Учебник политэкономии

«А то могут подумать, что Шепилов Маркса не знает». Сталин как марксист. Работаем в доме Горького. Сталин как редактор. Как меня выводили из Большого театра. Волшебство Неждановой. Ещё год на доработку учебника.

Я — инспектор Центрального Комитета партии. Маленький кабинет на третьем этаже. Окно, выходящее на Ильинку. Есть даже крошечная приемная. А в ней у телефонов — молоденькая девушка, секретарь Галя Павлова.

По сравнению с круглосуточным кипением в Агитпропе здесь — тишина. Мне дают отдельные поручения. А всё свободное время я посвящаю работе над новым учебником по политической экономии.

Еще задолго до войны Сталин указал на необходимость подготовить добротный учебник по политической экономии. Эта работа была поручена члену-корреспонденту Академии наук СССР Л. А. Леонтьеву. На протяжении десятка лет Л. Леонтьев подготавливал один вариант учебника за другим. Но ни один из них не удовлетворял Сталина, и он требовал дальнейшего усовершенствования текста.

За несколько месяцев до войны Л. Леонтьев подготовил очередной вариант макета. По указанию Сталина создана была комиссия Политбюро ЦК для просмотра текста. 29 января 1941 года Сталин высказал членам Комиссии и автору свои замечания по данному проекту. Война, однако, прервала работу над учебником. Но с переходом к мирному строительству дело возобновилось. Л.А. Леонтьев снова подготовил то ли четырнадцатый, то ли пятнадцатый вариант. Однако Сталина и он не удовлетворил. По его указанию 22 февраля 1950 г. было поручено комиссии под председательством Секретаря ЦК Г. Маленкова в месячный срок доработать последний вариант и представить его в Политбюро.

В эти дни я был вызван на пятый этаж к Г. Маленкову. В его огромном кабинете я застал необычную для этих стен комплектаторскую работу. В кабинет поставлены были высоченные с застекленными дверцами шкафы, и помощник Маленкова Н. Суханов устанавливал на их полки книги. Здесь уже выстроились чинно в ряд, должно быть, несколько сотен томов. Я увидел знакомые корешки сочинений Адама Смита, Давида Рикардо, Анри Сен-Симона и других. Я узнал потом, что эту библиотеку комплектовали книжными фондами Высшей партийной школы и Академии общественных наук при ЦК.

Приблизившись к шкафам, около которых я остановился, Г. Маленков с каким-то виноватым видом сказал:

— Вот, товарищ Сталин обязал политэкономией заняться. Как вы думаете, сколько нужно времени, чтобы овладеть этой наукой?

Я ответил полушутя, полусерьезно:

— Ну, если полностью освободиться от всяких других дел, то за 30—50 лет можно овладеть.

Так или иначе, но комиссия выполнила данное ей поручение и через месяц представила доработанный текст учебника. Так как в комиссии возникли некоторые разногласия по отдельным категориям политической экономии, учебник был представлен в двух вариантах, отражавших две точки зрения, хотя на самом деле различия между ними были небольшими.

Эти варианты были разосланы квалифицированным экономистам на отзыв. В числе других макет получил и я. С огромным интересом и с готовностью внести в это полезное дело свою лепту я углубился в изучение текста.

Как стало известно, Сталин остался недоволен выполненной комиссией работой, и представленный текст вызвал у него раздражение. Здесь-то и произошло событие, которое нарушило все мои планы и, возможно, изменило всю мою последующую жизнь. Речь идет о том самом походе с женой в оперетту, когда, не досмотрев спектакля, я был вызван к Сталину на «ближнюю дачу».

После этого, описанного в первой главе, эпизода душа моя была переполнена радостью и гордостью. Я перебирал одно за другим замечания Сталина. Я думал о, должно быть, тяжкой жизни этого необыкновенного человека, волею судеб оказавшегося во главе великого государства и мирового освободительного движения. Старенький китель, заштопанные носки. Почти постоянное одиночество. Говорят, что даже сын Василий и дочь Светлана не могут свободно приехать к нему на дачу, они должны предварительно испросить его разрешения. Да, тяжела ты, шапка Мономаха.

Вернувшись с «ближней дачи», я приехал в Большой Кисловский переулок и ворвался к своему другу Борису Пономареву. В трансе я сбивчиво, перескакивая с одного на другое, поведал ему о случившемся. Больше об этом я в течение длительного времени не говорил никому: это считалось тогда недозволенным и даже опасным.

Передавали шепотом близким друзьям об эпизоде с одним из очень известных коммунистических лидеров зарубежного Востока. Сталин со всем гостеприимством принимал его у себя на даче, потчевал ужином и великолепными грузинскими винами. При прощании он дал ему, в знак особого расположения, красиво оформленную коробку шоколада. Тронутый таким добросердечием лидер попросил у Сталина на память его фото с автографом. Сталин сделал это.

Но перед самым отъездом лидера к себе на родину у него, по указанию того же Сталина, в номере гостиницы «Москва» из чемодана это фото было тайно похищено и оставлена лишь коробка шоколада. Он метал громы и молнии. Уверял, что согласен оставить в гостинице всё до нитки и уехать только с одним портретом. Умолял разыскать похищенное, но никто помочь ему не мог.

Какие неведомые извилины головного мозга подсказали Сталину опасность от того, что в далекой республике, затерявшейся в непролазных джунглях, окажется его портрет с дарственной надписью, который будет рассматриваться всеми как величайшая святыня? Ответ на этот вопрос, очевидно, могут дать только психопатологи.

Передавали также о трагической судьбе одного рядового человека, которому в силу причудливо сложившихся обстоятельств Сталин подарил с личной надписью одну из своих брошюр…

Но мысли такого рода лишь молниями проблескивали у меня в мозгу. Я был просто счастлив, счастлив от сознания того, что мне предстоит большая творческая работа, так нужная, по утверждению самого Сталина, партии, народу, всему мировому коммунистическому движению.

Вскоре Л. Леонтьева, К. Островитянова, П. Юдина и меня Сталин пригласил к себе на беседу. И вот мы прибыли «на уголок». Знакомый кабинет Сталина. Нам показалось, что сам он выглядит очень здоровым, бодрым, свежим. Мы сели за стол, Сталин говорил, расхаживая по кабинету и попыхивая своей трубкой.

Он снова подверг обстоятельной критике макет, подготовленный комиссией Маленкова. Некоторые из затронутых здесь вопросов он уже излагал в беседе со мной, другие ставил впервые или же более широко. Мы все потихоньку делали себе заметки, а затем сопоставляли свои записи, и получилась единая запись беседы.

Общение со Сталиным на эти темы оставляло ощущение, что имеешь дело с человеком, который владеет темой лучше тебя. Были и иные ощущения. Вот ещё эпизод.

Позже описываемого периода, в начале ноября 1952 года в номере 20 журнала «Коммунист» (так именно с этого номера стал называться теоретический и политический журнал ЦК КПСС «Большевик») была напечатана моя статья «И.В. Сталин об экономических законах социализма».

14 ноября в 10 часов вечера мне позвонил А. Поскребышев и попросил, чтобы я позвонил домой Сталину. Я позвонил. Сталин сразу же снял трубку.

Дальше состоялся такой разговор:

— У вас есть перед глазами последний номер «Большевика»? Я прочитал вашу статью. Статья хорошая. Но в ней допущена одна неправильность. Во втором абзаце на странице 42-й вы пишете, что Сталин открыл объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Это неверно. Это открытие принадлежит не мне. Закон открыт был Марксом в его предисловии к «Критике политической экономии». Он указывает там, что в определенные исторические периоды производительные силы находятся в соответствии с производственными отношениями. На известной ступени развития производительные силы вступают в противоречие с существующими производственными отношениями. Тогда наступает революция. Вы, конечно, помните это положение Маркса?

— Да, я знаю это общеизвестное положение Маркса. Но ведь Маркс не формулировал это положение как экономический закон. В вашей работе это положение Маркса было развито дальше, и сформулирован был объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил.

— Это верно, конечно, что Маркс не формулировал это положение как экономический закон. Он и ряд других открытых им и очень важных теоретических положений не называл законами, но это не меняет существа дела. Я только выделил и подчеркнул данное положение Маркса, так как многие предали его забвению. Мне кажется, было бы лучше, если бы вы это место в своей статье исправили. Можно написать примерно так: Сталин внес ясность в общеизвестное положение, открытое и выдвинутое Марксом. Или вам не хочется давать такую поправку? Может быть, вам трудно это сделать. Смотрите, ведь это я для вас стараюсь, для вашего авторитета. А то могут подумать, что вот Шепилов Маркса не знает. Переиздайте сейчас эту статью и внесите в это место исправление.

— Переиздать статью в журнале трудно. Может быть, тогда издать её отдельной брошюрой и это место исправить так, как вы указали.

— Ну, что ж, так и сделайте. А то статья хорошая, а это место её портит. Всего хорошего.

…Каждый раз мы возвращались от Сталина в свою обитель в состоянии душевной взволнованности и большого творческого подъема.

Мы, естественно, гордились тем, что выполняем научную работу, имеющую такое важное значение, и под непосредственным руководством Сталина. Мы снова и снова убеждались, как глубоко и свободно владеет Сталин политической экономией, философией, исторической наукой. Как обширны его знания фактов, в том числе фактов, относящихся к давно отшумевшим историческим эпохам. Как мастерски он умеет применять абстрактные категории политической экономии для анализа конкретной действительности.

Всё, что он нам говорил, воспринималось нами как непреложная истина, всё в его указаниях казалось нам новым, важным и абсолютно правильным. Теперь, когда минуло пятнадцатилетие со дня смерти Сталина и мы постепенно начинаем разбираться в наследии прошлого, становится ясным, что нет оснований воспринимать все теоретические работы и положения Сталина в качестве непреложной марксистской истины.

Сталин был опытнейшим популяризатором марксизма-ленинизма. Он умел мастерски взять в соответствующих работах классиков всё самое главное, самое важное и подать подчас сложные исторические выводы, истины, категории, законы просто, ясно, лаконично, доступно рядовому человеку. Такова, например, его работа «Об основах ленинизма».

Сталин мог в получасовом — часовом докладе дать глубокий анализ мировых событий, освободительной борьбы и социалистического строительства за целый исторический период, на добротной теоретической базе. Опять же просто, ясно, лаконично, доступно для всех. Общеизвестно, что он делал это успешно на протяжении бурных и сложных тридцати лет.

Всё это верно. Но верно и то, что в теоретических работах Сталина есть глубокие пороки, отход в ряде вопросов от ленинских положений. Внешне безупречное и блестящее обобщение конкретной действительности при более глубоком анализе оказывается неверным отображением этой действительности. Однако это прозрение наступило у нас позже, и происходило оно очень сложно, противоречиво, порой и мучительно.

Но в тот период, о котором я сейчас пишу, сомнения в безупречности теоретических работ и личных указаний нам Сталина у нас не возникали. Сталин именовался всеми корифеем марксистско-ленинской науки, и мы, авторы учебника политической экономии, не имели в своем сознании никаких диапазонов для принятия критических волн в отношении Сталина.

Да их и самих не было, этих волн. Зарубежные антисоветские злобствования мы отвергали с порога. И правильно делали: они не давали ничего поучительного. А вся циркуляция идей в марксистском лагере, внутри страны и за рубежом, после разгрома троцкистов и правых, имела одну настроенность: работы Сталина, идеи Сталина, указания Сталина, слово Сталина — вершина марксистской мысли.

За тридцатилетие верховенства Сталина критика в партии в социологических вопросах шла постепенно на угасание и, в конечном счете, остался один-единственный творец теории и источник критики — Сталин.

Только он мог наносить, и наносил, удары: вчера по «контрабандистам» в вопросах истории партии, сегодня — по «меньшевиствующим идеалистам» в философии, завтра — по «контрреволюционным кондратьевцам» в аграрной теории, послезавтра — по «безродным космополитам» в литературе и драматургии.

Всем остальным предоставлялось одно право: прославлять гениальность идей Сталина, пропагандировать их и популяризировать. Абсолютная монополия в вопросах марксистско-ленинской теории, постепенное угасание большевистской критической мысли — это те вредоносные процессы, последствия которых оплачены нашей партией, нашим народом, мировым коммунистическим движением дорогой ценой.

…После одной из бесед Сталина с нами состоялось формальное решение Президиума ЦК, которым группе советских ученых-экономистов поручено было написать учебник политической экономии. В группу были включены: академик К.В. Островитянов, академик П.Ф. Юдин, член-корреспондент Академии наук Д.Т. Шепилов, член-корреспондент Л.А. Леонтьев, а несколько позже — действительный член Академии сельскохозяйственных наук И.Д. Лаптев и член-корреспондент А.И. Пашков.

По указанию Сталина в мае 1950 г., нас всех освободили от всех работ и общественных обязанностей и направили за город «со строгой изоляцией»: чтобы мы не отвлекались ни на какие побочные дела и в течение одного года подготовили текст учебника. Сталин предложил создать авторскому коллективу «все условия», чтобы «они ни в чем не нуждались и ни о чем не заботились, кроме работы над учебником».

Так и было всё сделано. Нам был отведен под Москвой, в Горках, прекрасный особняк. Когда-то он был построен Саввой Морозовым. Здесь с июля 1931 г. по июнь 1936 г. жил и работал Алексей Максимович Горький.

И вот душистым майским утром 1950 года мы прибыли в Горки. Въездная аллея. Двухэтажный прекрасной архитектуры особняк на высоком берегу Москвы-реки. Запущенный сад, а за ним — сосновый бор. Вода в Москве-реке — прозрачная с синевой, а за рекой бескрайние заливные луга.

Меня поселили в комнату, которую прежде занимал сын писателя — Максим Алексеевич, К.В. Островитянова — в комнате, в которой раньше жила Надежда Алексеевна — жена Горького, «Тимоша», и т.д. Мемориальные же комнаты Горького были для нас священными. Но в часы раздумий я потихоньку заходил сюда, перебирал его книги, смотрел на рабочий стол, на нестеровскую картину «Больная девушка» и так ясно видел добрые-добрые глаза Алексея Максимовича, слышал его голос, глуховатый, прерывистый, окающий.

В Горках мы прожили целый год. Работали с соблюдением строгого режима и с большим напряжением. На основе состоявшихся бесед со Сталиным мы составили план работы и программу учебника. Выявили спорные вопросы и снова попросились на беседу со Сталиным.

Сталин очень быстро откликнулся на нашу просьбу. Очередная беседа состоялась 30 мая 1950 г. в Кремле, в кабинете Сталина. Сталин был в своем обычном стареньком, довоенном сером костюме (китель и брюки) и сапогах. Он был свежевыбрит и выглядел очень бодрым. Мы ставили вопросы, Сталин отвечал на них. Иногда он сам задавал нам вопросы. Беседа продолжалась один час. При прощании Сталин сказал, что он готов встречаться тогда, когда это будет нам необходимо.

По возвращении в Горки мы вновь коллективно составили запись состоявшейся беседы. Надо сказать, что Сталин проявлял к авторам учебника суровую требовательность. В беседах он многократно подчеркивал, чтобы каждое слово было тщательно взвешено, чтобы в тексте не было ничего лишнего («болтовни»). Он требовал сочетания безупречной научности изложения с его популярностью, не впадая, однако, в вульгарность (всякое упрощенчество и вульгаризацию он именовал «базарным» стилем).

По мере подготовки нами глав о предмете политической экономии и по докапиталистическим способам производства мы посылали их Сталину на редактирование.

Редактировал он с поражающей тщательностью. Никаких мелочей для него не существовало, он «придирался» ко всему. Совершенно невозможно передать здесь те редакционные поправки, которые Сталин внес в написанные нами главы. Приведу для иллюстрации лишь некоторые примеры.

На титульном листе у нас значилось: «Политическая экономия. Краткий курс». Сталин зачеркивает слова «Краткий курс» и вставляет — «учебник».

В заголовке «Докапиталистические формации» Сталин слово «формации» заменяет словами «способы производства».

В первой главе у нас было сказано: «Возникновение человека было одним из величайших скачков в развитии природы». Сталин в этой и следующей фразе слово «скачков» заменяет словом «поворотов». В нашей фразе «предки человека жили стадами» Сталин делает поправку: «ордами, стадами».

Многочисленные редакционные поправки внес Сталин во вторую главу «Рабовладельческий способ производства». Так, во фразу «На первых порах рабство носило патриархальный характер» он добавляет «патриархальный, домашний характер». У нас было написано: «богачи давали деньги в заём, закабаляя своих должников». Сталин переделывает эту фразу таким образом: «богачи давали семена, деньги в заём, закабаляя своих должников, обращали их в рабство, отбирали землю».

Кроме многочисленных редакционных правок смыслового и стилистического характера, Сталин по ходу редакционной работы над главами иногда сам вписывал нам вставки, некоторые из которых были довольно значительными.

Так, к введению о предмете политической экономии Сталин своей рукой написал следующее дополнение: «Как видно, политическая экономия изучает не какие-либо заоблачные, оторванные от жизни вопросы, а самые реальные и актуальные вопросы, затрагивающие кровные интересы людей, общества, классов. Является ли неизбежной гибель капитализма и победа социалистической системы хозяйства, противоречат ли интересы капитализма интересам общества и прогрессивного развития человечества, является ли рабочий класс могильщиком капитализма и носителем идей освобождения общества от капитализма, — все эти и подобные им вопросы решаются различными экономистами по-разному, в зависимости от того, интересы каких классов они отражают. Этим именно и объясняется, что в настоящее время не существует единой для всех классов общества политической экономии, а существует несколько политических экономий: буржуазная политическая экономия, пролетарская политическая экономия, наконец, политическая экономия промежуточных классов, стремящаяся приспособить политическую экономию рабочего класса ко вкусам буржуазной политической экономии.

Но из этого следует, что совершенно не правы те экономисты, которые утверждают, что политическая экономия является нейтральной, непартийной наукой, что политическая экономия независима от борьбы классов в обществе и не связана прямо или косвенно с какой-либо политической партией.

Возможна ли вообще объективная, беспристрастная, не боящаяся правды политическая экономия? Безусловно возможна. Такой объективной политической экономией может быть лишь политическая экономия того класса, который не заинтересован в замазывании противоречий и язв капитализма, который не заинтересован в сохранении капиталистических порядков, интересы которого сливаются с интересами освобождения общества от капиталистического рабства, интересы которого лежат на одной линии с интересами прогрессивного развития человечества. Таким классом является рабочий класс. Поэтому объективной и бескорыстной политической экономией может быть лишь такая политическая экономия, которая опирается на интересы рабочего класса. Такой именно политической экономией и является политическая экономия марксизма-ленинизма».

В главу «Рабовладельческий способ производства» Сталин вписал следующий текст:

«Как видно, общество при рабовладельческом строе представляло довольно пеструю картину сословий и классов. Всё население в обществе разделялось на два основных сословия: сословие свободных и сословие рабов. Свободные пользовались всеми гражданскими, имущественными, политическими правами (за исключением женщин, находившихся по сути дела в рабском положении) и были отгорожены от рабов. Рабы были лишены всех этих прав и не имели доступа в сословие свободных. Свободные в свою очередь разделены на класс крупных землевладельцев, являвшихся вместе с тем крупными рабовладельцами, и класс мелких производителей (крестьяне, ремесленники), зажиточные слои которых также пользовались рабским трудом и являлись рабовладельцами, Мы не говорим здесь о сословии жрецов, игравшем большую роль в эпоху рабства, так как оно по своему положению примыкало к классу крупных земельных собственников-рабовладельцев.

Следовательно, наряду с противоречием между рабами и рабовладельцами существовало противоречие между крупными землевладельцами и крестьянами. Однако так как с развитием рабовладельческого строя рабский труд, как наиболее дешевый труд, охватил, большую часть отраслей производства и стал главной основой производства, то противоречие между рабами и рабовладельцами превратилось в основное противоречие общества.

Правда, противоречие между мелкими производителями и крупными родовитыми землевладельцами породило демократическое движение внутри сословия свободных, ставившее целью уничтожение долговой кабалы, передел земель, ликвидацию преимущественных прав земельной аристократии, передачу власти демосу (т.е. народу), но оно, как правило, не приносило какого-либо облегчения мелким производителям, — оно лишь усиливало влияние и власть новых крупных рабовладельцев из числа «неблагородных», разбогатевших на войне и торговле рабами, за счет влияния и власти родовитой земельной аристократии. Мы уже не говорим о том, что это демократическое движение не только не задавалось целью освобождения или даже облегчения участи рабов, но не допускало даже постановки такого вопроса. Более того, как известно, при любой попытке рабов поднять голову и заговорить о своем освобождении, все классы сословия свободных (за исключением беднейших крестьян, фактическое положение которых не отличалось от положения рабов) забывали о своих разногласиях и становились в единый фронт против рабов. Демократия в Древней Греции и Риме, о которой пространно разглагольствуют буржуазные учебники истории, была по сути дела демократией рабовладельческой».

Однако Сталин успел таким образом отредактировать только введение и три из 42 глав учебника. Затем он предложил нам представить макет учебника в целом, а не по главам.

Через год работа была завершена, набросан новый макет и представлен в Политбюро ЦК. С грустью прощались мы с гостеприимными Горками. Это было истинное счастье в идеальной обстановке сидеть и творить: бесконечное количество раз перебирать великое духовное наследие Маркса—Энгельса—Ленина, труды историков, философов, экономистов — предшественников научного социализма, чтобы найти ключ к познанию закономерностей нашей сложной действительности.

Незадолго до отъезда нас навестили в Горках Надежда Алексеевна Пешкова и Л. Толстая — супруга Алексея Николаевича. До глубокой ночи слушали мы воспоминания и делились мыслями о двух титанах великой русской литературы.

Накануне отъезда из Горок я снова обошел мемориальные комнаты Алексея Максимовича. Вечером долго бродили по берегу Москвы-реки. Луна заливала волшебным светом всю вселенную. Лягушки раскатисто распевали свои серенады. Пахло сочной травой и рыбой.

В эту ночь зацвела сирень…

В ожидании просмотра подготовленного нами макета учебника Сталиным и другими членами Политбюро я, как и другие члены авторского коллектива, вернулся к исполнению своих прямых служебных обязанностей.

Приближался праздник советской музыкальной культуры — 175-летие Большого театра. Мне поручено было принять участие в проведении этого юбилея: помочь подготовить Указы о награждении артистов ГАБТ орденами и медалями, о присвоении почетных званий. Я с наслаждением принялся за это поручение.

Со студенческих лет Большой театр был для меня святыней мировой музыкальной культуры, академией моей музыкальной грамоты, источником непередаваемой радости и наслаждения. Начиная с 1922 г., с даты моего переезда из Ташкента в Москву и поступления в МГУ, должно быть, не было ни одной сколько-нибудь значительной постановки Большого театра и бывшего театра Зимина, а затем филиала ГАБТ, которую бы я пропустил.

Иногда это сопряжено было с великими трудностями. Но они преодолевались с боем и готовностью лечь костьми, но прорваться в зал, даже не имея билета. Ну, подумайте сами, можно ли пропустить спектакль, если сегодня в «Лоэнгрине» Вагнера заглавную партию поет В. Собинов, а партию Эльзы А. Нежданова?

Через несколько десятилетий, когда для меня стали доступными и боковая правительственная ложа ГАБТ, и Центральная — бывшая царская, и ложа дирекции, я вспоминал, каким счастьем переполнялось всё мое существо, когда я «зайцем», приткнувшись где-нибудь на галерке, трепетно ждал: вот сейчас медленно погаснет свет, раздернется тяжелый занавес и начнется волшебство «Лебединого озера». Страшно боялся антрактов: а вдруг спросят билет и выведут. И если говорить начистоту — случалось, выводили раба Божьего. Но вскоре опять какая-нибудь сенсация в Большом, и я снова, будто обладатель шапки-невидимки, оказывался там.

В послевоенный период происходит новый взлет Большого театра. Ставятся вновь или восстанавливаются в новых постановках многие оперы из русской и мировой классики.

Благодаря блестящим работам художников Ф. Федоровского, П. Вильямса, В. Дмитриева, В. Рындина и других сценическое оформление спектаклей не только не уступает теперь многим прославленным драматическим театрам, но сплошь и рядом опережает их.

Высокого художественного уровня достигает работа таких мастеров оперной режиссуры, как В. Лосский, Н. Смолич, Л. Баратов, Б. Покровский и другие.

В последующее время я имел возможность ознакомиться с оперным мастерством Праги и Парижа, Будапешта и Милана, Белграда и Нью-Йорка. Думаю, что не будет преувеличением сказать, что с точки зрения сценического мастерства в целом, многие из перечисленных постановок представляют собой шедевры мирового оперного искусства.

Однако элементарна та истина, что в оперном искусстве решающим являются певческое мастерство и звучание оркестра. При несовершенстве вокала и игры оркестра не спасет даже первоклассное сценическое оформление оперы.

Антонина Васильевна Нежданова… Я слышал её в партиях Виолетты, Людмилы, Джильды, Антониды, Маргариты, Эльзы, а также в концертных программах. Антонина Васильевна не обладала особыми внешними данными или выдающимся артистизмом, как это было присуще, по всеобщим утверждениям его современников, Ф. И. Шаляпину. Но когда вы покидали театр в вечера неждановских исполнений, у вас никогда не возникал вопрос — как играла Нежданова.

Все чародейство Неждановой крылось в её голосе. Он был чист, как горный хрусталь, мягок и нежен. Пела Антонина Васильевна с покоряющей теплотой, выразительностью и задушевностью. Казалось, что для нее не существовало трудных партий. Необъятный диапазон, виртуозное мастерство в сочетании с тончайшей эмоциональностью и составляли внешний артистизм Неждановой.

Так что я не могу ответить на вопрос: как играла Нежданова. По-моему, никак не играла, если подразумевать под этим какую-то сумму движений, жестов и прочих внешних проявлений на сценических подмостках. Но в любой своей роли она безраздельно овладевала душами своих слушателей и оставляла в них глубокий след на всю последующую жизнь.

Известно, что С.В. Рахманинов написал для Антонины Васильевны и посвятил ей свой знаменитый вокализ. Когда Нежданова высказала сожаление, что в этом произведении нет слов, Сергей Васильевич сказал:

— Зачем слова, когда вы своим голосом и исполнением можете выразить всё лучше и значительно больше, чем кто-либо словами.

Такова была чудодейственная сила неждановского голоса и неждановского мастерства.

И когда Николай Семенович Голованов познакомил меня с профессором Московской консерватории Антониной Васильевной Неждановой, уже переступившей через свое семидесятилетие, я от восторга вел себя, должно быть, подобно гимназисту, впервые дотронувшемуся до руки предмета своих поклонений.

В скорбный июньский день 1950 года в Большом зале Консерватории, погруженном в траур, я отдал последний долг этой великой русской певице.

И теперь время от времени я останавливаюсь на Новодевичьем кладбище у надгробной плиты с мраморной гирляндой и целомудренной розой — символом красоты. В ушах звучит, как серебряные соловьиные трели в подмосковную лунную ночь, неждановская музыка.

…В ноябре 1951 года состоялась Всесоюзная экономическая дискуссия в связи с разосланным проектом Учебника политической экономии. Дискуссия была организована в клубе ЦК. Был привлечен весь цвет общественных наук. Дискуссия проходила очень горячо и показывала большую заинтересованность всех научных работников — экономистов и не только экономистов, а также преподавателей в создании квалифицированного учебника.

Подавляющее большинство участников одобряли подготовленный нами макет, но вносили те или иные поправки, давали советы по структуре учебника и по отдельным формулировкам. Но, как и во всякой свободной дискуссии, были явно заушательские выступления, были и вульгарные, совершенно не квалифицированные.

На основе материалов дискуссии мы послали Сталину:

1. Предложения по улучшению проекта учебника.

2. Предложения по устранению ошибок и неточностей.

3. Справку о спорных вопросах.

1 февраля 1952 года Сталин откликнулся на прошедшую экономическую дискуссию и наши документы большой теоретической работой «Замечания по экономическим вопросам, связанные с ноябрьской дискуссией 1951 г.». Конечно, мы, авторы учебника, с большой гордостью восприняли тогда высокую оценку, которую дал нашей работе весьма скупой на похвалы Сталин.

В своих «Замечаниях» он писал: «Некоторые товарищи во время дискуссии слишком усердно „разносили“ проект учебника, ругали его авторов за ошибки и упущения, утверждали, что проект не удался. Это несправедливо. Конечно, ошибки и упущения имеются в учебнике — они почти всегда бывают в большом деле. Но как бы там ни было, подавляющее большинство участников дискуссии всё же признало, что проект учебника может служить основой будущего учебника и нуждается лишь в некоторых поправках и дополнениях. Действительно, стоит только сравнить проект учебника с имеющимися в обращении учебниками политической экономии, чтобы прийти к выводу, что проект учебника стоит на целую голову выше существующих учебников. В этом большая заслуга авторов проекта учебника».

Мы были вполне удовлетворены и тем, как Сталин отнесся к разработанным нами «Предложениям по улучшению проекта учебника». Высказав ряд важных новых теоретических положений, он писал далее: «Что касается остальных вопросов, у меня нет каких-либо замечаний к „Предложениям“ товарищей Островитянова, Леонтьева, Шепилова, Гатовского и других».

15 февраля 1952 г. в Кремле состоялось широкое совещание, в котором приняли участие члены Политбюро ЦК, авторы учебника и наиболее видные экономисты страны. На этом совещании имелось в виду, на основе «Замечаний» Сталина, обменяться мнениями по ряду вопросов, которые должны были быть освещены в учебнике. Фактически на совещании присутствовавшие экономисты задавали вопросы, а Сталин отвечал на них. Сталин был в очень хорошем, даже веселом настроении и охотно делился своими мыслями.

В итоге, для того чтобы реализовать все разумные замечания и предложения, сделанные в ходе экономической дискуссии, а также указания Сталина по проекту учебника, нам решением Политбюро ЦК предоставлен был ещё один год работы.