Глава 14

Жюльетт провела в монастыре шесть недель. Все это время одна из комнат оставалась свободной на случай, если приедут родственники и останутся на ночь. Девушке хотелось быть уверенной, что, вернувшись в Париж, она не застанет там ни Николая, ни Наташи, ведь вполне возможно, они вместе уедут в Санкт-Петербург.

Монастырь оказался значительно менее тихим местом, чем она предполагала, так как всех монахинь взволновал ее приезд и им страшно хотелось поболтать. Даже те, кому девушка в школьные годы не особенно нравилась и кого раздражала ее вызывающая, по их мнению, независимость, радовались, тем не менее, ее визиту, как дуновению свежего ветерка в душной атмосфере старого, изолированного от мира монастыря. Милая, добрая и уже очень немолодая сестра Берта, наверное, больше всех растрогалась и сразу же бросилась показывать Жюльетт фотографии алтарного покрова, который они когда-то вместе вышивали, и который теперь находился на алтаре Шартрского собора. По просьбе настоятельницы Жюльетт дала ученицам монастырской школы несколько уроков рисунка по ткани. В общем, дни пролетали быстро. Ночи же казались бесконечными и мрачными. Девушка никак не могла заснуть, воспоминания о Николае были столь ярки, что в отдельные моменты ее удивляло, как она вообще способна жить в такой изнуряющей душу тоске.

Где-то в конце пребывания в монастыре, Жюльетт немного усомнилась в своем состоянии, но вскоре перестала тревожиться, объяснив все эмоциональным потрясением, через которое ей пришлось пройти. На обратном пути домой девушка решила полностью отдаться работе, любимое дело было единственным противоядием от ощущения жгучей пустоты Парижа, из которого уехал ее любимый.

Дениза с нетерпением ждала возвращения Жюльетт и сразу же загрузила ее работой. Из Лондона прибыли шелка и бархат с ее рисунками, и нужно было решить, какие из них шить платья.

Через неделю после возвращения в Париж, встав с постели, Жюльетт внезапно ощутила сильный приступ тошноты. Едва она успела добраться до ванной, как началась рвота. Вернувшись в спальню, Жюльетт бессильно опустилась на табурет у трюмо. Не осталось никаких сомнений. Она беременна! Более того, девушка знала, когда это произошло. В те безумные мгновения встречи после ее возвращения из Лондона они были настолько охвачены страстью, что впервые забыли о всякой предосторожности. Ни в тот первый, бесконечно счастливый момент их соединения, ни позже, когда они снова и снова предавались любви, забыв обо всем на свете. Любовь полностью поглотила ее, может быть, в глубине души Жюльетт верила, что они вскоре поженятся, и эта надежда делала ее еще менее осторожной.

Внезапно дрожь от новой, жуткой мысли пробежала по телу – рано или поздно Николай поймет, чем могла кончиться та ночь. Одна за другой кошмарные мысли возвращались в ее сознание, по мере того, как со все большей остротой и болью Жюльетт понимала, что это означает для нее. Николай будет рассматривать беременность как еще один способ властвовать над ней, заявив о родительских правах видеться с собственным ребенком. Он станет снова и снова возвращаться в ее жизнь, и, в конце концов, растопчет все будущее и лишит себя всякой надежды на счастье. Жюльетт сжала кулаки, глядя в зеркало. Этого нельзя допустить.

С трудом ей удалось одеться. Предстояло подумать не только о том, что связано с рождением ребенка, но и что за этим последует. Дениза не потерпит младенца в идеальной чистоте своего дома, да и сама Жюльетт не захочет здесь оставаться. С внезапной благодарностью она вспомнила о сумме, которую завещал ей покойный муж Денизы и которую она до сих пор сохранила в неприкосновенности. Ей не могло и в голову прийти, когда впервые услышала о завещании, что оно окажется так кстати в самый трудный момент. Деньги позволят какое-то время жить независимо и решить главные проблемы, которые возникнут сразу же после рождения ребенка.

Жюльетт прижала пальцы к вискам. Как может разум с такой поразительной быстротой выстраивать все эти планы, хотя она едва поняла весь ужас, ожидавший ее? Возможно, уверенность, что она беременна, пробудил стремление любым способом защитить еще не рожденное дитя? По крайней мере, пройдет еще несколько недель прежде, чем возникнут подозрения по поводу ее положения. Еще есть время выбрать момент для разговора с сестрой, которая, конечно же, воспримет новость с отвращением и громоподобными вспышками гнева.

Целый день, сидела ли Жюльетт на рабочем месте или беседовала с клиентами, мысли то и дело с завидным постоянством и независимо от ее желания возвращались к случившемуся. И все же в этой агонии чувств она не могла до конца осознать, что это все-таки значит – быть матерью ребенка Николая Карсавина. Слишком многое из того, что хранила память, было постоянным источником боли, страданий и разочарования, чтобы она могла однозначно заключить, чем будет для нее ребенок: утолением любовной тоски или повседневным мучительным напоминанием о невозвратном, особенно, если у сына или дочери со временем проявится сходство с отцом.

Утренняя тошнота продолжалась довольно долго, но ей пока удавалось скрыть от окружающих свою тайну.

И только во время примерки нового платья Жюльетт поняла, что настал момент рассказать обо всем Денизе. В зеркало она заметила, как нахмурилась портниха, измеряя ее талию, видимо, не поверив, что сделала это достаточно точно, и стала мерить снова. К счастью, корсет, который стала носить Жюльетт, сделал свое дело, и разница оказалась слишком незначительной, чтобы портниха обратила внимание.

Для серьезного разговора Жюльетт выбрала один из вечеров, когда сестры, как это бывало часто, уединились после обеда за чашкой кофе. И в первый раз за долгое время реакция Денизы очень отличалась от той, которую ожидала Жюльетт. Сестра просто и безропотно кивнула головой и продолжала молча помешивать кофе.

– Я так и думала.

Жюльетт удивленно взглянула на сестру.

– Как ты догадалась?

– Последнее время ты очень бледна, когда выходишь к завтраку, стала отказываться от жирного соуса за обедом. Но, кроме этого, я, вероятно, быстрее всех остальных замечаю едва уловимые изменения в лице и фигуре. Профессия модельера развивает остроту зрения.

– Я думала, ты рассердишься.

– Ну, конечно, это меня совсем не обрадовало, – почти огрызнулась в ответ Дениза, ее глаза сверкнули опасным огнем. Но она глубоко вздохнула, взяла себя в руки и продолжала обычным голосом. – И вообще, почему меня должно удивлять случившееся? Граф Карсавин – красивый молодой человек, сильный, притягательный. Я всегда понимала, он не из тех мужчин, кого в отношениях с женщинами устраивают платонические прогулки под луной и слушание соловьиных трелей… Да и ты с самого начала была столь очевидно безумно влюблена. Я предвидела, что это произойдет, с первых дней вашего знакомства. Вот почему так не одобряла ваши отношения, но ты ведь не слушала меня.

– Я не жалею.

– Гм… возможно, пока действительно не жалеешь, но должна понять, что значит быть одинокой женщиной с ребенком на руках.

– Я понимаю.

– Николаю придется выплачивать тебе солидное содержание, он обязан заботиться о своем отпрыске.

– Нет, – гневно запротестовала Жюльетт. – Николай не из тех, кто легко сдается. Боюсь, он скоро приедет в Париж, чтобы удостовериться, не беременна ли я, – ее голос срывался. – Никогда не смогу начать жизнь заново, если не сумею освободиться от него.

– Ты думаешь отдать ребенка в приют?

– Нет! Я никогда с ним не расстанусь.

– Отдашь кормилице?

– Нет! – снова решительно воскликнула Жюльетт. – Я собираюсь растить своего ребенка сама вдали от Парижа, там, где Николай никогда не найдет нас. На деньги, доставшиеся мне от Клода, сниму квартиру, найму хорошую няню, чтобы заботилась о ребенке, когда я буду на работе.

– О какой работе ты думаешь?

– Стану преподавать рисунок на ткани. Мне очень понравилось учить молодых монахинь, когда я снова была в монастыре. Кроме того, могу давать уроки английского и итальянского.

– Весьма похвально, – сухо заметила Дениза. – Но совершенно непрактично.

– Что ты хочешь сказать?

– На деньги Клода ты долго не продержишься, и тебе никогда не удастся найти работу, чтобы хорошо зарабатывать.

– Но почему?

– Ни в одну приличную школу тебя не возьмут. С ребенком на руках и без обручального кольца тебя повсюду будут воспринимать, как источник дурного влияния на учениц. Вы оба – ты и ребенок – станете отверженными. О таком будущем ты мечтаешь для него? Жестокость этого мира неизбежно преследует того, на ком лежит печать незаконного рождения.

– Я куплю обручальное кольцо, если это так необходимо! – ответила Жюльетт, решив держаться до конца. – Ребенок не должен страдать за мои грехи.

Дениза вздохнула.

– Смелые слова. Ну и какую же роль ты собираешься играть? Брошенной жены? Молодой вдовы? Супруги моряка, которая много лет безнадежно ожидает возвращения своего «летучего голландца»? Владелицы школ, ателье и другие работодатели знают наизусть все эти сказочки. Мне самой часто приходится их выслушивать.

Жюльетт сжала руки на коленях.

– Единственное, что я знаю точно: не могу больше оставаться в Париже, – сказала она решительно.

Дениза несколько мгновений помолчала перед тем, как продолжить.

– Почему ты так уверена, что граф Карсавин не будет преследовать тебя, если ничего не узнает о ребенке?

– Потому что тогда у него не будет оснований требовать встреч со мной, объясняя их необходимостью общения с дочерью или сыном. И он ведь понимает, что другой возможности удержать меня нет.

– Ты так уверена в себе.

Жюльетт кивнула головой, бросив печальный взгляд на свои руки, где уже не было прекрасного кольца, подаренного Николаем. Она тщательно упаковала его, написала на коробочке адрес и отнесла в русское посольство, попросив, чтобы послание вручили лично графу Карсавину в Санкт-Петербурге. Ее весьма вежливо заверили, что это будет сделано безотлагательно. Жюльетт поняла: после расставания с нею Николай отправился в посольство и попросил всю корреспонденцию без задержки направлять ему в надежде, что Жюльетт, возможно, решится написать ему.

Голос Денизы вторгся в ее размышления.

– К счастью, пока ты строила свои планы, я тоже не сидела сложа руки и кое-что придумала. Тебе нет необходимости покидать ателье Ландель.

Жюльетт удивленно подняла голову.

– Но ты же боишься скандала. Я думала, что буду уволена в ту же секунду, как только сообщу о моей беременности.

Дениза продолжала говорить, словно не услышала сказанного сестрой.

– Я полагаю, ты хотела бы родить там, где тебя никто не знает, но не хочу, чтобы роды принимала какая-нибудь неуклюжая сельская повитуха с красными грубыми руками. Этот ребенок слишком важен для будущего ателье Ландель. У меня есть превосходный вариант решения. Ты поедешь на мою тосканскую виллу.

– Я думала, в Каза Сан Джорджо кто-то живет.

– Недавно она освободилась. Управляющий и его жена – Антонио и Кандида Бонини – позаботятся о тебе. Когда однажды опасно заболел Клод, местный молодой доктор Морозини спас ему жизнь. Из писем Кандиды мне известно, он все еще практикует в близлежащем городке Лукка, и позаботится, чтобы ты удачно разрешилась от бремени.

Жюльетт поразило, как многое подробно продумано без ее участия. Ясность мысли, все эти дни помогавшая строить планы на будущее, казалось, покидала ее, вместо этого появилась растерянность и неуверенность в себе. Она почувствовала, что не может сопротивляться.

– Думаю, это разумное предложение и отправлюсь туда.

– Ну конечно! – Дениза поняла, что одержала верх и продолжала наступать. – Можешь сразу ехать в Италию. А твое отсутствие я объясню тем, что ты имела в Лондоне большой успех и теперь находишься в специальной поездке по ряду стран, чтобы выяснить, где можно открыть магазины модной одежды. Многим известно, меня давно интересует эта идея и я часто о ней упоминаю.

– Какие ужасные увертки, – с отвращением прошептала Жюльетт.

– Все это делается ради твоего ребенка. Не ради тебя! – резко сказала Дениза, и с удовлетворением заметила, что на какое-то время ей удалось подавить сопротивление сестры. – По той же причине у ребенка должна быть другая фамилия, так как твое имя в будущем может вызывать нежелательные ассоциации и стать для него неприятной помехой в жизни. Смена имени должна произойти как можно раньше, если ты действительно хочешь, чтобы его отец никогда не узнал правду.

Жюльетт чувствовала, как под жестким психологическим и физическим давлением она превращается в пешку в руках Денизы, но была не в силах сопротивляться, ведь все делалось в интересах ее ребенка. Ей приходилось помнить об этом, несмотря на унижение, которое она испытывала, соглашаясь участвовать в спектакле, режиссером которого была Дениза. Благополучие еще не рожденного малыша представлялось самым важным в ее жизни.

– И хотя тебе не хочется отдавать ребенка на попечение чужим людям, – твердо продолжала Дениза, – будет разумно хотя бы на некоторое время оставить его у Антонио и Кандиды. Это даст тебе возможность восстановить парижские связи.

В намерения Денизы входило как можно дольше продержать малыша на вилле, но она понимала, что полностью открывать Жюльетт свои планы небезопасно.

– Итальянцы любят детей, особенно младенцев. Бог их знает, почему. Национальная черта.

Жюльетт вскочила, пытаясь вырваться из-под власти железной логики Денизы и хоть в чем-то настоять на своем.

– Я никогда не отдам своего ребенка незнакомым людям!

– Ну конечно же, нет! Но Бонини станут самыми близкими людьми для тебя, когда ты проведешь с ними несколько месяцев и поймешь, какие они милые и добрые, – Дениза поднялась и нежным, осторожным жестом обняла сестру за талию, понимая, что должна быть крайне осторожна, иначе Жюльетт заартачится и все испортит. – Кроме того, дорога от Парижа до Италии занимает не так уж много времени. Прекрасные поезда… Как только у тебя возникнет желание повидаться с малышом, я сразу же отпущу тебя.

Это было обещанием, которое Дениза вовсе не собиралась выполнять, ибо считала, чем меньше Жюльетт будет видеться с ребенком, тем лучше. Но пока пыталась кружить сестре голову самыми радужными надеждами.

– Пойми, это самый надежный способ обеспечить твоему отпрыску безопасное будущее. Конечно, ради этого стоит пойти на определенные жертвы, не так ли?

– Но разве все это действительно необходимо? – Жюльетт ощущала себя в ловушке.

– Ну, а как же иначе! Вначале мы отдадим малыша в монастырскую школу – таковые безусловно существуют в Лукке – где он получит начальное образование. Потом привилегированный частный пансион во Франции, и, наконец, подготовка к блестящей карьере в ателье Ландель с перспективой со временем стать его владельцем или владелицей. Что может быть лучше?

Дениза едва могла сдержать свое страстное желание рисовать будущее ребенка в соответствии со своими представлениями о счастье и благополучии. Не играло никакой роли, какого пола будет малыш – мальчик или девочка – для обоих найдется блистательное место в мире моды. А ведь у Жюльетт может больше никогда не быть детей, возможно, она не найдет в себе сил оправиться от потрясшей ее душу трагедии с Николаем.

Жюльетт прижала ладони к вискам, полная сомнений и все же благодарная Денизе, что та не изгнала ее с негодованием, а стремится всячески помочь.

– Прости, но я чувствую себя сейчас не в состоянии принимать какие-либо решения и давать обещания.

– А я и не требую этого, – весело согласилась Дениза. – Сейчас ты сильно нервничаешь, и это вполне естественно, но нервное напряжение может помешать тебе принять действительно продуманные решения. Не торопись. Доверься мне. Все, о чем я прошу – всегда помни, что мы с тобой родные сестры, одна плоть и кровь, и можем, вернее, должны поддержать друг друга в этот кризисный период. Хорошенько и без торопливости обдумай все, пока будешь нежиться под итальянским солнышком.

Затем она добавила последний штрих, окончательно сокрушивший, по ее мнению, остатки сомнений Жюльетт.

– Граф Карсавин никогда не найдет твоего ребенка на вилле, если, как ты предполагаешь, и в самом деле возвратится в Париж. Можешь быть в этом уверена.

В течение следующей недели все знакомые Жюльетт узнали от Денизы о важном поручении, которое девушка должна выполнить для ателье Ландель. Сама Жюльетт никому ни о чем не говорила. Но в Каза Сан Джорджо управляющий и его жена получили информацию об истинной причине ее визита.