В Китае: пятая годовщина республики

Первая поездка Хрущева за рубеж. На улицах Пекина: ремесленники, торговцы, рикши. Хрущев рассказывает о Берии. Мао и три компонента китайской культуры. Хрущев читает речи. Китайский театр. Фурцева учится проводить демонстрации. Что такое китайская вежливость. Шампанское для Далай-ламы.

Закончены все приготовления. Обговорен маршрут. Прочитана соответствующая литература и последние информационные материалы по Китаю. Сделаны необходимые выписки. Дипломатический паспорт в кармане. К нему приложена особая высокоторжественная охранная китайская грамота.

В печать отправлен следующий текст сообщения ТАСС:

«28 сентября 1954 года, в связи с празднованием пятой годовщины Китайской Народной Республики, в Пекин отбыла правительственная делегация СССР в составе: Первого секретаря ЦК КПСС и члена Президиума Верховного Совета СССР Хрущева Н.С. (руководитель делегации), Первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Булганина Н.А., Заместителя Председателя Совета Министров СССР Микояна А.И., Председателя ВЦСПС Шверника Н.М., Министра культуры СССР Александрова Г.Ф., главного редактора газеты „Правда“ Шепилова Д.Т., Секретаря МГК КПСС Фурцевой Е.А., Министра промышленности и строительных материалов Узбекской ССР Насриддиновой Я.С., посла СССР в Китайской Народной Республике Юдина П.Ф. (находится в Пекине) и Зав. отделом ЦК КПСС Степанова В.П.».

Вылет был назначен в ночь на 28 сентября 1954 года, в 3.40.

И вот мы на Центральном аэродроме. Шедевром авиационной пассажирской техники был тогда ИЛ-14. На двух машинах такого типа мы и начинаем свой вояж. Стая специальных самолетов с генералами, полковниками, навигаторами, сотрудниками охраны, поварами и официантами составляет группу обслуживания нас в пути и в Китае.

Аэродром залит светом прожекторов. Последние распоряжения. Хрущев в благодушном настроении. Каламбурит, подтрунивает, как всегда, над Микояном, предлагает Швернику «готовиться кушать змей». Он явно доволен. Это его первая международная миссия, и он как-то весь светится.

При Сталине всё было сковано и поднадзорно. Никто, кроме В.М. Молотова, как министра иностранных дел никуда не ездил. Положение было такое, что не забалуешь. Теперь Хрущев сам решает: когда ему ехать, куда, в какой компании, на какой срок, с какой миссией или без всякой миссии. И он упивается обретенной свободой и властью.

Прощание с провожающими. Старт. Ночная Москва с воздуха оставляет впечатление грандиозной феерии: по черному бархату сверкающими бриллиантовыми нитями вытканы гигантские линии, прямоугольники, замысловатые узоры. Крутой разворот — и мы легли курсом на восток. Нам предстоит покрыть расстояние в 6200 километров по маршруту: Москва—Казань—Курган—Омск—Свердловск—Новосибирск—Иркутск—Улан-Батор—Пекин. Наши женщины, наслушавшись шутливых рассказов о трудностях полета, побаиваются «болтанки» над пустыней Гоби.

Я испытываю глубокое внутреннее волнение. Китай — величайшая по населению страна мира, один из главных центров (если не главный) происхождения человеческой цивилизации. Страна, обладающая необъятными материальными и духовными богатствами. Страна, которая вступила теперь в полосу великих революционных преобразований во всех сферах общественной жизни. Как она выглядит? Каковы её люди? Как хочется правильно понять важнейшие стороны её бытия!

При подходе к Пекину вошли в полосу сплошной облачности. По иллюминаторам самолета стекают обильные струи дождя. По-московски только 11 часов утра, а здесь уже вечереет. Видимость ноль. Круто идем на снижение. Ощущение такое, словно мы пробиваемся сквозь черную мокрую вату. Сели благополучно.

На аэродроме советской делегации устроена была торжественная встреча. Присутствовали почти все высшие руководители, кроме самого Мао Цзэдуна.

В последующие годы, когда началась т.н. «культурная революция», подавляющее большинство их было объявлено «презренными ревизионистами», «черными псами», а молодежные плакаты-дацзыбао призывали «разбить их собачьи головы». Но в описываемую пору то были ближайшие соратники Мао.

На аэродроме Хрущев произнес речь, в которой он поздравил Китай с принятием новой конституции и «избранием великого сына и вождя китайского народа товарища Мао Цзэдуна председателем КНР».

Мы в своей резиденции. Европейского типа коттеджи. Всё очень просто, удобно и безукоризненно чисто. Ласкают глаз нежнейшие краски домашней утвари, китайских мохнатых полотенец. Комнаты, видимо, опрыскиваются настоем ароматических трав.

С утра мы отправились осматривать Пекин.

Всё грандиозно в Китае: территория в 10 миллионов квадратных километров, население в 600 миллионов человек, горы — Гималаи, Тяньшань, Куньлунь, Сычуаньские горы. И реки, из которых Янцзы и Хуанхэ входят в шестерку самых больших рек в мире. Великая Китайская стена протяженностью в 5 тысяч километров. Многочисленные, порой очень древние транспортные магистрали, вроде грунтовой дороги от Пекина до Кашгара — 6 тысяч километров. Великий китайский канал Юньхэ, построенный ещё в VII веке и создавший искусственный водный путь от Пекина до Ханчжоу (1782 км). Грандиозны и те Революционные мероприятия, которые осуществляет новый Китай в политической, экономической и социально-культурной сферах после свержения гоминьдановского режима…

В течение всего пребывания в Китае я старался использовать каждую свободную от дел минуту, чтобы осмотреть достопримечательности великой и древней страны.

На улицах Пекина бурное кипение жизни. Здесь все виды транспорта: немногочисленные новые машины, старенькие трамваи, старенькие автобусы, велосипедисты, тележки с впряженными в них лошадьми или мулами, рикши, велорикши, а также кули, перетаскивающие тяжелые грузы, и даже вьючные верблюды. По улицам снуют бродячие парикмахеры, мастеровые всех специальностей, лоточники, предлагающие продукты, фрукты, сладости, прохладительную воду, игрушки; и ещё сапожники с набором инструментов, лекари, фокусники, шаманы.

Особенно много рикш и велорикш. Впечатление такое, что ими заполнены все улицы, площади, рынки, тротуары. Многие из них выглядят очень худыми, изможденными, с траурно-восковыми лицами. Они подолгу и терпеливо ждут клиентов.

Когда затронули эту тему в разговоре с Чжоу Эньлаем, он сказал:

— Это — одно из наследий прошлого. Конечно, многие миллионы рикш не украшают наши города. Но мы не форсируем их ликвидацию. Сейчас решение такой задачи было бы нереальным. Нам некуда девать этих рикш. Пока допотопная тележка дает возможность многим так или иначе перебиваться, существовать. По мере развития мощной промышленности, строительства, транспорта рикши будут исчезать. Социалистическая индустрия поглотит их и превратит в современных рабочих.

Во время поездки в Китай мы уже прямо ощущали первые могучие шаги народной власти и первые результаты в области социалистического преобразования экономики, в том числе и в столице. Все крупные промышленные и торговые предприятия, принадлежавшие бюрократическому капиталу, были национализированы. Миллионы и миллионы кустарей-ремесленников объединились в кооперативы. Восстанавливались и пускались в ход предприятия, разрушенные войнами. Реконструировались старые и строились новые заводы. Мы с гордостью выслушивали слова китайских товарищей о том, сколь велика в этой преобразовательной работе роль Советского Союза: свыше 200 первоклассных предприятий металлургических, станкостроительных, автомобильных и прочих построено с технической и финансовой помощью СССР. И эта помощь всё нарастает.

В Пекине развертывается жилищное строительство, сооружаются современные школы, больницы, институты, театры, гостиницы, дома отдыха, кинозалы. Трудовой люд Пекина, в большинстве своем неграмотный, начинает приобщаться к знаниям, к культуре.

В Пекине, конечно, чувствуется большая скученность, неблагоустроенность огромного числа домов, улиц и целых кварталов. Но пекинцы, как и вся страна, по зову своего правительства принимают героические меры по наведению в городах и селах чистоты и порядка. Всюду развертывается борьба против «четырех зол» — против мух, комаров и мышей как разносчиков болезней и против воробьев как пожирателей риса и других хлебных злаков. Причем делается это поистине по-китайски: ни один человек, от детей до стариков, не остается в стороне. Скажем, ребятишки, набив за день мух или бедняг воробьев, вечером предъявляют их останки старосте.

Эта поражающая дисциплинированность китайцев, всенародность поддержки распоряжений и приказов партии и правительства, делают чудеса. В поездке по стране мы убеждались в этом многократно на примере больших и малых дел. Другой пример. На протяжении веков эксплуатируемый люд Китая голодал, жил в ужасающих санитарных условиях, страдал от болезней. Наряду с кардинальными мерами по повышению благосостояния народа правительство рекомендовало повсеместно внедрять занятия физической культурой. Раз правительство рекомендовало, это — свято, это подлежит безукоризненному исполнению. И мы видели, как рабочие в перерыве на промышленных предприятиях, или школьники в Деревушках у школьного здания, или рыбаки на реке Жемчужной — все выполняли в определенные часы заданный комплекс физических упражнений.

Эта прирожденная дисциплинированность, поражающее трудолюбие и терпение китайцев, плюс безграничное уважение и доверие к своему правительству и Коммунистической партии, плюс всеобщая убежденность, что завтрашний день принесет Китаю жизнь, полную материального достатка и духовных благ, — всё это создавало сплав величайшей динамической силы.

И я думал: в Китае необъятный экономический потенциал. Страна занимает первое или одно из первых мест в мире по запасам каменного угля, олова, железной и марганцевой руды, бокситов, вольфрама, магнезита, меди; в Китае есть золото и много других ценнейших ископаемых. Безграничны его трудовые ресурсы. И тем не менее национальный доход старого Китая был ничтожным — 20 долларов в год на человека.

Вот теперь пройдет не так уж много времени, и китайцы подкормятся, с нашей помощью обопрутся на новейшую индустриальную технику, начнут, как говорил Ленин, «цивилизоваться», и тогда раскроются такие величайшие силы прогресса, каких не знала всемирная история; всё содружество социалистических стран двинется вперед семимильными шагами.

Увы, реальный ход исторического развития оказался гораздо более сложным, противоречивым, непредвиденным…

В 15.00 30 сентября в бывшем Императорском дворце назначен был приём советской правительственной делегации у Председателя Китайской Народной Республики Мао Цзэдуна и начало переговоров советской и китайской правительственных делегаций.

В составе делегации я еду во дворец в состоянии большой внутренней приподнятости. Вот сейчас я встречусь с Мао Цзэдуном, имя и дела которого представлялись нам всем тогда легендарными.

Крестьянин и солдат, который с юношеских лет, связав себя с марксистско-ленинским учением, с революцией, стал одним из основателей Компартии Китая, затем — общепризнанным вождем партии и всего великого китайского народа. Еще в двадцатых годах он руководил рядом крестьянских движений, забастовок и восстаний. Вместе с Чжу Дэ организовывал затем первые повстанческие отряды и первые части и соединения китайской рабоче-крестьянской Красной армии в районах и провинциях, ставших опорными базами революции, новой народной власти.

Вдобавок во всемирном освободительном движении за Мао Цзэдуном утвердилась слава крупного теоретика-марксиста. В своих философских исследованиях «Относительно практики» и «Относительно противоречия» он изложил общие проблемы марксистско-ленинской диалектики в свете опыта великой китайской революции. В таких работах, как «Стратегические вопросы революционной войны в Китае», «О тактике борьбы против японского империализма», «Единство интересов Советского Союза и всего человечества», «О новой демократии» и «О демократической диктатуре народа» и многих других Мао разрабатывал коренные вопросы революции и создания нового, народно-демократического Китая.

С 1951 года в Москве начали издаваться тома сочинения Мао Цзэдуна, и в связи с поездкой в Китай, да и вне этой связи, я внимательно штудировал вышедшие из них.

Ровно 15 часов. Небольшая группа кинооператоров и фотографов выполняет обычные в таких случаях съемки. Входим в зал заседаний. Здесь нас встречает тесно стоящая группа людей. В центре этой группы и, должно быть, на шаг впереди нее — Мао Цзэдун. Он высокого роста, выше всех своих соратников. Одет в свинцового цвета китель и широкие брюки. Такие костюмы у нас называют «сталинками»: так одевался Сталин, ему подражали Маленков, Каганович, многие секретари обкомов и другие партработники. В «сталинки» одеты и некоторые другие из встречающих нас китайских лидеров. На ногах у Мао обычные черные тупоносые ботинки со шнурками.

Каждый из нас подходит к Мао, пожимает ему руку. Затем здороваемся поочередно с его соратниками.

Мао держится очень прямо. Крупное чистое лицо, без единой морщины. Огромный покатый лоб. Прямые, черные с отливом волосы, зачесанные назад. На подбородке крупная родинка. Он выглядит очень молодо. Весь его облик является олицетворением силы, спокойствия, большого ума и благородства. В нем нет и тени какого-либо позерства или суетливости.

Скупым мягким жестом Мао приглашает нас садиться. Мы расселись за большим прямоугольным столом: справа и слева от Мао — китайские лидеры, дальше мы; Хрущев занял место в непосредственной близости от Мао. Среди китайских товарищей Чжу Дэ, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чэнь Юнь, Дун Биу, Линь Боцюй, Пэн Дэхуай, Пэн Чжэнь, Дэн Сяопин, Дэн Цзыхуэй, Ли Фучунь. В те времена они произносились, писались и становились или рассаживались вокруг Мао именно в таком порядке.

Через десяток лет, когда начала развертываться «культурная революция», в ближайшем окружении Мао произошли коренные изменения. В описываемый же период китайские руководители представлялись единым коллективом, тесно сплоченным вокруг своего общепризнанного и глубоко почитаемого вождя — Мао Цзэдуна.

Правда, и тогда время от времени из Китая просачивались данные о конкуренции между Лю Шаоци и Чжоу Эньлаем. Но по этим данным казалось, что речь идет не о каких-то принципиальных разногласиях, а скорее о стремлении того и другого лидера завоевать наибольшее расположение Мао. Но Мао, зная об этой конкуренции, держал обоих в повиновении и обеспечивал необходимое равновесие…

Во всяком случае при первом знакомстве с руководящим ядром компартии и государства не хотелось фиксировать мысли о наличии в нем каких-либо трещин или шероховатостей. Всё представлялось очень идиллически. Этому в немалой степени способствовали такие положительные стороны жизни и деятельности китайских лидеров, которые невольно сглаживали всё негативное.

Из этих сторон наиболее покоряюще действовали, пожалуй, две — простота и скромность во всём.

Прост и скромен был зал, в котором мы заседали. Большой стол. Кресла с плетеными подлокотниками. На стенах портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Всё. Никаких проявлений роскоши или помпезности, хотя это бывший императорский дворец.

Проста и скромна была одежда всех китайских лидеров.

Проста и скромна манера держаться, говорить. Мы убедились скоро, как скромно и строго оценивают китайцы достигнутые ими успехи, хотя победа китайской революции была, несомненно, самым мощным ударом по мировой системе империализма после Октябрьской революции.

Вскоре мы узнали, насколько прост, строг, скромен и весь служебный и домашний быт китайских лидеров. Оплата их труда, убранство квартир, достаток семьи мало чем отличались от быта среднего китайского интеллигента или квалифицированного рабочего. Это выгодно отличало китайских лидеров. В эту пору даже номинальная (не говоря уж о реальной) заработная плата нашей руководящей верхушки не менее чем в 8 — 10 раз превышала оплату высококвалифицированного рабочего или интеллигента. Роскошные квартиры, загородные и приморские особняки, бесплатность всех видов материальных и культурных услуг. Всё это ставило руководящую советскую верхушку в совершенно исключительные условия. Ленинские нормы и ленинская строгость к себе в этих вопросах давно были отставлены. Принципиальные, теоретические положения на этот счет, сформулированные Лениным в его «Государстве и революции», были преданы забвению.

Поэтому то, что мы увидели в этой сфере в Китае, мне очень импонировало. Хотелось истолковывать это как одно из доказательств близости лидеров к народу, полной отрешенности их от всего меркантильного, корыстного во имя беззаветного служения народу.

Последующий ход событий показал, что и в этих вопросах многое представлялось нам тогда идиллически.

…Когда все расселись, Н. Хрущев передал Мао и всем китайским лидерам привет от советских руководителей. Мао лаконично поблагодарил. Дальше Хрущев спросил Мао о его здоровье. Тот ответил одним словом: «Ничего».

Началась беседа, которая длилась 3 часа 20 минут. Собственно, говорили почти исключительно Хрущев и Мао Цзэдун. А если говорить ещё точнее, то беседа на 9/10 состояла из безудержных словоизлияний Хрущева и на 1/10 из лаконичных реплик Мао. К сожалению, мои записи этой и последующих встреч и бесед с Мао тоже очень кратки, и поэтому я не могу претендовать на безукоризненную точность воспроизведения.

Переводчиком с нашей стороны был заведующий Дальневосточным отделом МИД СССР, будущий посол в Японии, а затем представитель в ООН Николай Федоренко. Он говорил нам, что речь Мао Цзэдуна всегда очень лаконична, точна, образна. Он часто говорит диалектическими и художественными формулами, изысканно, подобно тому как музыкальны его, Мао, стихи. Переводить его, подчеркивал Федоренко, очень трудно. Впрочем, сами китайцы говорили нам, что Федоренко великолепный знаток китайского языка и китайской литературы и переводит беседы и речи Мао безукоризненно.

После приветствий Хрущев сказал:

— Мы радуемся и гордимся вашими крупными успехами.

Мао:

— Успехи — благодаря вашей бескорыстной помощи.

Хрущев стал пространно доказывать, что нельзя говорить о «бескорыстности». Укрепление Китая означает укрепление и нашей страны. И, обращаясь к Мао:

— Вы скромничаете. Мао:

— Можно ли считать скромностью то, что правильно отражает саму природу, сущность вещей. Нельзя отрицать огромного значения вашей помощи. Мы получили в наследие от старого Китая три компонента китайской культуры, а всё остальное достигнуто с вашей помощью.

Эти компоненты таковы:

1. Пекинская утка (Федоренко со слов Мао поясняет, что термин «пекинская утка» он употребляет как символ еды, вообще материальных условий жизни).

2. Мацзян (кости, азартная игра; Федоренко, опять же со слов Мао, поясняет, что «мацзян» он употребляет как символ отдыха, развлечения).

3. Народная тибетская медицина (Федоренко поясняет, что понятие «народная (тибетская) медицина» Мао употребляет как символ здоровья населения).

Микоян:

— Насколько мы знаем из Большой Советской Энциклопедии, великая китайская культура не сводится к этим трем элементам. Кстати сказать, мы издали статью о Китае в БСЭ отдельной книгой.

Мао (смеясь):

— Значит, нужно внести поправки в Энциклопедию. Но если говорить без шуток, мы, опираясь на вашу помощь, сделали кое-что за это время. Мы недавно принимали в этом зале делегацию британских лейбористов во главе с Эттли…

И Мао очень лаконично и образно рассказал, что уже поняли и чего не понимают в китайской революции лейбористы.

Перебив Мао, Хрущев начал рассказывать о приеме лейбористов в Москве. Затем пространно — о Югославии и о Тито.

Мао неподвижно сидел в своем кресле. Он курил одну сигарету за другой. С царственным спокойствием смотрел он перед собой, и по его мраморно-красивому лицу нельзя было понять, какие мысли и чувства рождают у него многословные повествования Хрущева. Все его соратники тоже молчали, сохраняя на лицах почтительную внимательность. Несмотря на величественную простоту Мао Цзэдуна, всё говорило о том, что в присутствии вождя и учителя всякая самодеятельность в словах и действиях неуместна.

— Самая наша крупная победа, — продолжал свое повествование Хрущев, — это разоблачение Берии.

И он начал со всеми подробностями «от печки» излагать дела и злодеяния Берии. Он перебирал многочисленные преступления, которые творились Берией и его приспешниками по МГБ, живописал его мерзкие альковные утехи, самодовольно излагал, как удалось, шаг за шагом, «охмурить» Берию, сцапать и казнить его.

Хрущев говорил смачно. Вставал с кресла. Жестикулировал. Пересыпал свою речь всякими прибаутками и хохмами.

Ощущение было такое, будто в этом чинном зале вспороли свиную брюшину, и он наполнился зловонием.

Китайцы сидели, сохраняя полную невозмутимость. Величественно-спокойным оставалось лицо Мао. Только в одном месте повествования о Берии он сделал небольшой поворот головы к своему переводчику и попросил уточнить: правильно ли он понял данный факт. Хрущев сразу взвился и ещё добавил красок.

Когда его бесконечно длинный рассказ был закончен Мао Цзэдун сказал:

— У нас тоже был свой Берия. Это — Гао Ган.

Мы слышали о Гао Гане как о старом члене китайской компартии, одном из организаторов партизанских отрядов, боровшихся против гоминьдановской клики. В последующие годы он стал активным участником освобождения Маньчжурии, главой Народного правительства Северо-Восточного административного района, членом Политбюро ЦК КПК и заместителем председателя Центрального народного правительства Китая.

В последующие годы, когда произошел разрыв с Китаем, наши пропагандисты говорили на собраниях, что Гао Ган будто бы был верным другом Советского Союза и именно за это был уничтожен Мао Цзэдуном. Но, очевидно, лишь будущее раскроет, «что есть истина».

После обильных словоизлияний Хрущева наступила пауза. Затем Мао Цзэдун, по-прежнему почти не меняя своего положения и сидя как изваяние, сказал примерно следующее:

— Мы вернемся ко многим вопросам на последующих встречах. Просьба к вам — посмотрите страну. На местах виднее первые плоды нашей работы. Посмотрите на всё критически. Вам это легче сделать — со стороны. Чтобы проникнуть в сокровенную сущность явлений, понять их диалектические связи и закономерности, надо уметь взглянуть на явления и процессы как бы со стороны, в абстракции, отвлекаясь от частностей.

Вообще те, кто призваны руководить социальными движениями, должны время от времени отходить в сторону от практических дел, чтобы осмыслить происходящее, понять закономерности движения. Это надо, чтобы пролагать дальнейший курс.

Я вот тоже обдумываю теперь вопрос, чтобы мне отойти несколько в сторону от практических дел, чтобы иметь возможность теоретически осмыслить происходящее. Без этого невозможно планомерное движение вперед. А практические дела пускай ведут вот они.

И Мао движением головы и руки показал сначала на Лю Шаоци, потом на Чжоу Эньлая.

Прошло 5 лет, и Мао Цзэдун сложил с себя полномочия Председателя Китайской Народной Республики. Главой государства стал Лю Шаоци.

Когда позднее в Китае началась «кровавая культурная революция», я, многократно вспоминая свою поездку в Китай и свои наблюдения там, мучительно задавал себе вопрос:

— Как могло случиться, что тонкие, уравновешенные, мудрые, непогрешимые в своих суждениях и решениях китайские лидеры могли дойти до таких изуверств?

И каждый раз я отвечал на этот вопрос вопросом же: а как могло случиться, что Сталин и некоторые его соратники — образованные марксисты, прошедшие царские тюрьмы, ссылки и каторгу, дошли до злодеяний 1937 и последующих годов?

Очевидно, при любом режиме, когда свертывается коллективное руководство и коллективное мышление, останавливаются механизмы критики и ответственности перед народом и обществом, тогда становятся иллюзорными все демократические нормы в руководстве партией и государством, неизбежно складывается абсолютная власть одного лица. История уже давала предметный урок — к каким последствиям это ведет.

Но все эти мысли жгли мне мозг в последующие годы. Теперь же, пристально вглядываясь в китайскую действительность, мы восхищались марксистской образованностью и мудростью китайских лидеров, дисциплиной и прирожденной сверхвежливостью народа. Да, такой стране, руководимой такой партией, суждено великое будущее в кратчайшие сроки.

В 7 часов вечера все собрались на торжественное заседание, посвященное 5-й годовщине КНР, в большом зале Хуай Жэньтан («зал гуманности и человеколюбия»). Сцена задрапирована голубым. Герб КНР. Даты: 1949—1954. В президиуме китайские лидеры и руководители прибывших на торжества делегаций социалистических стран. Я смотрю на сцену, в зал, и сердце мое переполняйся радостью: сколько верных друзей у молодого Китая, какая могучая коалиция социалистических стран сложилась на земном шаре; отныне именно эта коалиция будет расти и возвышаться и будет определять судьбы мира.

На трибуне Чжоу Эньлай. Он говорит лаконично, умно, точно. Но в скупых словах звучит музыка созидания: быстро залечены раны, нанесенные войной. Приступили к выполнению пятилетнего плана. Перед нами стоит великая задача — превратить Китай в социалистическое государство, не знающее эксплуатации человека человеком и нищеты; и эту задачу мы непременно выполним.

Он говорит о трудностях, противоречиях. «Нам нужно быть скромными, внимательными и добросовестными, наши враги — фанфаронство и зазнайство». Он благодарит Советский Союз за великодушную и бескорыстную помощь, призывает изучать марксизм-ленинизм, передовой опыт Советского Союза и других братских стран.

Чжоу Эньлай формулирует целостную программу борьбы за мир:

— Мы твердо верим в то, что страны с различным общественным строем могут мирно сосуществовать, а все спорные международные вопросы могут быть разрешены путем мирных переговоров… Мы хотим жить в мире со всеми государствами мира. Мы, конечно, также желаем жить в мире с США…

Как видно, в те годы советские и китайские коммунисты, как и коммунисты других стран, говорили на одном языке. Через несколько лет положения о возможности мирного сосуществования государств с различным строем объявлены были китайскими лидерами ревизионизмом, тяжким отступничеством от революционного марксизма-ленинизма.

Дальше в ходе торжественного заседания следовала речь Хрущева. По размерам она в 4 раза превысила доклад Чжоу Эньлая. По заготовленному ему тексту Хрущев говорил пространно о старой колониальной Азии и о том, как совершилась китайская революция, и о задачах китайских коммунистов в области индустриализации страны и социалистического преобразования деревни, и о тысячелетней китайской культуре, и о новой китайской Конституции, и о Чан Кайши. Он многократно курил фимиам Мао Цзэдуну и цитировал Сталина.

Это была первая международная речь Хрущева за рубежом. Всё, что ему написали в речи его помощники и консультанты, было элементарным, пересказывало общеизвестные вещи. Но для Хрущева всё это, конечно, было новым, неизвестным. И именно поэтому Хрущев требовал всегда от составителей его речей, чтобы обо всем было рассказано капитально, «с самого начала», «от печки», или, как в шутку говорили среди журналистов, «от ледникового периода до солнца сталинской конституции». Имея такой текст, Хрущев упивался своим красноречием, правда, частенько спотыкался на длинных словах, китайских именах и географических наименованиях.

Время от времени он бросал текст и начинал импровизировать, с прибаутками, хохмами, совершенно неожиданными характеристиками и предложениями.

Эта речь в Пекине положила начало безудержному потоку речей Хрущева в различных странах: многословных, часто залихватских, с угрозами «сокрушить гидру мирового империализма» или, наоборот, панибратских, с предложением, скажем, президенту США Эйзенхауэру: «давайте плюнем на все разногласия, забирайте внуков и приезжайте к нам на отдых, будьте уверены — встретим мы вас по-русски».

Правда, в Китае в ту пору многословные речи Хрущева воспринимались благосклонно. Это был, как и у нас в свое время, «митинговый период революции». Митинги и собрания проводились часто. Речей, в том числе длинных, произносилось много. Зная это, на многие собрания китайцы приходили с едой, завязанной в платочки, и по ходу их подкрепляли свои силы. Поэтому стоически переносились и длиннющие речи Хрущева, тем более что всё советское, московское воспринималось тогда с величайшим энтузиазмом и благодарностью.

Торжественное собрание закончилось показом образцов великолепного китайского театрального искусства. Основу его составляет традиционное китайское искусство, уходящее своими корнями в глубь веков и тысячелетий — судя по письменным источникам, к VII веку до нашей эры. Но нам, кроме традиционных спектаклей, показывали и нечто новое — представления, в которых в традиционную канву вплетались сцены, песни, сюжеты Революционного содержания: отрывки из китайской оперы, повествующей о восстании крестьян против иноземных агрессоров, и другие.

Современное театральное представление в Китае (и драма и опера) включает в себя декламацию, танец, пение, пластическую акробатику, пантомиму, манипуляции с различными бутафорскими предметами, игру на музыкальных инструментах, в том числе ударных, и другие. В сценическом оформлении и в актерской игре широко используется условность, в том числе символическое придание в костюмах и гриме каждому цвету определенного гражданского качества, черт морали: красный цвет — символ смелости, белый цвет — символ злодейства и вероломства и т.д.

Моя попытка поделиться здесь впечатлениями о современном китайском театральном искусстве и описать некоторые его черты неизбежно будет крайне несовершенной. Ведь само понятие «современное китайское искусство»— абстракция. На протяжении многих исторических эпох в разных городах и провинциях огромной страны рождались и развивались различные формы песенно-танцевальных представлений, акробатического, балаганного, театрального искусства. Какие-то особенности затем распространялись на другие направления, сращивались с ними, порождая новые театральные течения и школы.

1 октября на площади Тяньаньмэнь состоялся военный парад и массовая демонстрация трудящихся. Голубой воздушный океан безоблачен. Всё залито солнцем. Гордо высится государственный герб республики. А рядом — портрет Мао Цзэдуна. Войска построены. На трибунах, как и у нас на Красной площади, члены ЦК, депутаты, делегации из социалистических стран, передовые люди общества.

Торжества открыл мэр Пекина Пэн Чжэнь, который в последующем одним из первых был объявлен представителем «черной банды ревизионистов». Министр обороны Пэн class=SpellE>Дэхуай оглашает праздничный приказ, который, как и у нас во времена Сталина, заканчивался культовыми лозунгами: «Да здравствует великий вождь китайского народа Председатель Мао Цзэдун!»

Мы, советская делегация, Б. Берут, Ким Ир Сен, Г. Апостол и другие представители социалистических стран, находимся на главной трибуне вместе с Мао и его соратниками. Проходят военные академии и училища. Стрелковые, морские, кавалерийские части и мотопехота. Авиадесантники. Артиллеристы и зенитчики. Танки. Народ на площади горячо приветствует свою любимую армию.

Прохождение войск показывает, что в народном Китае уже видны контуры современной армии. Правда, нам рассказывали специалисты, что там ещё не изжиты нравы партизанщины и мелкобуржуазные представления. Нет воинских званий и знаков различия. Нет денежной оплаты, а практикуются натуральные формы обеспечения в зависимости от величины семьи военнослужащего. В звании до командира батальона жениться не разрешается. Приказы и действия командира контролируются партийной ячейкой. И т.д. Но, думал я, это все детские болезни левизны. Они пройдут.

В воздухе появились армады бомбардировщиков и реактивных истребителей. Любуясь ими, я думал: китайцам не придется проходить все мучительные этапы индустриализации. Мы даем и будем давать им технически первоклассные станки и целые поточные линии, строить в Китае самые современные заводы, снабжать передовой технологией, готовить в наших училищах инженеров и техников.

То же и с армией. Им не придется изобретать все типы вооружений — марка за маркой. Это потребовало бы многих пятилеток. Мы сразу даем им реактивные самолеты, реактивную артиллерию, совершеннейшие танки, зенитные системы, боевые корабли. Это будет постоянно умножать экономическое и военное могущество и Советского Союза, и Китая. Какой же подвиг совершил китайский народ и этот великий китаец с огромным лбом, стоящий в нескольких шагах от меня, повернув на социалистический путь развития! Союз двух таких титанов, как СССР и Китай, меняет судьбы всего человечества…

Навсегда запечатлелась в памяти 500-тысячная народная демонстрация на грандиозной площади Тяньаньмэнь.

В первые дни пребывания в Пекине поверхностному взору представляется, что все китайцы — женщины и мужчины, взрослые и дети — одеты в одинаковые синие хлопчатобумажные пары, брюки и куртки. Здесь мы увидели Пекин нарядный, праздничный.

Вот идут колонны рабочих. Они несут диорамы, макеты производимых машин, образцы фабричной продукции. Нарядные крестьяне демонстрируют дары земли. Море цветов колышется над головами сводной колонны школьников. Резко отличается одна от другой покроем платья, расцветками, украшениями каждая колонна представителей различных народностей, населяющих Китай. За ними следует большой отряд лам: в пурпурных одеяниях типа древнеримской тоги, с оголенными руками, бритыми головами, они чем-то напоминают жрецов древнего Египта из «Аиды».

Народное шествие длится долго. Мы фотографируемся с Мао Цзэдуном здесь же, на трибуне. Почитание Мао в народе — превеликое. Каждая колонна, дойдя до трибуны, приостанавливается. Слегка подпрыгивая на месте, демонстранты поднятыми вверх руками, восторженными возгласами приветствуют своего вождя и ждут ответного приветствия с его стороны. Мао медленно приподнимает до уровня плеча правую руку. Ничто не меняется в его скульптурном лице полководца, мыслителя. Взрыв восторга, и колонна возобновляет движение вперед. А над нескончаемым потоком людей плывут портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Сунь Ятсена, Мао Цзэдуна и других китайских лидеров. В небо взмывают гроздья воздушных шаров, стаи разноцветных голубей…

Но вот площадь совсем уж заиграла всеми цветами радуги: перед трибунами появились в колоннах сотни девушек и юношей в шелковых одеяниях. Очень грациозно и пластично они исполнили танец, имитирующий сбор чая, и танцы с шелковистыми лентами и веерами. Вслед за ними молодые физкультурники с большим мастерством продемонстрировали упражнения с обручами и шестами.

Всё это придавало шествию черты красочного карнавала. Недаром за обедом, когда мы остались в своей резиденции одни, Хрущев начал подтрунивать над Е. Фурцевой, секретарем МК партии:

— Вот, Екатерина Алексеевна, учитесь у китайцев, как нужно оформлять и проводить демонстрации. У нас это всё официально и сухо проводится. А тут тебе и пение, и танцы, и физкультурные упражнения…

И уже через месяц, на октябрьских торжествах, целый ряд элементов из китайского опыта проведения демонстраций перенесен был на Красную площадь.

Вечером на этой же площади у ворот Небесного спокойствия состоялось народное гуляние. Вместе с китайскими лидерами мы снова пришли на правительственную трибуну, пили бесконечный китайский чай и беседовали.

Казалось, на площадь вышел весь четырехмиллионный Пекин. Лучи прожекторов кинжалят небо, скрещиваются и разбегаются в стороны. Гроздья фейерверков осыпают землю мириадами разноцветных бриллиантов. Я сошел с трибуны вниз, на площадь.

Веселье разлилось полноводной рекой. Танцы. Пение. Фокусы. Акробатика. Хождение на ходулях. Игры. Сцены из театральных постановок. Канатоходцы. Здесь же передвижные и ручные харчевни, лоточники с водами и сладостями, фрукты. Несмотря на многолюдье, мне показалось, что на площади царит порядок, нет никаких эксцессов, почти не встречаются милиционеры. Вернувшись на трибуну, я поделился своими беглыми впечатлениями с Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и другими китайскими товарищами.

Мао:

— Милиция, конечно, есть. Но надобность в ней относительна. Люди отдыхают. Они радостны. Нет оснований для нарушений, нет и нарушений. Люди сами поддерживают общественный порядок. Нравственность масс есть самый могучий источник правопорядка.

Этот беглый обмен мнениями, однако, возбудил у нас тогда разговор, который затем возобновлялся неоднократно. Тема — вежливость. Из многочисленных наблюдений и бесед у нас сложились впечатления, что вежливость является чертой, внутренне присущей китайскому народу, если вообще можно говорить о каких-то национальных чертах и особенностях людей.

Я говорил о высокой дисциплине и порядке на массовом народном гулянии. А вот другие наблюдения. Две соседние фанзы, живут в них две семьи, живут давно — здесь состарились ещё их прадеды и деды. Они все знают друг о друге. Они десятилетиями привыкали друг к другу. Они бедные люди, не аристократия и не интеллигенция, плохо одеты и часто голодны. И тем не менее, встречаясь каждое утро, они долго раскланиваются друг с другом, приветствуют друг друга в самых выспренних выражениях. Так принято и в городе, и в деревне.

Для китайца (не только интеллигента) неучтивость, грубость, а тем более оскорбление кого-то словом или действием — безнравственны. Очевидно, что в формировании такого нравственного облика нации серьезную роль сыграло конфуцианство. Ведь краеугольным камнем этики Конфуция являются такие принципы, как «жэнь» (человеколюбие) и другие: почитание, любовь и уважение к старшим в семье и в обществе, строгое соблюдение правил поведения всеми людьми, и так далее. Соблюдение «жэнь» и есть показатель истинного благородства, независимо от того, знатен ли человек по происхождению или простолюдин.

Так или иначе, но Китай всегда считался страной, в которой господствует порядок, почитаются традиции, уважается старость и авторитеты. Китайцы же испокон веков слыли самыми вежливыми и самыми воспитанными людьми в мире.

В этом свете я могу себе представить те затруднения, которые испытал в определенный период главный редактор газеты «Жэньминь жибао» Дэн То, прибыв в Москву в качестве гостя «Правды». Он очень дотошно допрашивал меня, как «Правда» начинала разворачивать критику и самокритику в 1917 году, как она это делала в 1918 году — и так, шаг за шагом, до пятидесятых годов. Как выяснилось, Дэн То получил указания ЦК Компартии Китая развернуть на страницах своей газеты критику и самокритику. Но ведь критиковать — это значит позволить себе сказать о другом человеке (и притом — не враге) что-то отрицательное, неблаговидное, обличительное. По китайским понятиям нравственности это дело непривычное, психологически трудное, тем более для такого интеллигента, поэта-эстета, как Дэн То. И Дэн То хотел изучить наш опыт.

Я с чистой совестью мог рассказать ему, как было дело при Ленине. Как, в частности, сам Ленин разоблачал и громил врагов социализма, и с какой аргументированностью и с каким тактом вел он полемику с людьми своей партии, своего класса: равенство условий полемики, возможность возражений Ленину, право обнародования своей точки зрения и т.д.

Я, конечно, не мог сказать Дэн То, что после смерти Ленина эти нормы постепенно были искоренены. Сталин знал только критику на уничтожение. В его критическом арсенале применялись всё больше такие эпитеты, как «враг народа», «вредитель», «диверсант», «социал-фашист» и т.д. Критика для Сталина — это его безапелляционное и абсолютное право изобличать и клеймить любое лицо. Всякая же попытка возражений, формулирования своих доводов расценивалась как «вражеская вылазка», что влекло за собой высшую меру наказания.

Я не знаю, как далеко продвинулся Дэн То в развертывании критики на страницах «Жэньминь жибао». Но через несколько лет, когда началась «культурная революция», Дэн То был объявлен «врагом Мао», представителем «черной банды ревизионистов» и погиб: по одной версии покончил жизнь самоубийством, по другой был уничтожен сторонниками Мао Цзэдуна.

Но тогда в Китае традиционная китайская вежливость проявлялась всюду, и очень наглядно. О ней много рассказывал нам и посол Юдин. Вспоминаю один из таких рассказов:

— Вот вы, Дмитрий Трофимович, главный редактор «Правды». Я тоже редактировал газеты, журналы, книги. Так что мы знаем наши редакционные нравы. Как у нас обычно обращаются с авторами? Получили в редакции рукопись статьи или повести. Прочитали: слабо. Ее бракуют. Иногда письменно сообщают автору, что напечатано не будет. Но гораздо чаще редакция автору ничего не сообщает, и он сам в процессе хождения по мукам устанавливает, что материал его не пойдет.

В Китае это делается иначе. Получили статью. Прочитали: не годится. И вот редакция пишет автору примерно такое письмо: «Достопочтимый брат наш, светлейший Ху Хэ! Мы прочитали Вашу статью. Мы поражены и ослеплены силой идей, которые она излучает. Мы считали бы для себя великой честью опубликовать Вашу статью в нашем журнале, но мы убеждены, что если мы это сделаем, то впредь ни один китаец ничьих иных статей читать уже не захочет. Ввиду этого и не желая лишать читателей возможности знакомиться и с другими произведениями китайской словесности, мы покорнейше просим Вас согласиться, чтобы Ваша статья не печаталась в нашем журнале».

И вот через 10—12 лет в газетах начали публиковаться примерно такие сообщения:

«Знаменитая китайская писательница Дин Лин, испытавшая в свое время террор гоминьдановских властей, заподозрена в недостаточной приверженности идеям Мао Цзэдуна и в буржуазности. Ее направили в провинцию для трудового перевоспитания. Здесь в общежитиях и казармах она моет полы, стирает белье, подвергаясь постоянно грубым оскорблениям».

«В Пекине, недалеко от вокзала, хунвэйбины повесили на шею старухи плакат с надписью: „выученица чужестранцев“ (она окончила университет в Германии). Затем её поставили к дереву под портретом Мао и исполосовали ремнями до крови».

«Всё, что не отражает мыслей Мао, надо уничтожать» — с этим лозунгом хунвэйбины громят по провинциям партийные комитеты, избивают партийных работников. Они разрушили памятник Пушкину в Шанхае. Под флагами борьбы с буржуазией и чужестранцами они заставляют женщин обрезать косы, встречных — разуваться и выбрасывать обувь (ботинки — из Гонконга)».

Читая всё это, я думал: что же произошло с традиционной и феноменальной китайской вежливостью? Как на китайской почве могли появиться деяния хунвэйбинов и цзаофаней? Какой переворот произошел в душах молодежи, в душах части великой нации вообще и, если произошел, то почему?

И опять отвечал себе на вопрос вопросом же: а что произошло с частью великой немецкой нации, давшей миру Маркса и Энгельса, Гете, Шиллера, Бетховена?

Ведь не только Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер повинны были в чудовищных злодеяниях фашизма. В создании человекоистребительных печей лагерей смерти, в организации фабрик по изготовлению изделий из человеческой кожи и волос, в превращении огромных густонаселенных районов советской страны в «зоны пустыни» принимали участие миллионы немцев.

Как же и чем могли в такой мере растлить души этих миллионов? Очевидно, что главным сильнодействующим ядом оказалась здесь идеология буржуазного национализма, Германия — превыше всего. Немцы — избранная нация. Германии самим Богом и историей предначертано установление господства над миром. На этих великодержавных дрожжах и взращивались нацисты, эсэсовцы, операторы газовых камер, поджигатели деревень и прочие погромщики.

Идеология великоханьского шовинизма усиленно насаждается в современном Китае, Китай-де — это самая древняя, самая великая, самая могучая, самая… да, самая культурная страна мира. На молодежь Китая возложена великая историческая миссия преобразовать на основе учения Мао не только Китай, но и весь мир. Эра Запада заканчивается. Начинается великая китайская эра.

…Два дня в Китае ушли у меня на дела журналистские. Корреспондентский пункт «Правды» находился на улице «Сладкого колодца». Ветхое деревянное строение. Окна затянуты вощеной бумагой. Всё очень бедненько. Корреспонденты «Правды» Михаил Домогацких и Всеволод Овчинников поведали мне, что после поездки главного редактора «Жэньминь жибао» в Москву положение их несколько улучшилось. Редакция «Жэньминь жибао» помогает им в организации поездок по стране и в получении информации для «Правды». И тем не менее работать приходится в очень трудных условия. Довлеет старое.

А именно: при каждом выезде в провинцию нужно получить разрешение милиции. В этом разрешении точно указывается, в какой пункт разрешена поездка корреспондента, с какой целью, срок её и с кем предполагается вести беседу. На разрешении почему-то ставится штамп «Эмигрант». Но после поездки Дэн То в Москву он, сверх полицейских документов, каждый раз снабжает едущих на места советских корреспондентов личными рекомендательными письмами, и на местах нас встречают с распростертыми объятиями.

Китайцы очень тщательно следят, говорили мне, за всеми публикациями о Китае советской печати — центральной и местной. Они буквально по строчкам подсчитывают публикуемые у нас статьи и заметки о Китае и в своей печати дают о Советском Союзе точно такое же количество материала. Очень болезненно реагируют китайские друзья на всякую неточность в информации, на показ теневых сторон жизни нового Китая и на критические замечания с нашей стороны.

Я в ответ убеждал себя и их, что все эти шероховатости не имеют под собой глубокой основы. В китайцах-де сильно развито чувство национальной гордости. Они не хотят выставлять напоказ свою бедность. Все эти шероховатости постепенно сгладятся.

В редакции «Жэньминь жибао» нам устроили очень сердечную встречу. Мы откровенно, по-товарищески поговорили о всех вопросах, интересовавших обе стороны. Меня поразила большая бедность и отсталость материальной базы типографии «Жэньминь жибао». Я выразил готовность оказать редакции всяческую помощь в приобретении советского оборудования для реконструкции типографии центрального органа ЦК КПК.

2 октября в Пекине открылась выставка экономических и культурных достижений Советского Союза, а вечером Чжоу Эньлай устроил прием в честь прибывших на празднование делегаций.

На пустыре, за одними из 16 ворот Пекина — древними воротами Сичжимэнь, советскими архитекторами воздвигнут был для выставки беломраморный дворец. Роскошный портал. Величественные залы, отделанные редкостными сортами мрамора и дерева. Небесного цвета купол с золоченым шпилем. Белоснежные лестницы, ведущие на антресоли. Красочные панно и высокохудожественные орнаменты, скульптура, живопись. Всё пронизано светом, солнцем, радостью бытия.

Свыше 10 тысяч экспонатов демонстрируют индустриальную мощь СССР, подъем материального благосостояния и бурный расцвет культуры 15 союзных республик.

Присутствуют все китайские лидеры, кроме Мао Цзэдуна, и выдающиеся общественные деятели, такие, как вдова Сун Ятсена, председатель правления Общества китайско-советской дружбы Сун Цинлин, президент Академии наук Го Можо и многие другие. Выставка произвела огромное впечатление и вызвала небывалый интерес у китайского населения: ко дню открытия её только от населения Пекина поступило свыше миллиона заявок на посещение.

Позднее выставку посетил и Мао Цзэдун, сопровождаемый своими ближайшими соратниками. Мао долго и внимательно знакомился с экспонатами. После чего в книге отзывов оставлена была запись, отмечавшая грандиозные успехи СССР во всех областях социалистического строительства. Дальше в записи было сказано:

«Блестящие успехи экономического и культурного строительства СССР вызывают небывалый энтузиазм у китайского народа в деле построения социализма и являются прекрасным образцом для учебы китайского народа. Советское правительство и советский народ оказывают нам огромную, всестороннюю, повседневную помощь в нашем строительстве… От имени всего китайского народа мы выражаем благодарность за эту братскую дружбу».

В эти дни я познакомился с Далай-ламой и его, так сказать, заместителем по мирским делам — Панчен-ламой.

Я не помню, что я читал в детстве о ламаизме. Но почему-то в моем мозгу сложилось такое представление: есть далекая и таинственная страна Тибет. А в ней — монастыри, монастыри, монастыри. В главном городе Лхаса на высокой горе роскошный мраморный дворец. Во дворце живет всемогущее существо, которому подчиняются все монастыри, все люди. Существо это — серое, косматое, злое, со свирепыми раскосыми глазами. Одно его слово, и — отсекается голова провинившегося тибетца. Это таинственное и страшное существо — Далай-лама. Почему-то само слово «Далай-лама» звучало для меня зловеще.

И вот передо мной живой правитель светской и духовной жизни в Тибете, глава ламаистской церкви Далай-лама 14-й (Даньцзин-Джямцо) и его правая рука — Панчен-лама.

И что же: оказалось, что Далай-лама — это стройный юноша среднего роста. Коротко стриженные густые черные волосы. Белая, выхоленная, матовая кожа лица. Черные миндалевидные маслянистые глаза. На нем одеяние типа камзола, сшитое из золотистой парчи на красной шелковой подкладке. С губ Далай-ламы не сходит застенчивая улыбка. Внешнее впечатление такое, что, попав из своего вечного божественно-дворцового уединения в гущу народной жизни, Далай-лама не знает, что ему делать, куда идти, о чем говорить, и просит извинить за это.

Даньцзин Джямцо был избран Далай-ламой, когда ему было пять лет от роду (в 1940 году). Мне рассказывали, какие полные драматизма истории развивались на протяжении шестисот лет существования ламаизма вокруг избрания каждого Далай-ламы.

Ведь, по взглядам ламаизма-буддизма, Далай-лама — это не просто глава светской и духовной власти. Это — живое воплощение божества, один из будд на Земле. Ламаизм воспринял очень многое, основное от общебуддийских канонов и догм и отличается от индо-буддизма лишь некоторыми специфическими обрядами, ритуалами. Так же как в индо-буддизме, основу мировоззрения составляет рабская проповедь покорности трудящихся своей судьбе. Но институт лам — это нечто особое. Лама помогает верующему достигнуть нирваны, что составляет цель существования. В буддийских семьях большинство мальчиков отдаются в монастыри, где они проходят начальную школу монашества и возвращаются в мир приверженцами культа Будды, а один из сыновей в каждой монгольской и тибетской семье обязательно посвящается в ламы.

Теперь на советской выставке в Пекине Далай-лама с жадностью рассматривал экспонаты, отображающие такой далекий и неведомый ему мир социализма. Мы сфотографировались на память у портала выставки.

Запомнился один мелкий, но забавный эпизод. Мы подошли к отделу пищевой промышленности СССР.

А. Микоян, как старый шеф этой отрасли, стал сам рассказывать о наших продовольственных богатствах. Затем он снял со стенда бутылку шампанского и протянул её Далай-ламе. Я увидел на лице своего спутника глубокое замешательство: как быть? Ведь он всё-таки божество, лишь временно носящее человеческую оболочку, приличествует ли ему принимать шампанское?

Микоян:

— Берите, берите. Замечательное шампанское. Попробуйте. Не хуже французского.

Далай-лама как-то судорожно протянул обе руки вперед и взял бутылку. Сначала он прижал её к груди. Бросив тревожный взгляд на лица вокруг, он, должно быть, решил, что богу держать бутылку с пьянящим нектаром на груди неприлично. Тогда он так же судорожно опустил обе руки с бутылкой вниз. Я предложил Далай-ламе передать бутылку мне с тем, что она будет доставлена ему после осмотра выставки в резиденцию. Далай-лама с благодарностью вручил мне злополучную бутылку, и я передал её одному из наших охранников для отправки в class=SpellE>ламскую резиденцию.

На следующий день вся наша делегация присутствовала на банкете у Мао Цзэдуна. После официальной части состоялась художественная часть, в которой выступил Ансамбль народного танца СССР под управлением Игоря Моисеева. Я всегда считал этот ансамбль одним из величайших сокровищ советского хореографического искусства. Он исколесил многие десятки стран и буквально покорил своим искрометным мастерством миллионы.

Перед началом концерта мы рассказали немного Мао и его соратникам о моисеевском ансамбле, поскольку в Китай он прибыл впервые. Мао Цзэдун попросил меня тогда «оказать покровительство Далай-ламе и приобщить его к вашему искусству». В силу этого мы с Далай-ламой оказались перед сценой рядышком.

Моисеевцы, как всегда, выступали с блеском. Они исполнили русские танцы и танцы народов СССР. Красочность костюмов, молодость, темперамент и высочайшее мастерство артистов привели моего божественного соседа в состояние экстаза. Он подпрыгивал на стуле, испускал восторженные стоны, щечки его раскраснелись, растянутые довольством губы не прикрывали сверкающих зубов. Глядя на него, я думал: «Бедняжка, бедняжка бог! Должно быть, в своем лхасском заточении он никогда так не погружался в нирвану, не испытывал такого высшего блаженства, как сегодня, глядя на танцевальное волшебство моисеевских девушек».

Овацией всего зала встречено было исполнение ансамблем китайского «Танца с лентами» и пантомимы «Саньчакоу».

Однако после концерта Н. Булганин и Н. Хрущев сказали мне, что, по их мнению, китайская аудитория сдержанно встретила исполнение русских танцев. Моисеев-де при подборе репертуара не учел национальных особенностей, вкуса китайских зрителей: танцы китайских девушек очень плавны, нежны, сдержанны, и китайцы не приемлют «буйства и топания наших балерин».

Я ответил, что мы показывали русские национальные танцы в превосходном исполнении. Но я передал это замечание Игорю Александровичу. Он был очень огорчен. Позже рассказывал мне, что учел всё необходимое при формировании репертуара, и выступления ансамбля всюду в Китае прошли с огромным успехом.

5 октября китайское правительство устроило прием в честь советских специалистов, работающих в Китае. Премьер Чжоу Эньлай в самых сердечных словах выразил благодарность большой и всё растущей армии советских специалистов, оказывающих своим самоотверженным трудом помощь китайскому народу в развитии многих отраслей экономики и культуры.

На следующий день началась поездка советской правительственной делегации по стране.