ГЛАВА 37

Он притаился в ночи, словно пантера, готовый ждать хоть всю ночь напролет. На видеомагнитофоне светились цифры, отсчитывая минуты. 1:43. 1:44. Приблизился рокот мотора, машина проехала вдоль дома и въехала в гараж.

Звякнули ключи, широко распахнулась дверь в кухне. Он ждал.

Звук шагов на плитках пола. Приглушенное шуршание подошв по ковру. Он не шевелился.

Шаги прошелестели мимо его укрытия.

– Ты, видно, ночная пташка, а, Донни?

Бишон дернулся при звуке его голоса, но в мгновение ока Фуркейд материализовался из темноты гостиной и прижал его к стене.

– Ты солгал мне, Донни, – процедил он. – А это очень глупо с твоей стороны.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь! – захныкал Донни, в уголках его рта собралась слюна. От него разило виски, а от одежды исходил терпкий запах пота и страха.

Ник слегка встряхнул его, голова Бишона ударилась о стену.

– Напомню тебе, Донни, на тот случай, если ты этого не заметил. Я не отличаюсь терпением. А ты не слишком умен. Неудачная комбинация, верно?

– Что ты от меня хочешь, Фуркейд?

– Правду. Ты сказал мне, что не знаешь Дюваля Маркота. Но сегодня вечером Маркот звонил тебе, правильно?

– Я его не знаю. Я знаю о нем, – выпалил Бишон. – Ну и что, что он мне звонил? Я же не могу контролировать других людей! Господи, да вот же отличный пример. Я тебе помог, и смотри, как ты со мной обращаешься!

– Тебе не нравится, как я с тобой обращаюсь, умник? – Ник чуть ослабил хватку. – Ты так вдохновенно мне врешь, что у меня давно руки чешутся вытрясти из тебя всю душу.

Бишон оглядел гостиную. Фуркейд перекрывал путь на кухню и к гаражу. Мебель превращала бегство в бег с препятствиями, тем более что комнату освещал только слабый свет уличных фонарей, пробивавшийся сквозь занавески.

Ник улыбнулся:

– Не вздумай сбежать от меня, Донни. Ты только еще больше разозлишь меня.

– Мне и так уже удалось это сделать.

– Но ты еще ни разу не видел меня в гневе, мой друг.

– Знаешь что, Фуркейд, – не выдержал Донни, – на этот раз я вызову полицию. Ты не имеешь права врываться в дома людей и угрожать им.

Ник удобно устроился в кресле и включил стоящую на столике лампу.

Губы Ника раздвинулись в медленной улыбке.

– Ты и вправду этого хочешь, Донни? – лениво переспросил Фуркейд. – Хочешь вызвать ребят из офиса шерифа? Понимаешь ли, если ты это сделаешь, то нам придется вести все эти разговоры в департаменте – о том, как ты меня обманул, о том, что вокруг недвижимости в нашем округе шныряет Маркот и жаждет получить твою землицу. – Он сочувственно покачал головой. – Парень, ты понимаешь, как это выглядит? Я имею в виду сделку с Марко-том. Не понимаешь? Так я тебе скажу – это выглядит так, что у тебя появляется весомый мотив убить твою жену.

– Я никогда не разговаривал с Маркотом…

– А потом еще и на делового партнера твоей жены напали и оставили ее умирать…

– Я даже пальцем не тронул Линдсей! Я говорил этому сукиному сыну Стоуксу…

– Все это очень плохо выглядит, Донни. – Ник поднялся с кресла, засунул большие пальцы рук за пояс. – Маркот каким-то образом контактировал с тобой?

У Донни Бишона дернулся кадык.

– Он мне звонил.

– Когда?

– Вчера.

Ник выругал себя за собственную глупость.

– Не врешь? – требовательно спросил он.

– Богом клянусь. – Донни поднял руку, как дающий клятву скаут.

Ник схватил его рукой за щеки и сжал, подталкивая к другой стене.

– Господу можешь врать сколько угодно, умник. Господь, он далеко и не сможет сию же секунду надрать тебе задницу. Смотри на меня и отвечай, – приказал он. – Ты хотя бы раз общался с Маркотом до смерти Памелы?

Донни открыто встретил его взгляд:

– Нет. Ни разу.

Если Бишон говорил правду, то Ник сам спровоцировал Маркота. Одержимость ослепила его, и он забыл о последствиях. Фуркейд не подумал, что его неожиданный визит подогреет интерес Маркота и тот примчится на арену, словно лев, привлеченный запахом крови.

– Он дьявол, – прошептал Ник, отпуская Донни. Маркот на самом деле был дьяволом, а Ник вот так запросто взял и пригласил его поиграть у себя на заднем дворе. – Никогда не имей дел с дьяволом, Донни, – прошептал Фуркейд, – а не то кончишь в аду.

Ник ругал себя последними словами. Но ничего не попишешь, теперь придется расхлебывать. И тут вдруг его внимание привлекли заляпанные грязью тяжелые ботинки Донни.

– Где ты гулял, дружок?

– Да так, – Донни одной рукой пытался разгладить рубашку, а другой потирал щеку. – Побывал на кладбище, посидел там немного. Знаешь, я иногда хожу туда, чтобы поговорить с Богом. И потом мне захотелось навестить Памелу. Затем я завернул на стройку.

– Ночью?

Донни пожал плечами.

– Послушай, тебе нравится разгуливать в солнечных очках после захода солнца. А я люблю напиваться и бродить по стройплощадке. Всегда существует вероятность, что я свалюсь в какую-нибудь яму и сверну себе шею. Своего рода русская рулетка. После того, как убили Памелу, у меня не слишком много развлечений.

– Полагаю, нераскрытое убийство отпугивает женщин.

– Некоторых.

– Ладно… Смотри получше под ноги, дружок, – сказал Ник, отступая к кухне. – Нам не хочется, чтобы ты погиб преждевременно…

И Фуркейд исчез так же быстро и бесшумно, как и появился. Донни даже не услышал, как хлопнула дверь. Но, возможно, это из-за того, что у него в голове как будто стучал паровой молот. Его вдруг затрясло, потом накатила слабость, и Донни бросился в ванную, прижимая руку к горевшему огнем желудку. Больно ударившись о плитки пола, он рухнул на колени, и его вырвало. И тут Донни заплакал.

Он всего-навсего хотел денег, успеха, семейных радостей и покоя. Он даже не понимал, насколько был близок к своему идеалу, пока сам все не разрушил. И вот теперь у него остались одни неприятности, и стоило ему только дернуться, как он увязал все глубже.

Вцепившись в унитаз, Донни Бишон уронил голову на руки и зарыдал:

– Памела… Памела… Прости меня, я так виноват!

Анни снилось, что пуля попала ей в зуб. А к пуле была привязана леска. Перебирая руками, она ползла по ней через ночь, через леса, пока упершийся ей в лоб ствол не остановил ее. Ружье держало в руках непонятное существо, чье лицо скрывала искусно изготовленная маска из перьев. Одной рукой существо сбросило с себя маску, и перед Анни появилось лицо Донни Бишона. Другая рука сорвала личину Донни, и под ней оказался Маркус Ренар. А потом исчезла и физиономия Ренара, а на ее месте возникло лицо мертвой Памелы Бишон. К ее груди была прибита гвоздями черная кошка, чьи внутренности вились внизу кровавым кольцом.

– Ты это я, – объявила Памела и спустила курок. Раздалась автоматная очередь.

Анни в испуге села на софе. Она задыхалась, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.

И вдруг она снова услышала тот же звук. Кто-то стучал костяшками пальцев в стеклянную дверь. С еще затуманенными со сна глазами Анни потянулась к кофейному столику и схватила револьвер.

– Туанетта! Это я! – раздался голос Фуркейда.

Анни встала и впустила Ника.

Когда она захлопнула дверь спальни, чтобы не видеть творящегося там кошмара, отвращение и страх сменились в ее душе растерянностью. Как ей поступить? Позвонить в офис шерифа? Опять видеть ухмыляющегося Питра и давать ему объяснения? Анни не хотелось даже думать об этом. Она позвонила Фуркейду, но услышала автоответчик.

И вот теперь она даже не подумала спрашивать, почему Фуркейд входит в дом через балкон. Вместо этого Анни задала другой, совершенно необязательный вопрос:

– Где, черт возьми, ты был?

– Нашлись кой-какие дела, – ответил Ник.

Он внимательно смотрел на нее, пока Анни ходила взад и вперед вдоль кофейного столика, обхватив себя руками. Выждав момент, когда она подошла поближе, он протянул руку, отобрал у нее оружие и отложил револьвер в сторону.

– С тобой все в порядке?

– Нет! – резко бросила Анни. – Кто-то пытался меня убить. Мне кажется, мы уже выяснили, что на меня это плохо действует. А потом я обнаружила, что кто-то побывал у меня дома, оставил надпись кровью на стене и распял дохлую кошку над моей постелью. И это мне тоже не пришлось по вкусу!

От Анни не укрылось, как напрягся и подобрался Фуркейд. Конечно, он детектив, а она – жертва.

– Расскажи мне все по порядку.

Анни подробно описала все события, один факт за другим, как ее учили давать показания. Странно, но это ее неожиданно успокоило. В порыве откровенности она рассказала Фуркейду о мускусной крысе, оставленной в ее раздевалке, хотя она и не ставила на одну доску оба события. Одно дело сыграть злую шутку на работе, а влезть в дом – это совсем другое.

Ник выслушал ее, потом направился в спальню. Анни пошла следом, хотя ей совсем не хотелось видеть все это еще раз.

– Ты прикасалась к чему-нибудь?

– Нет. Господи, я даже не смогла заставить себя войти. Ник толкнул дверь и остановился на пороге. Его губы исказила гримаса отвращения.

– Боже мой. – Он оставил Анни у порога, а сам вошел, по привычке фиксируя детали профессиональным взглядом.

На первый взгляд никаких четких отпечатков пальцев. Почему выбрали именно это слово? Что это, желание оскорбить? Проявление ненависти? Или гнева?

Перед его мысленным взором предстал Кейт Маллен, костлявый, уродливый, каким он видел его в грязной кухне накануне утром. Как это он сказал? «Она не знает, что такое верность, она предала одного из нас. Этой суке незачем носить форму».

Скрыт ли какой-нибудь символ в выборе животного? Бродячая кошка – существо сексуально неразборчивое. А ее кишки вывалены на кровать Анни, где она только вчера занималась с ним любовью.

Так, что еще? Гвозди вбиты в передние лапки, вспоротое брюшко – это явный намек на Памелу Бишон. Что это, предупреждение или попытка запугать?

Ник на мгновение представил себе, насколько близко от смерти оказалась Анни, и ему немедленно захотелось скрутить шею этому негодяю. Но он постарался обуздать свою ярость, ведь она плохой помощник в деле.

– Эта твоя кошка, Туанетта?

– Нет.

– Ты спрашивала своих? Может быть, они кого-то видели?

– Они сегодня были очень заняты и ничего особенного не заметили.

– Двери были заперты, когда ты пришла?

– Все было заперто как следует. Может быть, двери можно взломать, но снаружи их без ключа не откроешь.

– И как же тогда этот ублюдок сюда вошел?

– Есть только один путь. – Анни провела Ника в ванную и показала дверь: – Отсюда можно попасть в кладовую магазина.

– Эта дверь была закрыта?

– Не знаю. Обычно я держу ее на замке, но я спускалась по этой лестнице в воскресенье, когда заметила грабителя. Потом я могла и забыть ее запереть.

Ник осмотрел замок и нахмурился:

– Это любой откроет при помощи кредитной карточки. Каким образом кто-то, кроме твоих близких и служащих, мог узнать об этой лестнице?

Анни покачала головой:

– Случайно кто-то мог увидеть.

Ник включил свет и стал спускаться вниз, ища хоть какие-нибудь следы недавнего визитера. Ничего. Дверь из кладовки в магазин была открыта. Через холл Ник видел дверь в мужской туалет.

– Я бы не приписывал все это случайности, – пробормотал он себе под нос.

Фуркейд вернулся наверх и прошел следом за Анни в гостиную. Она забилась в уголок дивана и выглядела такой маленькой и одинокой.

– А ты сама, Туанетта, считаешь, что все эти мерзости дело рук одного недоумка?

– Не знаю, – тихо отозвалась Анни. – Я не могу ответить и на вопрос, стрелял ли в Ренара и в меня один и тот же человек. Кто меня больше ненавидит – те, с кем я работаю, или те, на кого я работаю? И за что они ненавидят меня сильнее – за то, что я пытаюсь раскрыть убийство Памелы Бишон, или за то, что не дала тебе убить человека? Я так напугана, что ничего не понимаю…

Анни прижала пальцы к губам и попыталась справиться с собой. И тут же Фуркейд оказался рядом с ней, обнял ее, и она уткнулась лицом ему в грудь. Слезы, которые Анни так старалась побороть, ручьем хлынули ему на рубашку.

Ник прижал ее покрепче, что-то нежно нашептывал по-французски, чуть касаясь губами ее лба. Хоть ненадолго он мог дать волю бушевавшим в его душе чувствам. Он прижался щекой к ее макушке и обнял Анни покрепче. Так давно у него самого не было ничего, чем он мог бы поделиться с другим человеком. И мысль, что ему этого хочется, напугала Фуркейда.

Анни тесно прижалась к его груди, зная, как нелегко дается ему нежность. И этот небольшой дар от него значил для нее гораздо больше, чем следовало бы. Слезы высохли на глазах, Анни подняла голову и взглянула на Ника. Он встретил ее взгляд, и Анни подумала было… и сразу испугалась своих мыслей.

Она заметила подарочную коробку, которую оставила на кофейном столике. Внутри оказалась маленькая, но очень изящная камея. Приложенная записка гласила: «Моему ангелу-хранителю. С любовью, Маркус».

Анни даже передернуло от отвращения.

Фуркейд взял у нее из рук коробочку, брошь и карточку и стал внимательно рассматривать.

– Он дарил Памеле подарки, – словно сам себе напомнил Ник. – А потом перерезал телефонный кабель и подсунул дохлую змею в ящик с ручками.

Если на самом деле Ренар преследовал Памелу, то он делал это скрытно, а на людях дарил подарки, выражал свою заботу о ней, предлагал дружбу. Контраст между этими действиями и не позволил полицейским отнестись всерьез к обвинениям Памелы, выдвинутым ею против Ре-нара.

В комнате зазвонил телефон. Анни автоматически взглянула на часы. Половина четвертого утра. Фуркейд молчал, и она позволила включиться автоответчику.

– Анни? Это Маркус. Прошу вас, позвоните, как только сможете. Кто-то только что бросил камень нам в окно. Мама просто вне себя. И Виктор… Я… Я… Анни, может быть, вы сможете приехать? Вам одной не наплевать на нас. Вы так нужны мне.