоев. Никто теперь не бьет меня по морде. И я даже стал забывать, что такое боль от побоев и унижений.Одно мне непонятно: почему в этом нашем гуманном мире слабому человеку, чтобы жить без унижений и не с битой мордой, приходится надеяться на какое – то чудо, а не на людское сочувствие и понимание?Если это так на самом деле, то браслет мне не нужен. Меня, при всем моем нынешнем прекрасном положении, мучает совесть: а вдруг этот браслет какому-то другому бедняге был нужнее, чем мне. Может, его били и сейчас бьют в тысячу раз больше и больнее, чем меня. Может, он мучается от унижений и оскорблений еще тяжелее, чем мучился я.Узнать бы, где он есть, этот бедолага.Где ты?Отзовись, брат!Я готов отдать тебе твой браслет.




В гостях у Чингизхана 
Рано утром мне позвонили домой из Центральной библиотеки и сообщили, что к ним поступила старая рукопись начала XII века – что-то там о Чингисхане, и попросили еще до работы заехать к ним, чтобы посмотреть и определить подлинность.Я быстро перекусил и, не беспокоя жену и дочь, выскочил на улицу. До библиотеки было две остановки на трамвае. Можно было бы и дойти, но показался трамвай, грохоча и трезвоня, и я решил доехать на нем.И тут сзади кто-то громко меня окликнул:– Глеб!От неожиданности я вздрогнул и резко обернулся – никого, только легкая дымка.Повертел головой туда-сюда, но так никого и не разглядел. Даже трамвай куда-то исчез, а вместо трамвайной остановки передо мной расстилалась бескрайняя степь.Я закрыл глаза, потряс головой: не галлюцинации ли? Но картина не изменилась: все та же степь, простиравшаяся на сколько хватает глаз, с колышущимся ковылем.Воздух был свеж и легок и настолько чист, что я даже закашлялся.Откашлявшись, я сделал первый шаг и, приложив руку ко лбу, стал внимательно осматривать горизонт.Слева от меня показалась маленькая прыгающая точка. Она стремительно приближалась ко мне. Наконец я разглядел, что это был всадник. Он мчался прямо на меня. И когда до меня оставалось несколько метровая подумал, что он проскачет мимо.Но он, не останавливаясь, вдруг выбросил лассо, и я оказался на земле с веревкой на шее. Хорошо, что успел среагировать и поймать веревку руками, а то бы меня придушило сразу на месте.А всадник как скакал, так и продолжал скакать, волоча меня за собой, как чурбан на веревочке.Наконец мы въехали, как я понял, в какое-то стойбище, но всадник, не останавливаясь, мчался сквозь него, мимо костров и юрт. Только теперь я волочился не по мягкому ковылю, а по потухшим кострищам и конскому навозу.И когда мне показалось, что жизнь моя заканчивается, веревка вдруг ослабла. И я понял, что мы все же куда-то приехали.Я снял с шеи петлю, сел и огляделся. Около меня стоял маленький человек с маленькой лошадкой. Я даже удивился, как такая лошадка могла тащить меня столько времени.Моментально собралась толпа таких же, как и мой пленитель, маленьких, цокающих языками, людей.Кто-то ткнул меня копьем.Я подскочил.Человечки дружно засмеялись.– Чужак, пошли за мной, – заявил, мне ткнувший меня копьем.Все остальные коротышки тут же разошлись.Меня привели к огромному шатру. У входа стояли воины, на голову выше моего сопровождающего, но на голову ниже меня.– Когда войдешь в шатер, поклонись и не поднимайся, пока Великий не разрешит встать. Пошевелишься – отрубят то, чем пошевелил. Поднимешь голову – отрубят голову. Понял?– Понял, – ответил я и ввалился в шатер.На этот раз лежать было приятно: под лицом была не коровья или лошадиная лепешка, а мягкий ворсистый ковер.Наконец кто-то пнул меня в зад. Я понял это как разрешение к подъему.Встал.Огляделся.Напротив входа на возвышении, заваленном коврами, сидел человек с рыжими волосами и красной бородой. Он что-то хлебал из пиалы.– Кто ты и откуда? – спросил он меня в перерыве между хлебками.– Я – Глеб, филолог.– «Глеб» – это имя, звание или чин?– Имя.– Хорошо. А филолог – это что?– Это профессия. А вы, извините, кто?– Я? Я – Чингисхан. Может, слышал? – спросил, улыбаясь, рыжеволосый.– Не может быть! – невольно вырвалось у меня.– Почему же не может? – спросил, удовлетворенный произведенным эффектом, Чингисхан.– Так ты же давно умер.Тот с прищуром посмотрел на меня и сказал:– Десять кнутов.После кнутов я решил больше не напоминать Великому о его смерти.– Ну, как твои ощущения от кнутов мертвого?– Не слабо, – ответил я, почесывая спину через располосованный пиджак.– Ну, раз не слабо, чужеземец, говори, кто ты и откуда, пока я тебя своими скакунами не разорвал пополам.«Боже мой, какие дикие нравы», – подумал я про себя.– Понимаете, пан, – почему-то назвал я великого монгола по-польски, – я, как бы сказать, попал к вам случайно, из будущего.– Из будущего? – повторил за мной Великий.По его вопросу я понял, что он мне поверил. Наверное, на него произвели впечатление мои брюки из чистого лавсана. Они, несмотря на мои катания по степи и навозному шатровому городу войска Великого, были как будто из-под утюга.– И чем сможешь доказать, что ты из будущего?Одновременно с этим вопросом он пригласил меня присесть к нему в ноги.Я присел.– Доказать просто! – весело воскликнул я.А сам размышлял: «Так, говорить, что он умер, думаю, не надо. И то, что империя его со временем распадется, тоже. Лучше подброшу ему что-нибудь из нашего научно-технического прогресса. Например, научу воевать танками».– У нас в будущем основная ударная сила в войсках – танки.– Что это такое? – заинтересовался Великий.Я попросил принести лист ватмана. Но оказалось, что великие монголы не знают, что такое ватман. И взамен мне принесли выбеленную шкуру мерина и кусок угля.Я взял уголь, как мог изобразил контур танка и объяснил Великому, где гусеницы, где пушка, для чего и то, и другое.С трудом, но великий полководец понял, что это большая телега, обшитая тяжелыми железными листами. Он был восхищен столь гениальной идеей потомков. Но у него сразу же возникло несколько принципиальных вопросов.Во-первых, кто будет везти такую тяжелую телегу? Их лошадок, пусть даже сверхвыносливых, понадобится огромное количество. Из-за этого железная телега станет неуклюжей и очень хорошей мишенью для противника.Во-вторых, каким образом эти железные болванки будут вылетать из трубы, расположенной наверху телеги, и почему они, эти болванки, будут разрываться.– О, – усмехнулся я, – это очень просто. Внутрь телеги мы поставим дизельный двигатель, а железные болванки начиним порохом, и они у нас полетят как миленькие и взрываться будут как сладенькие.Видя мой зажигательный энтузиазм, Великий и сам заразился им: у него загорелись глаза, и он, от нетерпения получить в свое войско танк, то и дело потирал вспотевшие руки.– Давай скорее свой дизель и порох.Я опешил. До меня только дошло, что в империи Чингисхана, пусть даже и Великого, нет ни одного, даже самого завалящего, дизеля и, конечно, ни грамма пороха.– А у меня нет, – честно сознался я.– А у тебя разве нет?– Откуда? Это же вы там, в будущем, изобрели.Я скис.Но не скис Чингисхан.– Не расстраивайся, пришелец. Ведь ты же тоже прибыл из будущего и, как представитель этого великого будущего, скажешь мне, из чего сделать эти удивительные вещи – дизель и порох. И мои умельцы, согнанные со всего света, сделают нам это.Он хлопнул в ладоши и велел привести к нему десять самых понятливых умельцев.Когда их привели, Великий приказал мне:– Говори.Я встал перед умельцами и радостно открыл рот. Постояв с открытым ртом минуту, я закрыл его. Потом опять открыл и сказал:– Двигатель дизельный, он сделан из железа… – и замолчал.Потом, припомнив что-то из урока школьной физики, добавил:– Там есть колесики и поршни, кажется… – и снова закрыл свой рот, с ужасом обнаружив, что на этом мои познания в устройстве двигателя внутреннего сгорания исчерпаны. Я вспотел, вспомнив о кнутах Чингисхана.«Вот и представитель будущего, – с упреком подумал я о себе. – Не знаю того, чем пользуюсь в своем времени каждый день».Но надо было как-то выходить из ситуации, и я решил объяснить ремесленникам и Великому, который тоже слушал мою речь, действие пороха.– Вы знаете, господа кочевники, – продолжил я свою лекцию об успехах будущего, – двигатель все же не основное в танке, а основное – это порошок, который выталкивает снаряд из пушки, то есть порох. А порох – это такой темно-коричневый порошок, который зажигается и выталкивает снаряд на неприятеля.Я выразительно это показал, взмахнув руками, и с чувством исполненного долга посмотрел на своих слушателей.Несколько минут стояла тишина.Наконец Великий, кашлянув, спросил:– А где взять этот чудесный порошок?Я почесал затылок и ответил:– Обычно его берут на военных базах.– Но на наших базах этого чудо-порошка нет. Может, ты расскажешь, из чего он состоит.– Из чего он состоит?И этот вопрос застал меня врасплох. Я, когда жил в будущем, никогда не задумывался, из чего же состоит порох. Порох и порох. С его помощью стреляют – вот и все, что я о нем знал. И еще, что его, кажется, добывают из угля. А вот как уголь превращается в порох, для меня было загадкой.– Из угля, говоришь?И Великий приказал всыпать мне еще десять плетей.Всыпали, но и после плетей я не вспомнил, как устроен дизельный двигатель и из чего состоит порох.Но, спасая свою жизнь, я снова попросил аудиенцию у Великого и, зная из истории, что у Чингисхана было слабое зрение, решил удивить его очками.«Ну, уж очки-то его точно удивят, а меня спасут», – думал я.– Великий, – попросил я его, – пусть все удалятся, так как то, о чем я тебя спрошу, не должен слышать никто.Чингисхан пошевелил пальцами. Все тут же выскочили из шатра.– Великий, – шепотом спросил я его, – все ли ты видишь вокруг себя так же хорошо, как раньше?Чингисхан оценил мою дипломатичность. Ведь для всех подданных он – Бог, а у Бога со здоровьем всегда все в порядке.– Не знаю, пришелец, откуда ты это узнал, может, из своего будущего, но в свои шестьдесят лет я стал видеть хуже, чем даже несколько лет назад.– А я тебе помогу. Я пропишу тебе очки.– А что такое очки?– Очки они и есть очки. Но сначала я должен выяснить, какие очки тебе нужны.Я, вспомнив, как в школьном кабинете окулиста, нас заставляли читать буквы на плакате, повешенном на стене, нарисовав, на шкуре все того же мерина палочки, прим кинув, что вряд ли Великий знает современные буквы. Велел закрывать поочередно глаза и говорить количество нарисованных палочек, на которые я показывал.Великий все безнадежно путал.– Да… Вам, Великий, нужны очки примерно плюс пять.Почему пять и почему плюс я уже не думал. Просто пришло на ум. Просто я подумал, что опять ничего не знаю ни в оптике, ни в глазной медицине, к тому же где я возьму очки. Кажется, их покупают в аптеках. А аптек, как я догадался, здесь не было, а я опять об этом забыл.– Что? – вывел меня из задумчивости властный голос. – Твои плюс пять помогут мне видеть как и раньше?– Несомненно, – бодро ответил я. – Только мне нужно немного стекла.«Главное, чтобы было стекло. А уж очки я как-нибудь из него сделаю», – думал я.– А что такое стекло? – спросил меня Чингисхан.– Как? – удивился я. – У вас и стекла нет?Великий нахмурился и хлопнул в ладоши.Ворвались всадники.– Под кнут его!– Стойте! – закричал я. – Я сам сейчас сделаю стекло, если у вас его нет!Великий шевельнул рукой, меня отпустили.«Стекло, кажется, делают из песка».– Пусть принесут мне немного речного песка.Принесли целый казан.Я велел перед шатром развести большой костер. Поставил казан с песком на костер и стал ждать, когда песок превратится в стекло.Прогорел один костер, потом другой, а стекла так и не получалось. Песок только тлел и слабо дымил.После очередных плетей меня опять привели в шатер к Великому. Посмотрел он на меня. Я посмотрел на него и, подумав, что мне, наверное, сейчас зачитают смертный приговор, залепетал сквозь слезы:– Я правда из будущего, поверьте мне.– Я тебе верю, – сказал Великий. – Но, очевидно, ты самый бестолковый представитель этого будущего, если ничего не]знаешь и не умеешь.– Нет, Великий, большинство еще хуже меня, просто в нашем будущем мы все стали узкоспециализированные. Я, например, филолог и поэтому очень плохо разбираюсь в других науках. Хотя до встречи с тобой, Великий, и твоим миром мне казалось, что я знаю все о тех вещах, которыми пользовался в своем времени.– Филолог? Это что?– Это человек, который изучает письменные тексты.– А сам писать можешь?– Да.– Тогда напиши что-нибудь обо мне.Я задумался слегка и выдал в таком средневековом стиле:– Предо мной сидит Великий из живых.Он покорил Вселенную.Как Солнце согревает Землю,Сей Великий воин согревает всех своих воинов.– Как, как? Повтори еще раз. Я повторил. Потом еще и еще. Чингисхан был в восторге и велел мне еще что-нибудь сочинить о его подвигах. Со временем я даже написал поэму. И вот я стою уже прилично одетый в метре от Великого и читаю ему поэму.И тут меня кто-то окликнул:– Глеб!Я резко обернулся – никого.Когда опять посмотрел на Великого, то предо мной был трамвай, захлопывающий двери.Я, очумевший от произошедшего, решил в библиотеку не ехать, а пойти обратно домой, что и сделал.В голове гудело.Дома прошел на кухню, поставил чайник.Может, чай чуть освежит?Скрипнула дверь. Вошла старшая дочь.Она, жмурясь, встала в дверях кухни и сказала:– Папа, знаешь, а нам в школе задали выучить наизусть отрывок из поэмы «Слово о полку Чингисханове», а я его не выучила.– Почему? – вздрогнул я.– Плохо учится. Написано как-то нескладно, по-средневековски.




Гость президента 
Куда деваться бедному русскому эмигранту?Тяжело.Очень тяжело стало жить в Америке.Американцам все равно кто ты: татарин, таджик, хохол, еврей или грузин – для них мы все русские, раз из России.А к русским сейчас в Штатах отношение очень плохое.Говорят мы – мафия.Денег не дают, говорят, что у русской мафии их и так много.На работу не берут, боятся, что все разворуем.Хорошо, мне повезло, взял на работу Гоша Кошман швейцаром в «Русский самовар». Есть такой ресторан в Нью-Йорке. Прежний страж дверей загремел на два года за продажу алкогольных, напитков после 10 вечера. Вот там-то у Гоши меня и подобрала одна солидная сигаретная фирма.Вернее ее не совсем трезвый представитель. Тоже из России, но более удачливый.Почему меня?Потом мне объяснили, что…Во всем мире наиболее доходным бизнесом считается торговля оружием и наркотиками. Но это мнение дилетантов, так как самую гигантскую прибыль приносит сигаретный бизнес. Но к концу нашего тысячелетия цивилизованный мир был поделен между крупными сигаретными синдикатами. И тут – подарок судьбы – развалилась Советская империяи перед акулами капитализма открылся гигантский полумиллиардный голодный рынок.Фирме «Филиб Мориз», в которую меня завербовали в «Русском самоваре», по жребию достался Азербайджан, а я родился и вырос там. Мне, как говорится, и карты в руки.С людьми, близкими к Президенту, еще до меня удалось обговорить условия внедрения нашей продукции на национальный рынок, но для прямых переговоров было решено послать меня.Мой путь лежал через Москву.Прилетев в Шереметьево, я покинул «Боинг» и переехал в аэропорт «Домодедово», где меня уже уедали представители азербайджанской стороны. На их рейсовом самолете мы отбыли в Баку.В это время Россия ввела войска в Чечню.Обстановка в самолете была довольно напряженной. К тому же с нами летело очень много женщин и малолетних детей.На мой вопрос азербайджанскому представителю, откуда в самолете такое количество женщин с детьми и почему они плачут, я получил ответ, что на родину везут азербайджанца, убитого на одном из московских рынков.После этого сообщения лица людей, сидевших в самолете, показались мне не совсем гостеприимными.Но, вопреки моим ожиданиям, помощник президента, одетый в легкую белоснежную футболку с открытым воротом, встретил меня весьма радушно – букетом цветов от весьма симпатичной его спутницы и небольшим экскурсом в историю этой великой страны. Оказывается страна находится в состоянии войны и оккупации со стороны Армении.Я вспотел – Чечня, теперь Армения. Не многовато ли для меня?Но мне пояснили, что оккупация эта очень далеко, где-то в Нагорном Карабахе.Я немного успокоился.Поселили меня в десяти километрах от Баку. В бывшем молодежном центре на берегу моря. Номер был приличным, кругом тишина, море в двух шагах.Принял душ. Закурил сигару и заказал себе кофе в номер. Горничная на удивление быстро мне его принесла вместе с программой моего пребывания.Сегодня вечером ознакомительный ужин в ресторане «Оскар».Завтра почти целый день в Совете Министров.А вот послезавтра в шестнадцать ноль-ноль встреча с Президентом в его резиденции в Президентском дворце, бывшем здании ЦК КПА.На четвертый день посещение мемориала и исторического центра города, вечером банкет с показом мод.На утро Хаш и отлет.Ужин в ресторане «Оскар» изобиловал русской водкой и черной икрой. И, что меня порадовало, – дым стоял коромыслом. Хотя все это показалось очень странным для мусульманской страны. Но мои сотрапезники мне объяснили, что у них страна светского ислама. А один из высоких родственников, после нашей с ним беседы в отдельном кабинете, пообещал, что дело мое решится положительно, так как оно весьма полезное для их страны – пусть нация курит хорошие сигареты, а не какую-то постсоветскую гадость. Здоровье нации важнее всего.Ужин закончился далеко заполночь. С песнями и танцами под бубен. С поцелуями и заверениями. А так же с Гюльчатай в моем номере.Гюльчатай оказалась очень милой и ласковой девушкой. Утром раненько она бесшумно ускользнула из моего номера.До завтрака я с час отмокал в прохладных водах Каспийского моря. После завтрака меня на большой скорости с мигалками отвезли в Совет Министров.В старинном здании готического вида, где находились министерства Азербайджана, было шумно и мусорно. Меня долго водили по разным кабинетам, знакомили с какими-то толстыми усатыми министрами и поили замечательным чаем с изюмом.Вечером прогулка на катере. Затем опять товарищеский ужин. И сон, но уже без Гюльчатай. Почему на этот раз без нее, я так и не выяснил.Утром, где-то в час, мне позвонили в номер и сказали, что встреча с Президентом переносится на пятнадцать ноль-ноль. И поэтому за мной заедут в два часа и еще попросили, очень вежливо, спуститься в холл вовремя.В два я был в холле.За мной никто не заходил.Я вышел на воздух.Там стояли жигули шестой модели белого цвета. Из машины выскочил худой мужчина в темном пиджаке и галстуке и, уточнив у меня мое имя и фамилию, пригласил в машину, при этом добавив, что Президент меня ждет.Я на автомате сел в жигули. Хотя очень удивился этому виду моего передвижения. До этого меня возили на Мерседесах.В машине кроме водителя сидели еще двое. И поэтому было довольно тесно. Что меня опять удивило.Выехав с территории молодежного комплекса машина повернула от города. Я попытался было заметить это водителю. Но сидящие справа и слева почти одновременно посоветовали мне замолчать, показав при этом мне по пистолету. Я тут же замолчал.Так молча мы ехали минут двадцать. Потом резко свернув вправо, помчались вдоль длинных каменных заборов, затем неожиданно остановились и, посигналив несколько раз, прошмыгнули в открывшиеся ворота.Меня вытолкнули из машины. На площадке крыльца стоял бородатый сердитый мужчина. Внимательно осмотрев меня, он коротко бросил:– В схрон его.Последнее слово для меня было полной загадкой. Но не надолго. Так как меня завели в курятник, отодвинули какое-то корыто, под которым оказался люк. Его открыли и в это отверстие столкнули меня.Я упал на земляной пол, больно стукнувшись головой о стену. Пока у меня мелькали в глазах звезды, люк захлопнулся.В полной темноте я сел.Ощупал в начале свою голову, но кроме здоровой шишки ничего интересного на ней не обнаружил. Тогда стал руками осторожно ощупывать объемы своей, как я понял, новой гостиницы.Разогнуться мне в полный рост не удалось. От пола до потолка было не более полутора метров. Тоже и по периметру.Тесновато. Не больно разогнешься. Только по гипотенузе.Не успел я так гипотенузски устроился на полу, как люк опять открылся. Когда я высунул туда свою любопытную голову, меня моментально за шкирку вытащили на свет божий.– Да что это такое?! – начал возмущаться я. – Чего это меня сегодня затаскали. И вообще, где Президент.Мне традиционно ткнули в бок пистолетом. Это был сильный аргумент. И я поняв, что пресс-конференция окончена, молча последовал за владельцем аргумента.Вошли в дом.В хорошо убранном большом зале было очень много необычайно красивых ковров. За столом, сервированным небольшим чайничком, фруктами и белоснежной горкой сахара, сидел тот самый с бородой, который определил мне номер в курятнике.– Садись, – предложил он мне, указав место за столом.Голос у бородача был низкий, властный и усталый.Мне налили чаю и как бы между прочим спросили:– Как быстро могут за тебя заплатить деньги?– Какие деньги? – в начале не понял я.На меня посмотрели как на идиота.– Какие деньги? Американские, конечно! Да и разве это деньги? Всего какие-то пять миллионов долларов. Надо только как можно быстрее их нам получить. И ты свободен.– Что?? – поперхнулся я чаем. – Пять миллионов долларов?!! За меня?!! Ха-ха! – заржал я. – Да за меня никто и ломанного гроша не даст. Вы, очевидно, меня с кем-то перепутали.– Перепутали, говоришь? – отхлебнув чай, спросил бородач. – Мы никогда ничего не путаем, дорогой. Но если ты непонятливый, тогда иди отдыхай. Думай! Надумаешь – позовешь.Мне, не дав допить чай, пинками отправили вначале в курятник, а затем грубо спихнули в мой карликовый номер.У моей шишки на бедной моей голове появилась подружка. Почесав ее, я попрогнозировал сам себе: судя по чаепитию, очевидно, эта подружка не последняя.Шишки, конечно, шишками, но, судя по пинкам, положение мое не завидное. Как я понял, меня выкрали и, очевидно, с целью выкупа. Если заплатят выкуп, то меня отпустят в мою славную Америку. Когда вернусь, – решил я – то брошу этот опасный бизнес. Тем более, что никотин вредит здоровью. Упаду на колени перед Кошмой, пусть возьмет опять в швейцары. Пообещаю ему, что не только водку, но и сигареты не буду продавать после десяти вечера. Хотя, если не буду продавать, с чего же буду ему платить дань? Да, куда ни крути – везде амба…Мои грустные мысли прервал свет сверху. Опять открыли люк и выволокли меня во двор. Чая мне уже никто не предлагал.Во дворе на штативе стояла видеокамера. Напротив – толстое бревно и топор, воткнутый в него.Меня посадили на это бревно. Человек в черной маске выдернул топор. И, кровожадно глядя на меня, стал покачивать его из стороны в сторону. У меня мурашки пробежали по телу.Бородатый, вышедший на крыльцо, сказал:– Проси, дорогой, чтобы за тебя заплатили. Хорошо проси.– Кого просить? – не понял я. И оглянулся вокруг. Хмурые люди вокруг меня не изъявляли никакого желания что-либо платить за меня. Скорее наоборот.– Ты в камеру проси. В камеру, дорогой.Я обернулся к камере. Потом к бородачу.– Извините, я так и не понял, что просить и у кого.Бородач шевельнул пальцем.Кто-то сзади влепил мне в ухо и я кубарем слетел с бревна. Подбежавшие нукеры стали яростно меня пинать. Переломав мне половину ребер, они остановились.Меня опять посадили на бревно перед камерой. Теперь мне стало ясно, что просить и кого.Но прежде чем начать мою пламенную речь, я все же уточнил кровавым ртом:– Извините, а можно я попрошу не пять, а десять миллионов? Пять вам. Пять мне.Почему-то эта моя инициатива не была оценена по достоинству – мне опять дали в ухо. И я опять слетел с бревна. Правда, больше не пинали. Я, немножко полежав, встал и, отряхнувшись, сел на свое место на бревне.Но опять, прежде чем начать очередную свою речь за свое скорое освобождение, позволил себе вопрос:– Извините, конечно, но, как я понял, что десять можно попросить. А могу я попросить их у вашего Президента?И зажмурил глаза, ожидая очередного удара.Но удара не последовало.Сквозь зажмуренные глаза я опять услышал голос бородача:– Проси. Только наш Президент великой Ичкерии тебе ничего не даст. Проси у того, к которому ты приехал.Теперь мне все стало ясно.Я открыл глаза и стал просить десять миллионов. Жалостливо и со слезами. Хотя плакать, оказывается, было еще рано.Меня никто не останавливал. И поэтому я говорил долго. Минут десять.Когда замолчал, Бородатый опять шевельнул пальцем.Лучше бы я не замолкал.Тот в маске с топором схватил мою левую руку и не успел я моргнуть глазом, как он оттяпал мне большой палец.Это было настолько неожиданно, что я даже вначале ничего не понял. И только когда палец упал на землю в пыль, боль дошла до моего сознания.Вот тут-то я завыл, вот тут-то закрутился. Вот тут-то слезы, кровь. Вот тут-то они меня и снимали. Я представляю, какой был финал этого короткометражного фильма.Через какое-то время меня, даже не перевязав, опять сбросили под курятник.Пока меня волокли, я все кричал:– Отдайте мне мой палец, мой пальчик!Мольба моя, очевидно, подействовала, и мне, приоткрыв люк, сбросили мой палец.И хотя я был в сплошной темноте, палец я нашел быстро. Почему-то у меня в голове все время, начиная с момента отлучения меня от моего пальца, мелькала одна и та же мысль: если палец быстро пришить, он приживется.И я, следуя этой своей навязчивой мысли, обдув палец и рану, соединил их.Было больно.Палец не приростал. И я похоронил его в уголке темницы. Сам забился в другой угол и стал зализывать рану.Теперь я понял, что меня похитили не азербайджанцы. Непонятно было одно: кому похитители пошлют кассету.Филиб Мориз? Удавится, но не заплатит за проходимца из России ни цента.Президент Азербайджана? Навряд ли. Никакого бюджета страны не хватит, если Президент будет за каждого иностранца платить по десять миллионов.Вообще-то зря я попросил десять миллионов. Многовато. Если еще будут снимать на камеру, попрошу девять. Шесть им, три мне. Вообще-то мне и двух хватит. Попрошу восемь.От этих сложных математических подсчетов боль стала утихать. Как мне жаль было свой палец. Единственное утешение – раз я его лишился в командировке – это производственная травма. А раз так, то я наверняка получу приличную страховую сумму. Так что куда ни кинь, я буду при деньгах.Либо моя доля в выкупе.Либо страховка.С этим я и забылся в полусне-полудреме.Разбудил меня страшный шум наверху. Несколько раз грохнуло. Да так, что земля задрожала и со стенок моей темницы посыпалось. Затем зазвучали выстрелы. Вначале Одиночные, затем очередями. Кто-то закричал. Потом еще раз громыхнуло и все затихло. Я сжался в уголке и сидел тихо. Еще неизвестно что там за стрельба. Может это они тренируются перед следующими съемками. И мой отрубленный палец может быть не последним в потерях моих конечностей и органов.«Лучше бы обо мне забыли. Лучше бы меня не трогали.», – молил я.Но обо мне не забыли.Частые и сильные удары в дверь курятника были тому подтверждением.Потом кто-то отодвинул корыто и откинул люк.В мое жилище скользнул луч фонарика.Меня назвали по имени. Протянули руки. И по тому, как меня осторожно и бережно вынимали из темницы, я понял, что произошло что-то неожиданное. Или деньги привезли, или Чечня обрела независимость, объявив при этом амнистию всем заложникам.Когда я вышел из курятника во двор, моим глазам предстала ужасная картина. По двору, разбросанные неведомой силой, валялись в разных позах мои похитители. Судя по их окровавленным телам, они были не совсем живы. А их бородатый командир вообще почему-то был без ног. Ноги валялись рядом, у небольшой, но глубокой воронки.Среди множества людей в камуфляжной форме, возбужденно перемещающихся по двору, я заметил встречавшего меня в Бакинском аэропорте представителя Президента. Он улыбаясь шел ко мне, широко расставив руки.– Дарагой. Жив. Здоров. Слава Аллаху.Слава не слава, но я ему сразу показал, что у меня осталось от большого пальца.Он поцокал языком и заверил меня, что их гениальные врачи пришьют другой, новый будет в сто раз лучше старого.Когда мы уже ехали в Мерседесе в сторону столицы, я поделился с моим освободителем своими мыслями, охватившими меня в этом чеченском доме. – Понимаешь, Мамед, после того как мне отрубили палец, я уже думал, что мне конец, что вы обо мне забыли. Я уже даже пожалел, что приехал к вам в гости.– Как ты можешь так говорить, дарагой? – неподдельно завозмущался мой собеседник. – Ты не просто гость. Ты – гость Президента. Когда ты не прибыл на аудиенцию во дворец, Президент вызвал министра КГБ, министра МВД, министра вооруженных сил, начальника президентской гвардии, начальника своей охраны и спросил их: «Где мой гость?». И когда они промолчали, он спросил еще раз: «Где гость вашего Президента?». После этого он дал им двадцать четыре часа, чтобы ты был у него живой и здоровый. Так что мы сейчас тебя подлечим, умоем, побреем – у нас еще есть четыре часа – и к Президенту. Он тебя ждет.Мамед улыбнулся мне и добавил:– Вот так, дарагой. Ты ведь гость Президента.




Остров купца Амозова 
Жизнь менеджера по продажам Николая Амозова была не совсем радостная. Работа, Интернет, кино, пиво. И никаких перспектив стать олигархом.Но характера Николай был веселого, оптимистического и поэтому не унывал. Не унывал от того, что даже небольшую зарплату платили редко. Не унывал от того, что в двадцать пять лет он не был женат и жил на съемной квартире, родители умерли, а родных не было. Не унывал от того, что не водил ни с кем дружбы, а обходился знакомыми. Он все время чего-то ждал.Чего-то необыкновенного. Вот развеются тучи, появится солнышко, и жизнь его будет другой. Не такой.А какой?Ну, наверное, светлой, интересной, с красивой женой, милыми детьми, кучей друзей, денег и значимостью в обществе.Да.Только когда это будет и будет ли вообще? Вот в чем вопрос!«Ничего, – решал Николай, – подождем. А пока надо не унывать и радоваться жизни».Вот такой легкий характер был у нашего героя с редкой фамилией Амозов.Он не интересовался, откуда у него такая фамилия и от каких предков она у него. Да и своих предков дальше деда он не знал. А надо бы. Весьма надо.Так как его предок, купец первой гильдии Иван Александрович Амозов, в 1984 году, будучи в Париже, совершил поступок, перевернувший не только жизнь его потомка Николая Амозова, но и все государственное строительство планеты в начале третьего тысячелетия.Наделал дел купец Амозов! Наделал…Иван Александрович Амозов в молодости своей имел весьма шаловливый характер. Об этой его черте на родине, где он был первым купцом по части мучной торговли, мало кто знал. Здесь он слыл хотя и молодым, но степенным гражданином, соблюдающим православные посты и традиции провинциального общества.А вот когда уезжал на парижские выставки, эта неведомая землякам шаловливость проявлялась ярко, показывая скучной Европе всю широту развеселого русского характера.Мы не будем описывать всех приключений Ивана Александровича за пределами Российской империи, так как к нашему герою, Николаю Амозову, только одно из этих приключений имеет непосредственное отношение – морская прогулка его предка из Марселя на яхте «Цезарь».Все были пьяны до безумия, включая команду. Может, по этой причине, а может, оттого, что ночью разыгрался шквальный ветер и море загудело, закипело, Ивана Александровича, когда он вышел на палубу проветрить буйную голову, смыло с качающейся палубы в кипящие, словно при землетрясении, волны.И наверняка утонул бы, если бы планета Земля именно в этот день и час во время землетрясения не родила еще один маленький остров в начале Лигурийского моря, в какой-то сотне миль от Гиерских островов, где в этот самый момент и находилась яхта и сброшенный с нее в воду пьяный купец первой гильдии Амозов.Вскоре яхту унесло по крутым волнам, и невольный ныряльщик остался в полном одиночестве.Когда ему уже слышалось пение ангелов у врат Господних, он вдруг почувствовал под ногами твердую, слегка дрожавшую почву. Протрезвевшему и изрядно напуганному Ивану Александровичу показалось, что это у него трясутся ноги. Ноги и впрямь тряслись, но тряслась и земля младенца-острова, нежданно появившегося среди моря. Островок был небольшим, не более двух метров в диаметре, и возвышался над водой совсем немного. Был он скользким, покрытый водорослями. Волны яростно захлестывали его. Поэтому удержаться Ивану Александровичу было довольно тяжело. Он то и дело соскальзывал с клочка земли, попадая в бездонное морское пространство.Под утро, вымотавшись окончательно, Иван Александрович уж было решил, что судьба просто посмеялась над ним и скоро он предстанет перед карающим перстом Создателя.Однако с первыми лучами солнца ветер стал стихать, море успокаиваться, и проплывающий мимо грузовой пароход застал купца первой гильдии Амозова спокойно сидящим на маленьком островке и дожидающимся, когда же Господь пришлет за ним подмогу.После чудесного спасения Иван Александрович поставил двухпудовую свечку иконе Николая Угодника в православном храме, а новоявленный остров откупил за десять золотых червонцев у французов и назвал его своим именем. В честь спасения он вмуровал в остров мраморную плиту с описанием свершившегося чуда. И, хорошо обмыв это дело, отбыл на родину, в белоснежную Россию.На родине рассказывать о своих приключениях он не стал – по вполне понятным причинам. А со временем и сам забыл о своей недвижимости в водах Франции.Остров сто лет никого не интересовал. На географических картах его не обозначали из-за его малости.Указывался он только в лоциях. А его название трансформировалось из острова Амозова в более привычное для западных моряков слово – остров Амос. Со временем уже никто не мог вспомнить, откуда этот остров получил такое имя. Документы о событии ушли в архив, а памятная таблица разрушилась от воды и времени.Купец первой гильдии успешно дожил до Великой Октябрьской революции. Успешно был ограблен большевиками и успешно отправлен чекистом Воробьевым в Сибирь. Других членов семьи сослали на 101-й километр.Вот из этих «других» и шли предки нашего Николая, которые были мобилизованы советской властью со 101-го километра в областной центр на строительство автомобильного гиганта. Все бывшие родственники Николая Амозова упорно старались не вспоминать о своих купеческих корнях в условиях коммунистической диктатуры, и сам Николай находился в добросовестном заблуждении, что он выходец из крестьян.Заблуждению вскоре суждено было развеяться.И весьма удивительным образом. Началось с того, что в Средиземном море недалеко от берегов Франции неожиданно стал расти малозаметный и малоизвестный островок Амос. В течение месяца он вырос до нескольких гектаров.Создавалось впечатление, что кто-то медленно выталкивает огромную гору со дна древнего моря на свет Божий. Толчков землетрясения не было, но остров Амос рос и вширь, и в высоту.Вначале только ученые проявили интерес к такому странному физическому явлению. Но по мере роста острова зашевелились и политики. А когда остров достиг приличных размеров, то и военные оказались тут как тут.Подлодки, крейсеры, авианосцы. И, конечно, первыми приплыли любопытные американцы.Но если ученых интересовало это явление с чисто научной точки зрения, то для рациональных политиков остров стал интересен с чисто практической точки зрения. Чей это остров?Франция ответила категорично – наш!Испания – минуточку, мы считаем, что остров наш!Италия – надо вообще посмотреть на остров внимательней.Американцы – подождите, господа, первым на этот остров ступила нога моряка Шестого флота Соединенных Штатов, а как, например, Луна – никто же не спорит, что она принадлежит нам, американцам!Пока все спорили, остров продолжал увеличиваться.За полгода он превысил размеры французского острова Корсика и достиг размеров итальянской Сардинии.Целое европейское государство! Причем в шикарном месте Средиземноморья.Достигнув размеров Сицилии, остров «замер». Рост прекратился.Претендующие на остров моментально привели в боевую готовность свои вооруженные силы – никто никому не хотел отдавать лакомый кусочек. И когда противостояние достигло критической точки, собрался Совет Европы для мирного решения вопроса.Стали разбираться, когда возник остров и почему у него такое странное название – Амос. Подняли архивы.Вот тогда-то и возникла старая нотариальная книга города Марселя, где на одной из страниц добросовестным нотариусом в присутствии двух свидетелей и представителя мэрии закреплена купчая на остров купца первой гильдии Амозова Ивана Александровича, подданного Российской империи.Все были в шоке. Но закон есть закон. А закон о собственности – это святыня для законопослушного Запада.Как и право наследования.Итак, владелец острова был установлен. Из-за важности вопроса Совет Европы создал комиссию по установлению наследников. А сам остров был взят под временное опекунство Совета.Прилет комиссии по наследству в Москву освещался всеми телекомпаниями, газетами и радиостанциями.Оказалось, что в России Амозовых довольно много, и они толпами повалили в белокаменную. Знакомые, смеясь, говорили Николаю:– Чего сидишь? Езжай! Вдруг это тебя ищут.– Вы что, обалдели?! У меня в роду, кроме пахарей да воинов, никого не было. Так мне мама рассказывала.Какое же было удивление Николая и всего города, когда именно ему пришел вызов в Москву, а затем приглашение в Страсбург для вступления в права наследования.Один из швейцарских банков моментально открыл Николаю неограниченный кредитный счет в своем Луганском отделении. Практически не требуя в ответ ничего, кроме согласия на открытие счета именно у них. Ему показали его остров. Вначале – на видео, затем – вживую, с борта вертолета. Размеры собственности поразили очумевшего от такого поворота судьбы Николая.Когда ему задали вопрос при передаче правоустанавливающих документов, что он будет делать с островом, Николай, подумав, ответил:– Пусть пока обсохнет.Обсохнуть-то обсохнет, но что с ним, островом, дальше делать. Николай не знал.Но товарищи по «ВКонтакте» в Интернете посоветовали завести свой сайт. Что он и сделал.У него появилось очень много друзей в «ВКонтакте».Кто предлагал создать на этом острове государство счастья и любви для молодежи и с конопляными плантациями и свободной любви.Кто остров справедливости, где все будут равны и свободны.Кто остров высоких технологий и чистой экологии.В общем, предложения поступают.Если есть и у вас, присылайте.Николай будет рад.E-mail: ms.desvos@mail.ru




Этот странный странный дом 
Дом этот стоял почти в самом центре города, но был таким ветхим, что мало кого интересовал. Меня он заинтересовал только потому, что я часто проезжал мимо него и камни, выпадающие из его карнизов, то и дело выкатывались на дорогу, под колеса моего автомобиля. Однажды я все-таки остановился и решил посмотреть, что это за здание такое.Дом был очень старым, массивным, но строился, чувствуется, на века. Однако в нем уже давно никто не жил, и он мало-помалу разрушался.Я долго ходил-бродил вокруг и по первому этажу и наконец увидел, каким он был когда-то красивым и удобным – с мраморными колоннами, панелями из полированного дуба и большими теплыми каминами.Еле-еле открыв дверь, я поднялся на второй этаж. Не поверите, там даже мебель осталась! Тяжелая, красного дерева, но покрытая слоем пыли. Диваны и кресла были обтянуты кожей, загрубевшей, но еще податливой.На стенах картины – темные, все в тенетах.Дом мне понравился. Я навел справки и вскоре купил его.Долго думал, подо что бы мне его приспособить, и наконец решил перевести туда свое представительство.Пригласил помощников, вместе осмотрели дом.На поверку он оказался не таким уж и плохим. Крыша цела. Вроде и стены снаружи не разрушались. Непонятно только, откуда кирпичи падали…А когда мы переехали в этот дом, я не сразу узнал его.Дом уже не казался ветхим, он, если можно так выразиться, помолодел. Это чувствовалось во всем: не только внутри, но и снаружи он заметно обновился.Двери открывались без малейшего скрипа, перила были теплыми на ощупь. Занавески пропускали ровно столько света, сколько надо было моим глазам для плодотворной работы.Я вошел в свой кабинет. От массивного стола веяло надежностью. Кресло было высоким, располагало к вдумчивой работе. Мягко светила настольная лампа. Справа на стене висел портрет какого-то седого господина. Приемная тоже понравилась нам, то есть мне и моему помощнику.Вскоре все службы расположились по своим кабинетам. Подключили телефоны – и работа в моем агентстве закипела…Дела поначалу шли неплохо.Работников я набрал серьезных и улыбчивых. Клиенты были довольны. Казалось, и дом повеселел: окна сияли, паркет перестал скрипеть и краски на старинных картинах стали сочнее.Мой же стол посолиднел и посерьезнел. И кресло стало мне прямо как родное – мягкое, уютное… И солнце все дни светило в наши чистые окна.Вскоре я подметил закономерность: чем лучше дела в фирме, тем чище, свежее и новее казался дом. Чем лучше работал человек, тем легче делался воздух в его кабинете. И стулья мягче, и мебель новее.И наоборот: если дела у нас шли плохо, дом как бы съеживался, дряхлел. А у тех, кто с клиентами работал наплевательски, и воздух дурнел, и мебель разваливалась, и двери переставали открываться. Мне всё сразу становилось ясно, и я таких нерадивых моментально выгонял или принимал меры к исправлению.Минул год.Дом мой превратился во дворец. Всё в нем буквально дышало благополучием и успехом. От этого и мы все заметно поздоровели и даже помолодели. А фирма – так просто процветала.Но однажды ко мне пришел посетитель. С предложением.Предложение было хитрое, с этаким пакостным душком. Но заманчивое. Денежное…И я согласился. Развернули работу по этому предложению, и пошло… Деньги потекли рекой. Но рекой же потекли иски и жалобы.Я оказался так замотан дрязгами, что перестал замечать и сам дом, и то, что в нем происходит. А когда заметил, был неприятно удивлен.Сотрудники стали злыми, неприветливыми. Двери в их кабинетах скрипели, как больные, стулья разваливались. И мой собственный кабинет потемнел. Кресло как-то съежилось, сделалось жестким. Окна затмились пыльной пеленой.Я вызвал помощника и поинтересовался, в чем тут дело. Он пожал плечами и уверил, что дом моют и подновляют чуть ли не каждый день, а он разваливается прямо на глазах.Я призадумался. Раз дом ветшает и снаружи, и изнутри, то ясно почему: я в своем деле поступился нравственными принципами. Значит, надо что-то делать… Либо начинать капитальный ремонт дома, либо свертывать сделку, которая постепенно превращала меня и мою фирму в чудовище, ломающее людские души и наживающееся на их простоте и бедах.И решил: плевать мне на этот дом.Пусть себе разваливается.Пусть захламляется.Пусть скрипит и пылится.Я-то свое взять успею.Как-нибудь проживем. И сквозь мутные окна мир виден…Но ничего у меня не вышло.Дом необратимо разрушался.Сотрудники стали подвертывать и ломать ноги на рассохшихся ступеньках. На будку охранников обвалился карниз и разнес ее вдребезги. Охрана, ясно, разбежалась.Даже мой верный помощник бросил меня, ушел вместе с телефоном. Мраморные колонны вскоре выкрошились, дорожки во дворе заросли репьем и крапивой. Даже солнца теперь не стало видно – все дни над домом висела тяжелая свинцовая туча.А в один прекрасный день дом не пустил меня внутрь. Я просто не смог открыть входную дверь – ручка оторвалась!От злости плюнул я на дом.Какая-то птица, подлетев к дому, вдруг резко спикировала и облетела его сбоку, не позабыв с высоты нагадить мне на макушку…Потряс я головой.Посмотрел вслед гадкой птице…И подумал: «Ладно, другой дом найду… Не все же дома такие странные, как этот».Сел я в машину и поехал побыстрее от этого неприятного места.Дом скрипнул, и из карниза выпал увесистый кирпич – и прямо на то место, где только что стояла моя машина.




Лифт 
Люди очень странными бывают в своих суждениях: они почему-то считают, что все предметы вокруг них ничего не чувствуют и не понимают.Я вот, к примеру, Лифт.Предмет в их понятии неодушевленный, то есть души у меня нет. Значит, я не мыслю и ничего не понимаю. Возможно, я и в самом деле многого не знаю, но все, что происходит во мне, я вполне понимаю и даже иногда оцениваю. Не знаю, может, я все это делаю неверно и не так, как люди.Может быть. Вот, например, сегодня.Еще только четыре утра, а меня уже вызывают.Это жилец с пятого этажа.Каждый день он встает без пяти четыре утра.Глаза его еще закрыты и поэтому он путает кнопки.Иногда уезжает вверх, на четырнадцатый, надевает вещи наизнанку и, бывает, засыпает.Сегодня, должно быть, подумал спросонок, будто это не я, а дверь на улицу, и влетел в меня с такой скоростью, что врезался с огромной силой в стенку моей кабины.От этого он и проснулся, и оделся правильно.Когда врывается в меня этот ученик с одиннадцатого, то я на несколько минут становлюсь спортивным залом.Вот он, бросив на пол портфель, постоял на голове. Попрыгал, словно пробуя прочность пола, изобразил каратиста, боднул несколько раз мою дверь, покувыркался.И затем уже побежал в школу.Собачка, которую выводят гулять по раннему утру, традиционно не выдержала и пописала в уголке.Ее хозяин сделал вид, что эта лужица уже была.А вот кто-то, едва открылись мои дверки, просунул руку, нажал кнопку верхнего этажа и следом швырнул кошку.Кошка испугалась, растерялась и не знала, что ей делать. Бедное животное.Я, конечно, тут же остановился и выпустил ее, не оттого, что мне было жалко свои стенки, а просто из милосердия. Перепуг кошки.Эх, люди, люди…Ага, вот еще один спортсмен.Этот специализируется в беге по лестничным пролетам.Он включает меня, тут же выскакивает и мчится со страшной скоростью вверх, пытаясь меня догнать.Раньше ему это никогда не удавалось, но сегодня я позволил обогнать меня, но съезжая вниз.То-то радости было!Приятно делать людей счастливыми.Два молодых человека сели в меня около одиннадцати. В спортивных костюмах и с огромными сумками. Я еще подумал: «Наверное, очень известные спортсмены».Вышли на тринадцатом, а сели через час почему-то на одиннадцатом.И сумки битком.Тут я почувствовал неладное и на всякий случай взял да и сломался между третьим и вторым.Ну, что она делали во мне и со мной – не передать словами. Только что зубами не грызли мне двери, а так все.Я, конечно, лифт битый в прямом и в переносном смысле и поэтому выдержал все. А вот когда с девятого стали кричать, что их обокрали и приехала милиция.Я этих спортсменов прямо в руки правосудия тепленькими и сдал.Вроде доброе дело сделал, а на душе как-то тоскливо стало, И с чего бы это?Ну вот, опять мой мучитель. Конечно, с двойкой и свежим синяком. Все время наносит мне раны, грамотность свою проверяет на моем пластике. Сегодня у него, очевидно, сентиментальное настроение: он, этот ушастный двоечник, высунув от усердия язык, старательно выводит перочинным ножиком на моей стене «Элла + Никита = Любовь».Это так больно!Когда он доцарапывал арифметический плюс, я довез его до цели. Он с сожалением посмотрев на неоконченное свое литературное произведение, сказал кому-то: «А Сережка – гад», – наверное, имея в виду своего потенциального соперника.После этого облегченно вздохнул и пошел получать свои привычные тумаки за свои привычные двойки.Час пик.Прошли двое.Потом еще двое, потом еще один.Не успел закрыться, как втиснулся еще кто-то, а напоследок еще кто-то припечатал всех к моим стенам.Люди эти, несомненно, умеют читать, но почему-то все делают наоборот. Столько я их поднять, конечно, не с могу.Стоим, ждем.Выходить никто не хочет.Стоим, ждем.Все кричат, никто выходить не хочет.Стоим.Мне надоело это издевательство, и я поехал, надрываясь, вверх.Силы свои не рассчитал и застрял между первым и вторым этажами. И все, кто во мне, хотя и было очень тесно, так резво давай пинать и бить меня, что от удивления я съехал вниз и открыл двери.Я-то тут при чем? Можно подумать, что я их силком сюда впихнул.Порой бывает очень трудно понять людей.А это в меня вошли влюбленные.Как двери закрою, и смотрят друг на друга. Смотрят и смотрят, пока не приедут. А иногда останавливают меня.Я терпеливо жду.Хоть я и Лифт, но понимаю: любовь – это святое чувство.Правда, иногда во мне бывает такая любовь, что хоть святых выноси. Но я эту псевдолюбовь стараюсь пресекать.А эти пусть катаются.Сегодня, наверное, зарплата у многих. Вы думаете, почему я догадался? Нет, не потому, что пьяных много, их всегда достаточно.Деньги мужчины прячут.Вот и этот, как вошел, так сразу давай по карманам рассовывать купюры.А последнюю сложить-то успел, а спрятать нет, я уже становился и дверь открыл, а на площадке – его жена. Так он не растерялся и говорит ей так радостно:– Представляешь, Соня, я деньги в лифте нашел. – И показывает.Но что ему Соня ответила, я уже не слышал.Меня вызвал вниз еще один не совсем приятный тип. Я его называю Плевако.Не надо путать с кем-то из великих людей. Этот как заходит в меня, так начинает стены мои оплевывать.Плюет и плюет.Потом мусор из карманов разбрасывает.А ведь взрослый мужчина.С виду интеллигентный.Я так думаю, что раз считается, будто лифты ничего не чувствуют, то он, очевидно, плюет в людей, а не в меня. Да, скорее всего, именно так.И откуда у него столько слюны берется? А когда оплюет меня всего, сам так тихонечко вышмыгнет, чтобы о плевки свои не испачкаться.И почему у людей в замкнутом пространстве какие-то непонятные инстинкты просыпаются?Знакомиться всегда трудно.А особенно для мужчины.А особенно для трезвого.Мой герой, может для храбрости, выпил стакан водки, закусил лучком и терпеливо стал ждать около входа в меня свою пассию.Они часто ездили вместе до седьмого этажа, где она жила, но ни разу не разговаривали. Он сам-то живет на десятом.Она подошла.Он нажал кнопку и, повернувшись к милой девушке, почему-то стал по-идиотски улыбаться, чем очень ее озадачил. И вот где-то на уровне пятого этажа, обильно дыхнув на нее луково-водочным букетом, наконец изрек:– А вы красивая, хи-хи.На что сейчас же получил совершенно точный, на мой взгляд, ответ:– Сам дурак.После этого мне оставалось только открыть двери на седьмом этаже.Знакомство не состоялось.А совсем поздно, когда я уже думал, что сейчас отдохну, нечто не то вкатилось, не то вползло в меня.Подняло меня до середины двенадцатого и остановило.Грязное, нечесаное существо, от вина чуть живое, с каким-то тяжелым запахом тела, упало на мой пол.И это человек.И с душой.Не предмет неодушевленный.Судьба, она ведь выбирает, стреляет наугад, души веером разбрасывает.Какая тебе попадет, еще неизвестно.Вот и подумаешь, кем лучше быть – лифтом или человеком?




Прыжок 
Жизнь у меня в последние несколько лет была такая замотанная, что я даже перестал понимать, зачем живу.Сплошные переезды, перелеты, встречи, конференции, контракты, факсы, телефаксы; кругом не друзья, а партнеры, не обеды, а фуршеты.Порой мне даже мерещилось, что это и не я живу в этом бешеном мире, а только мое тело, как отдельная сущность, к тому же принадлежащая не мне, а какому-то сообществу людей, объединенных общим названием «бизнес».Попав во власть этого загадочного монстра, люди забывают, что помимо бирж и процентов, на свете есть лес, а в лесу – поляна с ежевикой, есть река, а в ней – сопливые пескарики; что день состоит из восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд, а не из единого мига между утренней и вечерней котировкой акций; что женщины – не только роботизированные комплектующие компьютеров, но еще и нежные создания с бархатной кожей, которую можно ласкать и испытывать при этом не меньшее удовольствие, чем от положительного сальдо баланса, составленного, кстати сказать, этим же эфирным созданием.Так вот, улетал я из Голландии после очень тяжелых переговоров по поставке голландских цветочных луковиц для экзотических супов в элитные ночные клубы Москвы.В Москве меня ждал аукцион по продаже четырнадцати тросов обгоревшей Останкинской телевизионной башни.Машина гнала, как безумная.Я опаздывал, но успел.Правда, место мое уже заняли, и мне досталось одно-единственное свободное – в самом хвосте самолета, у туалета. Но скандалить я уже не стал – мне важно было успеть на аукцион.Сел я в кресло. Пристегнулся. Попросил чашку чая с ликером «Белиз». Потом попросил шерстяной плед и заснул, рассчитывая проснуться только в аэропорту «Шереметьево-2», где меня должна была ждать машина с мигалкой и парой бутербродов.Я сладко дремал, разморенный изрядной порцией ликера.Но вдруг самолет затрясло, как в лихорадке, даже посильнее, чем Лондонскую биржу в моем сне. Я проснулся.Перед глазами мельтешили стюардессы, пилоты и пассажиры в истерике, а сам самолет летел почему-то не прямо, а круто пикировал вниз.При этом моторы завывали, как добрая сотня разорившихся банкиров, – натужно и обреченно.В ту же секунду что-то треснуло прямо подо мною, и хвост, отломившись вместе с моим креслом от остального фюзеляжа, подпрыгнул вверх и бешеной юлой закрутился в ледяном вихревом потоке.Но мозг, вне зависимости от подавленного состояния души и телесной дрожи, а я служил в десантных войсках, сам начал автоматический хронометраж высоты в секундах. А секунда у нас, парашютистов, отсчитывается словом «пятьсот».501,502,503…Я прикинул опытным взглядом: до встречи моего грешного тела с землей осталось секунд восемьдесят – девяносто – значит, около пяти тысяч метров. Я падал в озеро.…565,566…Со страшной скоростью я влетел в воду.Доля секунды – и я, пройдя воду, как накаленная иголка масло, вонзился выше колен в илистое дно.Слава богу, успел глотнуть воздуха, а то ведь чуть не задохнулся, пока выдирал ноги из вязкого ила.Наконец полуживой вынырнул.Еле-еле доплыл до берега.Уже на карачках выполз на пологий склон, упал ничком и лишился сознания.Очнулся я от щекотания в носу. Поморщился, чихнул и открыл глаза, но не шевелился.Шевелиться не было сил.Прямо передо мной сидела на корточках маленькая девочка в золотых кудряшках, похожая на ангела, и вокруг нее раздавался колокольный звон.«Уже в раю», – подумал я и блаженно зажмурился, чтобы хоть немного подготовить себя к райской жизни.Но через секунду у меня в носу снова защекотало.Я опять чихнул и вновь открыл глаза.Вокруг, очевидно, был не рай, и ангелом в кудряшках оказалась обыкновенная девчонка лет пяти, которая былинкой щекотала мне нос. Я гримасничал, а она от этого заливалась смехом.Другой рукой она держала веревку, за которую была привязана коза со звенящим колокольчиком на шее.Эта картина была настолько необычной после всего житого и мною пережитого, что я невольно, превозмогая боль, приподнял голову и перевернулся на спину.И в голове все перевернулось. И я решил. К черту этот бизнес.Буду просто жить. Как живет эта девочка. Беззаботно и счастливо.Как в раю.




Белое под чёрным 
Сытый художник – это не художник.Настоящим художником может быть только голодный художник.А Коля Сушенцов голодал давно – лет десять.Поэтому он с полным правом называл себя художником.К тому же он и рисовал.Рисовал «бытовуху» маслом.Рисовал много. Продавал мало. Но пил достаточно.Однажды, после тяжелого и суетного дня с друзьями, подругами и водкой с пивом, Коля уснул у себя в мастерской на диване, накрывшись черным хромовым пальто.Это пальто подарил ему его друг, негр из Занзибара, с которым он учился в Университете Патриса Лумумбы. Коля провожал его с дипломом на родину в Африку, а в Африке, как известно, тепло и даже немного жарко. Поэтому черный друг, направляясь на паспортный контроль, снял свое кожаное пальто и отдал Коле, у которого не то что кожаного, даже драпового не было, и круглый год он ходил в брезентовом плаще.Со временем пальто сильно пообтрепалось и пообтерлось, но носилось справно. И даже, как вы видите, время от времени служило то одеялом, то матрасом. Все зависело от обстоятельств и количества выпитого.Так вот, лег Коля Сушенцов на диван и накрылся черным кожаным пальто, которое до этого носил один его знакомый негр.Накрылся он пальто и уснул.И стал ему сниться сон, что он в будущем.И почему-то он не мужчина, а женщина.Красивая такая блондинка лет тридцати. Кожа белая, волосы белые, белье белое, даже помада на губах и та белая.А вот кровать и постель – черные. И комната как-то странно по дизайну сконструирована: верхняя половина стен и потолок черные, а ниже все белое, даже ковер на белом полу.Когда лежишь на спине, то вся комната видится черной.А если лежишь на животе, то вся комната видится белой.И не успел Коля-женщина как следует освоиться в своем новом качестве, как открылась черно-белая дверь и вошел негр. Нет, совершенно не похожий на его университетского друга.Негр по-деловому быстро разделся, и не успел Коля опомниться, как гость уже лежал на нем и быстро его…В общем, негр, сделав свое дело, также по-деловому быстро оделся и довольный вышел.Коля опешил.Женщина отдыхала.И не успел Коля осмыслить новую ситуацию, как черно-белая дверь снова открылась, и вновь вошел негр. Он быстро разделся, залез на Колю-женщину и стал опять быстро…Негр, как и первый раз, сделал свое дело, оделся и довольный вышел.Коля, уже наученный предшествующим опытом, что все здесь делается быстро, поддернул белый пеньюар и резво подскочил к окну.Из окна, которое, находилось очень высоко, взору открылась огромная площадь. И на ней несколько десятков тысяч негров. На первый взгляд могло показаться, что они стояли хаотично. Но через некоторое время становилось ясно, что это – огромная, гигантская очередь, извивающаяся по площади, как змея. Конец ее терялся где-то в переулках, а начиналась она у того самого здания, где находилось окно, из которого смотрел Коля-женщина, а значит, и где находилась та самая странно раскрашенная комната.Огромный рекламный щит сверкал слева от площади. На нем в похотливой позе была та самая женщина, которой был теперь Коля, и по кругу рекламный призыв со странным текстом: «Сенсация тридцать пятого века. Спешите. Последняя белая женщина на Земле. Всего за миллион долларов. Испытайте радость первобытного секса!»Звучала громкая музыка, и в перерывах между фугами опять звучала реклама сверкающего рекламного щита.И не успел Коля опять осмыслить, что все это значит, как черно-белая дверь снова открылась, и вошел очередной черный любитель первобытного секса.«Нет, – подумал Коля, – с меня хватит». И, забравшись на подоконник, он выпрыгнул из окна.Больно ударившись головой о мостовую, Коля проснулся.Он лежал уже на полу в своей мастерской, накрытый черным кожаным пальто.Брезгливо скинув с себя пальто, Коля сел, потрогал себя между ног – мужик. Значит приснилось.И он опять накрыл себя черным хромовым пальто и вновь уснул прямо на полу, поленившись забраться на диван.В эту ночь ему больше ничего не снилось.Утром он совсем забыл о своем сне. Похмелился и, выбрав пару картин о подворотнях своего любимого города, поплелся на «пятачок» продавать эти шедевры. На картины смотрели. Вздыхали. Но не покупали. Грязных, запомоенных дворов в жизни горожан и так хватало и никто не хотел покупать нарисованные помойки. Покупали в основном «рощи» и «рассветы».Коля уже дважды снижал цену. И вот, когда он собрался уходить, к его картинам подошла очень красивая блондинка с сигаретой и маленькой собачкой на локте.– Хау мач? – спросила она по-английски.Коля назвал цену.Она опустила собачку на тротуар, достала из висевшей на плече сумочки деньги. Отсчитала. Отдала. Сунула под мышку картины, под локоть – собачку и ушла.Коля пересчитал деньги и пошел поесть.Но что-то не елось и даже не пилось.Эта резвая покупательница пробудила в нем какие-то смутные воспоминания. Будто он – это она. Ощущение это было настолько реальным, что он невольно потрогал себя за грудь.Затем ковырнул вилкой остывшую котлету, глотнул кислого пива и вдруг резко встал и бегом помчался к себе в мастерскую.Там, сбросив на диван свое черное кожаное пальто, он дрожащими руками закрепил на подрамник первый попавшийся под руки холст, надавил красок и стал творить.А творил он что-то очень странное, непонятное даже для себя.Руки его мелко подрагивали. Он спешил. Торопился. Хотя краски ложились ровно и легко, он как бы боялся опоздать. А к чему опоздать о никак не мог себе объяснить.Его привычка смотреть во время работы подолгу в окно сменилась частыми взглядами на пальто, вызывающе черневшее на диване.К утру картина была закончена.Последний мазок, и кисть выпала из рук.Коля пинком зашвырнул ее в угол. Вытер руки и пошел в туалет. Потом попил воды. Надел пальто и, не закрыв мастерскую, вышел на улицу. В голове было пусто. На душе легко. Он бродил поутру без мыслей и желаний. Когда появились спешащие люди, он вернулся в мастерскую. Развернул картину к дивану. Лег и стал смотреть на то, что нарисовал.Картина была резко разделена на две части по горизонтали. Верхняя часть – черная, нижняя – белая. По горизонтальной линии расположились две фигуры – черный мужчина и белая женщина. Мужчина сверху на женщине в любовном экстазе. Женщина в устало-безрадостной позе, с опущенными ногами, повисшими руками и опрокинутой головой.И что самое главное, если долго смотреть на картину, то черная часть картины как бы начинала придавливать белую половину. И казалось, что белая половина сужается и сужается, и сама белая женщина темнела и темнела. И вся картина со временем становилась черной.Но стоило тряхнуть головой, эта иллюзия исчезала.Но стоило опять начинать внимательно вглядываться в картину, как все повторялось. «Что-то я странное изобразил», – подумал Коля, но к полотну подошел и подписал: «Н. Сушенцов «Белое под черным» 2001 год».Со временем снял с подрамника картину и воткнул его в большой ряд своих шедевров, стоящих на грубо сколоченной полке.Потом он и вовсе забыл об этом полотне. Тем более, что и пальто его хромовое стащили в одном подвальном арт-клубе.Прошло еще несколько голодных лет. Сушенцов больше ничего такого странного не рисовал. Он рисовал дворы, котов, помойки. Продавал понемногу. Пил понемногу.Но как-то вдруг утром в понедельник пришло отрезвление. «Что это я? Вроде художник со стажем и даже ни разу не выставлялся».Подал заявку на выставку.Ответственные лица пришли в мастерскую, посмотрели картины. И ушли.Выставка не состоялась.Правда потом кто-то из комиссии вспомнил почему-то про него, и его фамилию включили в одну сборную юбилейную выставку. Но только с одной картиной.Сушенцов покопался в своем запаснике и почему-то выбрал картину «Белое под черным». Ее он и принес в выставочный зал.Организаторы выставки были не в восторге от картины и повесили ее где-то в самом углу последнего зала.Николай даже на открытие выставки не пришел из-за явного неуважения организаторов к его персоне.Но все это так.А на самом деле на выставке произошла сенсация.На ее открытии, после торжественных речей и призывов, вдумчиво-умных осмотров картин местных классиков, зрители степенно шли и переходили из зала в зал. Пока не доходили до последнего зала. До картины его, Сушенцова.И здесь всё.Все останавливались и, не отрываясь, смотрели на картину. Зал постепенно «набухал», а потом переполнялся. А люди все шли и шли.Организаторам выставки после небольшого замешательства пришлось перевесить картину в самый большой выставочный зал и открыть уже организованный просмотр неожиданного шедевра.Картина просто завораживала людей.Шустрые, деловые люди, которые есть при каждом искусстве, смекнули, чем здесь пахнет. А смекнув, быстро разыскали Николая Сушенцова и предложили ему за «Белое на черном» сумму, раз в сто превышающую продажную стоимость любой картины на местном «пятачке». Если бы они предложили меньше, он, может быть, не раздумывая продал картину. Но, услышав о каких деньгах говорят эти шустрые ребята, Николай насторожился.Что-то тут не так.Или ребята дураки, а на дураков они не были похожи, или картина, которую он сотворил, видимо «что-то» стоит. А вот сколько стоит это «что-то» после неожиданного предложения шустрых ребят стало не совсем понятным.Николай отказался от предложения.А ночью его обокрали, а затем сожгли мастерскую.Николай не сгорел по чистой случайности, так как, сильно выпив в честь своего успеха, уснул на скамейке соседнего подъезда, не дойдя до мастерской несколько метров.Так Коля Сушенцов остался без картин, мастерской и своего скудного имущества.Единственным его богатством и достоянием осталась картина, отданная им по воле рока на юбилейную выставку.Картина пользовалась бешеным успехом.Ей выделили отдельный зал.Критика просто лавиной обрушилась на картину и художника. Причем критика ужасная, чем вызвала моментальную мировую известность.Автору поступили столичные предложения от крупных выставочных залов.Николаю сначала вся эта суета вокруг его персоны и его картины понравилась.Его приглашали, угощали. О нем писали.Но писали в основном плохо. Даже гадко. И много.Подняли все его грязное белье, всех его жен, любовниц и детей, законных и незаконных. Его болезни, пороки, привычки. Его дружно обвинили во всех смертных грехах: от расизма до шовинизма, от гомосексуализма до онанизма, от идиотизма до даунтанизма.Правда были немногие, которые называли его пророком, а картину его пророческой.Но в основном и мастера, и картину все ругали.От всей этой трескотни Николаю стало в жизни неуютно.Многие перестали с ним здороваться, друзья приглашать, соседи узнавать.Коля с горя попил еще винца и однажды к вечерку повесился.Какой-то сердобольный родственник его похоронил, а картина та случайная пропала. Исчезла.Объявилась она через полтора года на аукционе Сотсби и была продана за рекордную сумму – сто пятьдесят миллионов евро.




Запах 
В тот миг, когда она появилась рядом со мной, я сделал вдох.Я вдохнул, и она вместе со своим запахом вся так и вошла в меня. Вся без остатка.Я ее еще не видел.Но тело мое вздрогнуло и напряглось, как от удара молнии.Голова затуманилась.Я, как в замедленной киносъемке, повернулся в ее сторону.Наши глаза встретились.А все остальное было как не с нами. Вернее, не со мной.Что я ей говорил? Куда вел?Когда очнулся, рядом ее уже не было.Осталась лишь смятая постель.Мои вещи, разбросанные по квартире. И ее запах – запах небесной свежести и чистоты.Он был везде.На подушках, простынях, полотенце, на мне самом – от кончика носа до кончиков пальцев на руках и ногах.«Где? – метался я по квартире. – Где ты сама? Куда делась? Почему ушла? Почему?» Ни записки, ни одной забытой вещи.Можно было подумать, что ее и не было здесь.Я быстро оделся и выбежал на улицу.Обежал дом.Обследовал все закоулки квартала и близлежащие остановки трамваев, троллейбусов и автобусов.Ее нигде не было.В отчаянии я присел на скамейку.Я не знал, кто она, откуда. Я даже не помнил ее имени.«А что если я ее больше не увижу?»От этой ужасной мысли у меня заломило в висках.И ничего не осталось от нее. Ни одной ниточки.Что делать?И тут меня как прострелило: «Запах!!!»У меня остался ее запах.Она оставила его мне.Он со мной.И я побежал назад в квартиру.Я дышал, дышал и дышал.Впитывал в себя ее запах, раз уж ее самой не было рядом. Я прямо слизывал его со всех предметов, которых касались ее руки, ее губы, бедра, ноги.«Найду, – решил я. – Найду ее по запаху».В квартире я собрал все, к чему она прикасалась, и сложил все это в отдельную секцию платяного шкафа, освободив его от всего лишнего. Сам я перестал умываться и менять белье и одежду. И теперь, когда я носился по городу, как оглашенный в поисках моей исчезнувшей женщины, она была всегда со мной.Кажется, каждая клеточка моего тела впитала ее запах.Я постоянно его ощущал.Ее запах как бы материализовался и стал одушевленным предметом.Пробегав так безрезультатно несколько дней по городу, по всем предполагаемым местам, я вдруг неожиданно почувствовал, что начинаю терять ее запах. Что он постепенно исчезает.Когда я осознал это, страх сковал меня всего с головы до ног.Я бросился домой.Закрыл все форточки. Закупорил газовую вытяжку на кухне. Перекрыл воду.Я не смог найти девушку, но я решил сохранить ее запах в квартире.Из шкафа я вытащил назад простыни, наволочки, разложил вещи, к которым она прикасалась, по своим местам.Целыми днями я ходил из угла в угол. Брал вещи, гладил их руками и нюхал, нюхал, нюхал. Походив, ложился раздетым в постель, укутываясь в простыни и упивался ее запахом.Вставал. Опять ходил.Опять ложился.Мысли мои были безумны.Но даже в этом безумии я понимал, что запах исчезает. И когда-нибудь он все же исчезнет. Навсегда.Исчезнет, исчезнет, исчезнет…Что мне делать? Я метался по комнате, как зверь, запертый в клетке.Я понимал, что мне надо выйти и продолжить ее поиск.И в то же время я понимал, что если выйду, то запах ее может исчезнуть. Исчезнуть очень быстро, буквально через несколько часов.Или минут.Или секунд.Или моментально. В один миг.И тогда я не найду ее никогда.И тогда я потеряю ее навсегда.У меня исчезнет сама возможность опознать ее.От этих мыслей я стал близок к самоубийству.И когда я уже решил, что все, надо умирать, умирать вместе с ее запахом, в дверь позвонили.Я дошел, спотыкаясь, до двери.Посмотрел в глазок. Там стояла женщина.Я резко распахнул дверь.Она.Это была она.– Ты? – спросил я ее.– Я. Я пришла за своих запахом.– Проходи, – хитро сказал ей я.А сам подумал: «Нет, дорогая, я тебе не отдам твой запах. Он останется со мной».Она прошла.Но почему-то сразу на кухню.Я увидел, как она подошла к газовой вытяжке и стала ее прочищать.– А, – взбесился я, – ты хочешь похитить мой, твой, наш запах. Нет, не выйдет.Кухонный нож был под рукой. Один взмах, и она, вскрикнув, упала на пол.– Все, – облегченно вздохнул я. – Теперь я навсегда оставлю ее запах с собой.Я приложил ухо к ее сердцу. Оно не билось.«Жалко, – подумал я. – Но ничего, запах-то ее не умер».И, бережно подняв на руки, я отнес ее из кухни в постель.Положил тело на кровать и осторожно накрыл простыней, на которой она лежала в ту нашу ночь.Теперь мы спали вместе.Я наслаждался ее запахом.Через два дня мне опять позвонили в дверь.Я подошел к двери и посмотрел в глазок.Там стояла женщина.Она протянула мне бумажку со словами:– Я пришла за моим запахом. Распишись, что ты предупрежден об этом.– Заходи, – хитро сказал я. – Я только сейчас авторучку возьму.Шмыгнул на кухню, но там взял не авторучку, а нож. Ножом снизу ударил ее в живот. Она закричала:– Отдай мой запах!Я ударил ее еще раз.Она упала. Я закрыл входную дверь. Постоял немного и наклонился послушать, дышит она или нет. Она уже не дышала.«Хм, – подумал я. – Почему же их две?»«Ну две так две», – решил я. И отнес ее тоже на кровать. Хотя сам подумал: «Если так и дальше пойдет, то скоро места на кровати не хватит».Но зато запаха стало больше.Потом еще больше.И дошло до того, что меня от него уже тошнило, и я решил им поделиться с соседями и прохожими. Открыл форточки и даже входную дверь.Когда сосед Пал Палыч спросил меня:– Чем это у тебя из квартиры пахнет?Я ему ответил:– Это пахнет моими любимыми девушками. Заходи, понюхай.– Да нет, – ответил он. – Как-нибудь в другой раз.И заспешил куда-то.Потом пришли люди в форме, и в штатском, и даже в белых халатах, говорили о каких-то пропавших женщинах с почты и из горгаза. И зачем-то хотели забрать моих девушек и мой, их, наш запах.Я не давал.Но со мной поступили грубо.Отобрали нож.Потом меня связали и, запихав в машину, увезли куда-то.И теперь меня держат связанным какой-то длинной рубашкой.Издеваются надо мной. Бьют.Напускают на меня разных чужих запахов, от которых мне становится плохо.А так хочется, чтобы было хорошо.Как тогда, в том миг нашего знакомства.




Стрекоза 
«Все живое на Земле имеет право на жизнь.Если оно хочет жить, конечно».Так рассуждал я, встретив неожиданно Стрекозу, плавающую по поверхности абсолютно спокойного жаркого моря за несколько миль от берега.«Как она сюда попала?» – подумал я, заглянув в ее огромные глаза.Но она мне не ответила, а я в ее глазах увидел свое отражение и тот же вопрос: «А как ты сюда попал, да еще в шортах и футболке, хотя и без сандалий».Но со мной все было ясно.Ночью я просто свалился с борта туристического парусника, когда гулял не совсем трезвый по кормовым поручням.Но факт остается фактом: теперь я в море, и причем не один.Море, Стрекоза и я.Ну, Море, оно как бы при своем деле.Я – тоже понятно.А вот Стрекоза? Как она попала сюда? Не свалилась же, как я, с палубы. И тем более не прилетела же сюда сама.Стрекоза лежала на спине, раскинув по воде свои прозрачные крылышки, и хвостик ее, слегка приподнятый над водой, чуть-чуть подрагивал. Я смотрел, смотрел на нее и опять подумал, что все живое на Земле имеет право на жизнь. Мне стало жаль Стрекозу.И я решил ее спасти.Благо берег был немного виден. Но держать на вытянутой руке хрупкую Стрекозу, а другой усиленно грести, чтобы не захлебнуться, – дело, я вам скажу, не легкое. И все же я доплыл. Уставший, выполз на Песчаный берег, осторожно положил Стрекозу на сухой песок и прилег рядом с ней.От тепла Стрекоза ожила. Крылышки ее обсохли, хвостик запульсировал. И вдруг она, издав жужжащий звук, взлетела. Я даже вздрогнул от неожиданности. Она резко поднялась в воздух, и, не колеблясь, как по азимуту, помчалась в море.Я подскочил с места и, закричав: «Куда ты?!», бросился за ней. Но она летела и летела в морскую даль.У меня мелькнула мысль, что она хочет установить мировой Стрекозиный рекорд по дальности морских полетов. Но она, пролетев еще немного, резко спикировала и опять шлепнулась в море.Я подплыл к ней. Она, как и прежде, лежала вверх брюшком, и хвостик ее нервно подрагивал.Я опять подхватил ее и снова осторожно доставил на берег.Она обсохла. Зажужжала. Взлетела. И вновь направилась в море.Бедняга!Я снова поплыл за ней…После пятнадцатого спасения я понял, что ее страсть к морским полетам не имеет предела. Но мои силы имели этот предел. Они были на исходе.И я решил, если она опять взлетит и в шестнадцатый раз направится в море, спасать ее больше не буду.Я смотрел на нее и шептал: «Не надо больше в море, не надо. Не лети туда, дурашка».Вот ее крылышки обсохли, вздрогнули, и она… Она, взлетев, снова ринулась в море.«Боже», – устало ткнулся я лицом в песок. Но, собрав последние силы, встал и побрел в воду. Плыл я медленно, долго и тяжело.Но Стрекозу уже не нашел.Долго кружил на том месте, где она обычно падала, вглядываясь в толщу воды. Не было ничего. Только большая рыбина с огромным губастым ртом, едва шевеля хвостом, медленно проплыла подо мной и, нырнув, скрылась в глубине моря.А берег был далеко. И сил у меня уже не было.Доплыву ли?P. S. См. начало.




Человек без кожи 
Тебе. Из всех ножей мира самый несуразный и уродливый – нож для снятия кожи.Для снятия кожи с живых людей.Он напоминает большой широкий скребок, один конец которого у него плавно изогнут снизу вверх, а на другом конце – короткая деревянная ручка.Несуразность и необычность наших отношений вполне походила на этот нож, тем более, что однажды через эти наши отношения я вдруг неожиданно остался без кожи.Тело мое стало напоминать большой окровавленный кусок мяса с миллиардам; пульсирующих капилляров.Даже слабый ветерок, гуляющий по твоей квартире, задевал мои нервы, раздражал меня, возбуждал и заставлял волноваться, нервничать и страдать.И это только ветерок.А представь себе, что было со мной, когда и видел тебя в объятиях другого мужчины.Я предполагал, что есть круг людей, имеющих тайные пороки, но в процессе наших игр вдруг обнаружил, что желающих попасть в этот порочный круг еще больше.И когда ты, поддавшись своим тайным желаниям, страстно, жадно и ненасытно врывалась внутрь этого круга, я начинал кровоточить.Когда я слышал твой возбужденный шепот, видел твое дрожащее в экстазе тело, чувствовал чужие жаркие объятия и долгие поцелуи, – кровь вскипала внутри меня.Тело распалялось до безумного жара.Сердце рвалось на части.Но ты всего этого не замечала. Тебе было интереснее другое.То новое.То необычное.От этих новых ощущений у тебя стали гореть глаза.Ты помолодела.Ты похорошела.Ты стала чаще улыбаться, петь, выпивать и даже закурила.Я понимал: иметь тебя мне одному – это самое большое преступление, которое я мог совершить в своей жизни по отношению к тебе. И я был рад, что теперь не могу упрекнуть себя в узурпации твоей красоты, а ты себя – в провинциальной скромности. От этого понимания я ощущал себя благородным, а ты за это была мне благодарна.И мы так увлеклись этой игрой, что даже не сразу почувствовали запах крови и не сразу заметили, что я остался без кожи.Особенно опоздала с этим ты.Твои горящие глаза в это время не смотрели, а только скользили по мне.Древние говорили, что если Господь хочет наказать человека, то отнимает у него разум, но не жизнь. А у меня были отняты и часть разума, и часть жизни.Почему именно так изощренно?Наверное, оттого, что на все это толкал тебя я, хотя и с молчаливо-молящего твоего согласия.Ты, как и я, хотела этого.И ты была счастлива.Был ли счастлив я, как и ты?Наверное, тоже.Счастлив через боль, через кровь, через обнаженные нервы.Сколько это могло продолжаться?Сколько я мог прожить без кожи?Ровно столько, насколько я был уверен, что ты играешь так, как этого хочу я.Как только твоя игра переросла в игру, самостоятельную, нервы мои запульсировали, тело стало извиваться в жгут.И я ходил по твоей квартире, оставляя повсюду следы своих окровавленных ног.На кухне, в ванной, в спальне, на расшатанной и оттого такой притягательной кровати.Разбрасывая вокруг себя страдания злость и одновременно радость боли.Если бы прошло еще немного времени нашей изощренной игре, то я наверное потерял бы всю свою кровь и никогда бы не вернул свою кожу, а нервы мои превратились бы в острые шипы, торчащие как жала из моего обнаженного тела, а разум мой оставив себе только память, начисто потерял бы ощущение настоящего и восприятие будущего.И мне стало страшно. Страшно оттого что я мог потерять тебя.Твои стремительные и быстрые шаги в этой игре превзошли все мои ожидания.И тогда…Тогда я остановил тебя.А остановив, я сразу почувствовал, как у меня стала появляться кожа.Пусть пока тонкая и хрупкая, но она уже не давала моей крови капать на пол…На твои грудь, живот и ноги.Но теперь я боюсь, как бы Господь, возвращая мне кожу, не отнял у меня память. И я позабуду тебя, твой взгляд, твой запах, твое тело, твой юмор, твое вранье.Все это мне очень дорого.И я прошу Создателя, чтобы Он, если ему дороги эти два существа – ты и я, оставив наши отношения на этих гранях любви и страсти, сохранил нашу память и уберег нас от пошлости.Мы оба вкусили того, что пробовали не нее, и вряд ли мы оба останемся прежними.И пусть я страдал.Пусть все тело мое кровоточило.Но я благодарен тебе за то вдохновение, которое в эти минуты страданий наполнило мою жизнь.Наполнило жизнь, но опустошило душу.




Вечный источник 
Когда-то очень – очень давно по мудрой воле божественных сил в глухом месте непролазной тайги, под крутым склоном забил из земли крохотный источник чистой холодной коды.В свое время нашел источник святой старец, освятил его, построил рядом маленькую убогую хижину, почистил криницу, и зажил здесь, проводя время в молитвах и постах.К старцу и источнику стали приходить люди.К старцу – за советом и мудростью, к источнику – за его удивительной свежестью и чудотворным исцелением.А после смерти старца источник как бы унаследовал от святого его любовь к людям и вечную жажду жизни. За минувшее столетие сотни тысяч людей приходили к этому святому источнику и все обретали здесь кто телесное, а кто душевное исцеление.Потом другие люди, единожды и навсегда забывшие о Боге, решили уничтожить источник.Они заливали его бетоном, закатывали асфальтом, травили кислотой. Запретили своему народу ходить к нему.Но источник продолжал жить тихо и спокойно, и никакие злые деяния не могли его убить.И нелюди, устав бороться с этим крохотным источником, отступились от него.А больные душой и телом опять пошли к святому источнику.Я тоже иду к Источнику.Читаю молитву.Раздеваюсь и, перекрестясь, захожу в чистую и свежую воду.Восторг и радость охватывают меня.И ни болезни, ни уныния не берут после омовения ни тело, ни душу.А потом, возвращаясь домой по дороге, пролегающей среди российских полей и лесов, мимо церквей с золотыми куполами, я думаю: «Почему моя Родина все живет, как бы ни силились ее уничтожить? Живет и не гибнет назло врагам. Почему?»И тут, озаренный внезапным откровением, я начинаю понимать, в чем причина.Причина – в той самой Вере, которая когда-то объединила наших предков в единое и целое под сенью Святого Георгия.И сколько бы нас ни пытались уничтожить, иных физически, а у тех, кого оставляли в живых, вытравить из памяти все святое – не получается.Получается лишь видимость победы и полное душевное обнищание.Но как только хаос зла над нашей Родиной начинает хиреть и слабнуть, Вера будит и возвращает наши души к святым, к божественным источникам.И так всегда.От этих мыслей жить становится легко и спокойно.И возвращаюсь я домой с твердой Верой в будущее – пусть трудное, но вечное будущее моей Родины.




Все мы братья 
Дед мой доживал свою жизнь.Было ему тогда девяносто четыре года.Он плохо видел, едва слышал, но был в разуме. Пел молитвы и рассказывал нам, внукам, много интересного и доброго.Я – последний, двадцать пятый внук – очень любил деда.И моим друзьям тоже нравилось приходить вместе со мной к деду домой. Мы усаживались кучкой у дедовой кровати, и он гладил нас по головкам, спрашивал, кто мы и что мы.А нас, друзей, было четверо. Я – Чугунов Ваня, Миша Бернштейн, Лиля Фахрутдинова и Гена Майшнорис.Было нам тогда двадцать на всех. И поэтому с большим удовольствием слушали сказки о королях, их королевствах и о добре, извечно побеждающем зло.Мир, в который переносил нас мой седой дед, был именно таким, каким мы представляли его в те годы.В этом мире было только два полюса – добро и зло.Там не было ни рас, ни наций, ни государств.Там все люди были братьями.А те, кто олицетворял зло, были либо чудищами, либо ведьмами, но никак не людьми.Люди – это люди.Кто-то пахал там землю, кто-то царствовал, кто-то воевал, но нашествия чудищ отражали все вместе, и добро побеждало.И так все понятно было там, в правильном дедовом мире, что мы, когда стали подрастать, очень удивились, обнаружив, что в нашем мире люди делятся не только на мальчиков и девочек, но еще на добрых и злых, на наших и не наших.Оказалось, что и наша маленькая компания – вовсе не единый мир, что мы люди разных национальностей, со своими обрядами, обычаями и интересами.А раз так, значит, и мы не совсем братья и сестры.А в чем-то даже и враги.И порой предстаем друг другу сказочными ведьмами и чудовищами, вышедшими из того, детского мира.Но иногда, устав лаяться со страниц газет, с экранов телевизоров и рассказывать друг о друге похабные анекдоты, мы, все четверо приходим на могилу деда и вспоминаем, как верили ему, что все мы братья и сестры, что мы – это добро, а зло – это просто зло, но никак не мы.И жалеем мы покойного деда за его наивность и старческое слабоумие.Но не осуждаем.Был он уже стар, глух, да и видел плохо, вот и казалось ему, будто все вокруг братья и сестры.Странный он все-таки, вроде, и жизнь долгую прожил, а выдумал тоже:«Все мы братья…» Спасибо еще, взрослые дяди и тети быстро нас направили.Теперь мы иной раз вспомним деда, поулыбаемся, покачаем головой и вперед – драться, лаяться да друг друга гробить.А то выдумал – «братья, сестры…»Старческий маразм, проще сказать.




Рабство /Техник/ 
Техник и любил и ненавидел эти длительные полеты, изнуряющие тоскливым одиночеством.Любил за тишину и покой, а ненавидел за монотонность и неизбежную при этом меланхолию.Но этот полет оказался особенно долгим. Одиночество из блага превратилось в тяжкую муку.Переделав все дела, перечитав, переслушав и пересмотрев все, что можно было слушать и смотреть, он уже готов был взвыть от страшной скуки, когда во время очередной игры в карты с самим собой перед ним вдруг материализовались два существа, с виду, сущие ангелы. Правда, один был светлый, а второй темный. А так все при них: и крылышки, и лица, и кудри гиацинтовые и взоры ангельские.– Ну что, приятель? – заговорил тот, что был потемнее. – Ты нас решил совсем с того света изжить? Разве можно столь долго быть в одиночестве?– Да уж, – подхватил светлый. – Мне даже оберегать тебя не от кого и не от чего.Техник поначалу подумал:«начались галлюцинации». Потряс головой, ущипнул себя за ухо, попил водички. Но два существа, по-прежнему сидели напротив.– А вы, собственно, кто? – выдавил из себя Техник.– М-мы? – почти одновременно удивились новые попутчики.– Мы твои ангелы. Я вот – ангел добра, – пояснил светлый.– А я, сам понимаешь, ангел зла, – сказал темный и, чуть помолчав: – Нам просто надоело болтаться без дела у тебя за спиной, вот мы и решили материализоваться.Темный ангел подбросил на ладони колоду карт. – В картишки сыграть, что ли?Пульку расписать…– Только не на деньги! – тут же встрял светлый ангел.– Давайте в «дурака», – неожиданно для себя самого предложил Техник.– В «дурака», так в «дурака» – нехотя согласился темный ангел.Техник помешал колоду и раздал карты.– В подкидного играем или в переводного? – уточнил светлый ангел.– Мне без разницы, – ответил темный.Техник подумал, посмотрел на своих партнеров и сказал:– Давайте для начала в подкидного.– Давай, – хором согласились ангелы.Начали играть. На первой партии в дураках остался светлый ангел, но, к удивлению техника, вовсе не огорчился, даже обрадовался.– Вы-то чему радуетесь?– Радуюсь, что ты не остался в дураках.– Так это я должен радоваться, что не я, а вы остались.– А я вот рад, что я дурак. Лишь бы не ты.Тут вмешался темный ангел:– Хватит этих «ты – вы», «остался – не остался». Играем дальше или не играем? – спросил он торопливо тасуя колоду.– Играем, – ответил ему Техник.– Конечно, играем, – радостно заплескал крыльями светлый ангел.Техник задумчиво посмотрел на маленькие крылья светлого ангела, затем, нагнувшись, осмотрел крылья у темного.– А можно их потрогать? – робко спросил он.– Конечно! – снова обрадовался светлый ангел и резво повернулся перед Техником, сунув крылья ему прямо в физиономию.– Чего их трогать? – проворчал темный ангел. Крылья и крылья и…Техник осторожно потрогал крылышки у светлого ангела. На ощупь они были гладкие и нежные, как пух, но в то же время упругие и явно сильные.– А у него такие же? – кивнул он на темного ангела.– Такие же, такие же… – проворчал тот и тоже повернулся спиной к Технику, но тут же развернулся обратно.– Так мы будем играть или нет? – буркнул он.– Да-да, давайте играть! – захлопал крылышками и ладошками светлый.– Так что? Раздавать? – темный ангел явно куда-то торопился.– Нет, – возразил Техник, – раздавать полагается «дураку».– Ага! – захлопал в ладоши, светлый ангел. – Значит, я.Пока он раздавал, Техник, немного помявшись, обратился к темному ангелу, спросил:– А почему у вас крылья такие маленькие? Крылья нужны, чтобы летать, а с вашими не полетаешь.Темный ангел, не отрывая взгляда от того, как и что сдает светлый, ответил:– Чего ж тут непонятного? Мы обретаемся вне вашего материального пространства, у нас нет силы тяжести. Для маневра в нашем измерении большие нам не нужны. Хватает и маленьких, чтобы координировать себя относительно вашего пространства.Тут он поднял взгляд на Техника:– Ты же космический пилот и знаешь, что в невесомости довольно взмаха руки, чтобы изменить положение тела. И крылья нам нужны именно для этого, а вовсе не для полетов.«Точно, – подумал Техник. – Как просто и гениально! С большими крыльями у них были бы проблемы. Вот потому на иконах ангелов всегда рисуют с маленькими крыльями».Карты были розданы. Темный ангел схватил свои и тут же пошел под Техника с пиковой дамы.– Ходят из-под «дурака», значит, мой ход, – прокомментировал он.Техник даму побил и пошел под белого ангела. Тот принял. Темный начал злиться:– Опять «дураком» хочешь остаться?Техник плохо следил за игрой и перебранкой ангелов. У него была добрая сотня вопросов к этим существам. Отбиваясь, в свою очередь от яростной козырной атаки от темного ангела, спросил:– А когда я умру, вы от меня перейдете к другому смертному?Ангелы, услышав такое, вздрогнули и даже перестали играть на полминуты, но ничего не ответили, только переглянулись будто бы и не слышали вопроса продолжили ругаться поводу того, что темный ангел неправильно, де покрыл семерку.Техник понял, что вопрос задал нетактичный и решил поправиться:– Нет, я просто думаю, что неужто после моей смерти кто-то из вас за мои-то грехи и в ад попадет за компанию.При этом он старался не смотреть на темного ангела, тот после этих слов опять вздрогнул.Он, похоже, проигрывал и потому злился. В сердцах бросив карты, он спросил Техника:– Куда-куда с тобой за компанию?Техник, чуть заикаясь, повторил:– После моей смерти… в ад… или в Рай вместе со мной…Ангелы смотрели на него, причем какими-то странными, жалостливыми взглядами. И если во взгляде темного ангела читалось «Ну и дурак же ты…», то во взгляде светлого ангела – «Бедненький мой». Молчание затянулось и Техник, желая разрядить обстановку, проговорил:– Нет, я же не прошу, чтобы вы со мной и после смерти были. Просто мне интересно, что с вами будет? Куда вы денетесь, когда я попаду в Рай, или в ад?– В ад, – пробормотал темный ангел.– В Рай, – прошептал светлый.И тут же оба захохотали, взявшись за животы. Да так громко, так смачно – до слез, до дрожи рук, ног и крылышек!Темный тыкал в Техника пальцем и все пытался что-то выдавить сквозь смех:– Смерть…рай…ад…Светлый же, тоже пытаясь справиться со смехом, участливо похлопывал Техника по плечу, как бы успокаивая перед тем, как скажет что-то страшное, но и смешное тоже.Наконец, они отхохотались, вытерли слезы, перестали вздрагивать, взяли карты и как ни в чем не бывало продолжили игру.Техник же очумев от резких перепадов в настроениях своих ангелов, тоже продолжил было играть, но уже через минуту возмущенно бросил свои карты:– Вы что, за идиота меня держите?!Я, что-то не то спросил? А если даже и так, тогда объясните!– Не обижайся, – попытался успокоить его светлый ангел, – просто вы, люди, странно представляете себе устройство мироздания. Очень странно: вот, мол, жизнь, а вот я умер, вот предстал перед Господом, вот грехи, вот добрые дела, вот тебе Рай, вот грехи, вот тебе ад…Светлый ангел сдержал смех и только улыбнулся. Зато темный опять принялся ржать: «…грехи…добро…ха-ха-ха…»– Милый ты наш… – погладил его по голове светлый ангел. – Нет ничего: ни Рая, ни ада, ни смерти. И все твои грехи, а так же добрые дела давно уже у нас в базе данных, начиная с момента вселения души в твое младенческое тело.– Как? – опешил Техник.– А вот так! – прямо в лицо ему крикнул темный ангел. – Что ты собираешься делать в этом вашем Раю целую вечность?– Что?.. – растерянно переспросил Техник.– Да, что? – с хитрецой во взоре спросил светлый ангел. Цветочки вечность нюхать? А не надоест ли миллиарды лет гулять, ничего не делая, только лежать, пить, есть и цветочки нюхать? Да где мы на вас всех напасемся гурий пышногрудых, гаремов бесчисленных? А кто вам прислуживать должен, кормить и поить вечно? За какие такие заслуги перед Вселенной, а?Тут вдруг взвился темный ангел:– Да и в аду вашем выдуманном, какой бы штат пришлось держать, чтобы целую вечность, миллиарды лет вас жарить и пытать!– Да и кому это надо? – добавил светлый ангел. – Работать будете, как всё живое и разумное во Вселенной.– Будете после смерти пахать, как рабы, как у вас на Земле лошади пашут.Будете поддерживать баланс Мироздания, а не нежиться в раях и корчиться в адах. Вот так-то, – добавил темный ангел и вдруг бросил под Техника две шестерки. – Дурак в погонах!– Как! – испугался светлый ангел. – Он не может быть дураком. Это ты во всем виноват! – Он толкнул темного. – Я этого не вынесу.С тяжким стоном светлый ангел исчез. А за ним исчез, смеясь демонически, и темный.Техник опять остался один. О странных гостях напоминали только разбросанные по столу карты да перспектива вечного рабства там, в потустороннем мире.




Я буду вечно 
Нет, Она еще не проснулась.Из-под одеяла выбрался только мизинчик Ее правой ноги. Выглянул, как любопытный розовый зверек, и застыл от удивления на этом белом поле.Всего-навсего женский пальчик.Пальчик спящей женщины.Во сне Она потянулась, вздохнула и, что-то пробормотав, медленно перевернулась на другой бок.Одеяло, нежно облегавшее женское тело, сползло чуть в сторону и обнажило ногу до бедра.К одинокому беглецу – маленькому розовому пальчику – присоединились остальные его собратья. Они слегка подрагивали, как бы хвалясь друг перед другом новым лаком на ноготочках.Моему взору открылась розовая пяточка, едва заметная щиколотка с пульсирующей на самой ее вершинке жилкой, и близкая к совершенству линия повела мой взгляд выше по обнаженной ноге.Нога была немного согнута, и две небольшие складочки потянулись к неровным бугоркам коленочки, за которыми начиналось нежное поле волнующего бедра.Я не выдержал и легонько дотронулся до него. Кожа была нежная, как бархат.От моего прикосновения женщина опять потянулась и выскользнула из-под одеяла почти вся.Но так и не проснулась.Я решил не рисковать и не стал больше беспокоить своим грубым пальцем Ее беззащитное тело.Но мои глаза – с ними я ничего поделать не мог – меня не слушались.Взгляд продолжал осторожно, медленно, нежно скользить по волнующим линиям бедра.Выше.Выше…И еще чуть выше.Белую нежность кожи стало плавно сменять золотистое руно едва обозначенного таинственного треугольника.Еле оторвал свой застывший взгляд от этого магического места, даже руки спрятал за спину – от греха подальше.Грехом же представлялось разрушить Ее сон.Богиня лежала на боку.Бедро крутой горкой скатилось на тонкую талию, и тут мой взгляд снова застыл, на этот раз – над небольшим кратером спрятавшегося пупочка.Животик сладко спал. Дыхание пробегало по нему мерными волнами. Иногда, видимо, подчиняясь течению сновидений, дыхание сбивалось и он неожиданно поджимался.В эти секунды я тоже вздрагивал, и по моему телу тоже перекатывалась волна таинственных желаний.Казалось, никакие силы не заставят меня отвести взгляд от этого чуда.Но выше маленькими белоснежными сугробиками трепетали нежные грудки.И я, конечно, сразу метнулся взглядом к ним.Одна ладошка спящей красавицы бессознательно шевельнулась и накрыла одну из стыдливых сестриц. Как я завидовал Ее тонким трепетным пальцам! Но вторая все осталась свободна и открылась моему взору вся.Я почти физически ощутил ее неповторимую мягкость.Глаза мои буквально впились в вершинку женского сокровища. От этого маленький розовый сосочек вдруг вздрогнул и зарумянился.У меня пересохли губы. Я понял, что мое волнение передается через эту чувственную плоть моей спящей красавице.А сосочек стал расти прямо на глазах.Женщина вдруг глубоко вздохнула и медленно перевернулась на живот, открыв моему взору бесчисленное богатство волнующих выпуклостей и впадинок спины и зарумянившейся попочки.Свою великолепную головку Она положила высоко на подушку и, сразу успокоившись, задышала ровно и тихо.Волосы укрыли Ее спину до лопаток и открыли застывшее в сонной неге белое мраморное лицо.Оно было настолько беззащитно и прекрасно, что больше походило на личико юной сказочной феи.Ротик был чуть приоткрыт, виднелись ровные, белые, как жемчуг, зубки.Губки слегка подсохли, и от этого казалось, что они вот-вот лопнут под напором жизненной силы.Носик еле слышно дышал, и дыхание превращалось в микроскопические бриллианты испарины над верхней губой.Подбородок немного приподнялся и как бы нечаянно обнажил тонкую чувственную шею. Взбегая от хрупких ключиц тонким стеблем, она раскрывалась в гордый прекрасный бутон очаровательной женской головки.Глазки – свернутые до поры лепесточки бутона, были прикрыты. Длинные черные ресницы спали. Густой перелесок бровей тоже расслабленно отдыхал.Изящное, но беззащитное ушко обмотало вокруг себя локон прелестных шелковистых волос и ничего не слышало.Казалось, мой взгляд обласкал все это божественное великолепие небесной плоти.Но нет.Вот я увидел родинку, а неподалеку – какой-то шрамчик или царапинку, но и они были милыми и очаровательными.И тут мне показалось, нет, скорее я это почувствовал, что моя прелестница чуть замерзла.Я решил сделать Ей приятное: снова окутать Ее облачным одеялом.Я очень бережно накрыл женщину – самое великолепное и прекрасное создание из всех, кого Господу удалось сотворить на Земле.Укрыл, чтобы Она не замерзла.Но так, чтобы Она не проснулась.«Спи, – сказал я ей, но не вслух. – Я у твоих ног.И буду у твоих ног вечно.Милая…»



          See more books in http://www.e-reading-lib.com