Глава 26

«Я бы назвал это погружением в любовь».

В первое мгновение Мадлен не могла двинуться, она даже дышать перестала. Она лежала рядом с Энджелом, все еще обнаженная, на медвежьем меху ковра. Закусив губу, Мадлен сдерживалась изо всех сил, чтобы не сказать тех слов, которые ей сейчас не следовало произносить. Если сказать эти слова один раз, то их уже потом не возьмешь обратно.

Сейчас ей не хотелось говорить о прошлом, думать о прошлом. Но оно, помимо ее желания, оживало в памяти. Все слова, которые они когда-либо говорили друг другу, встали невидимой преградой между ней и Энджелом. С этим человеком бьдо связано столько ее мечтаний. Но она боялась, что он вновь, как когда-то давно, возьмет верх над ней. Впрочем, это, кажется, и так уже произошло.

Она повернула голову и посмотрела на него. Тубы ее чуть раскрылись в немой просьбе и одновременно как бы приглашая.

Энджел поднялся с пола и протянул ей руку. Она понимала: движения Энджела были такими медленными именно потому, что он боится, как бы Мадлен не отвернулась от него.

Она оставалась лежать неподвижно. Он провел рукой по ее обнаженной руке, и от этого у Мадлен по коже побежали мурашки.

– Энджел... – в ее шепоте, каким она произнесла его имя, было столько затаенной страсти.

Она смотрела в его зеленые глаза, завороженная тем обещанием счастья, которое читалось в его взгляде. Теперь она отчетливо сознавала, что он больше не был тем семнадцатилетним парнем, каким она его когда-то знала. В его глазах она в первый раз увидела скрытую боль, страх и сожаление. В этот момент Энджел был испуган не меньше ее самой. Видя в выражении его лица этот страх и эту уязвимость, она чувствовала, как постепенно теплеет у нее на душе.

Энджел поцеловал ее, вернее всего, лишь нежно Коснулся губами ее губ, однако это прикосновение произвело больший эффект, чем недавние страстные объятия. Она обвила руками его шею и притянула Энджела к себе. Мадлен казалось, что годы одиночества и отчаяния пропадают, растворяются и исчезают, как будто их никогда и не было. Энджел отстранился, и в его глазах она увидела то же удивление, которое владело сейчас ею самой.

– О Мадлен... – произнес он. Только это, ничего больше. Но ничего больше и не надо было говорить.

В 12.40 Лина выключила телевизор и поднялась с дивана, одновременно взглянув на часы. За последние десять минут она то и дело посматривала на эти часы, стоявшие на каминной полочке. Они стояли около красно-коричневой индейки из папье-маше, которую Лина сделала, еще когда ходила в детский сад. Сейчас индейка возле часов напоминала о том, что День Благодарения был уже не за горами.

«Где же мама, черт бы ее побрал...» Скрестив руки на груди, Лина расхаживала из угла в угол. Все лампы в комнате были сейчас включены, но они не помогали избавиться от чувства пустоты и одиночества. Это был первый случай в жизни Лины, когда она так поздно оставалась в доме одна. Раньше, даже если мать надолго задерживалась в клинике, Лине обязательно звонил Фрэнсис, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой.

И опять она подумала о том, до чего же ей не хватает Фрэнсиса. Лина горестно вздохнула. Она прошла к входной двери, плюхнулась там на стул и осталась сидеть неподвижно, решив, что до прихода матери не сойдет с места. Сидя, она нетерпеливо притоптывала ногой.

Вообще, какое право имеет мать быть неизвестно где в такой поздний час?! Разве она сама не понимает, что Лина ждет и волнуется?! Когда Лина, еще до того как пойти в кино, разговаривала с Энджелом, он сказал, что намерен поговорить вечером с матерью. Поговорить. Интересно, куда это они могли запропаститься?

Она посмотрела на телефон, подумав, не обзвонить ли ей больницы. Она уже почти поднялась со стула, но взяла себя в руки. Глупо, конечно, так сильно волноваться. Матери в конце концов тридцать три года, и она, если захочет, может хоть всю ночь провести вне дома.

Другое дело, что это было совершенно не похоже на Мадлен. Она всегда была ответственным человеком и не позволяла себе ничего подобного.

Наверняка это Энджел сбил ее с толку. И тут она вспомнила про Энджела. Ведь что в конце концов они обе знали об этом человеке? Он свалился на них с неба, сплошь сотканный из улыбок, обещаний и легкости. Но ведь у него ужасная репутация – что, если злые языки говорили правду? Вдруг это правда насчет того, что он спит с любой, кто подвернется? Говорили, что наутро он напрочь забывает имена тех, с кем спал накануне... Поговаривали еще, что за ним водятся кое-какие «мокрые» дела и что он всегда находится под присмотром полиции, этот Энджел Демарко...

«Ну-ка, возьми себя в руки, Лина, – приказала она себе, стараясь отогнать прочь тревожные мысли. – С ма-чтерью все в порядке. Она, наверное, заставляет его ехать со скоростью двадцать пять миль в час, да еще требует, чтобы он вел машину обязательно в шлеме...»

Но Лина не очень-то верила своим предположениям. В глубине души она чувствовала, что что-то не так. Вспомнив тот полночный телефонный звонок, когда им сообщили о смерти Фрэнсиса, Лина ощутила, как неровно и часто застучало сердце. Она взглянула на телефон. Да, такой звонок может раздаться в любое время дня и ночи, ударив тебя как молния и оставив одну догорать как уголек в камине...

Ей захотелось, чтобы рядом сейчас оказался Захарий, чтобы можно было поговорить с ним.

Краем глаза Лина заметила огни подъезжающей машины. «Ну, слава Богу...»

«Мерседес» подъехал и остановился возле дома. Фары погасли.

Лина сидела и ждала, глядя в окно. Ждала, когда они войдут. Но они не спешили...

Наконец Энджел и Мадлен вышли из автомобиля и пошли по дорожке к крыльцу. Щелкнул замок, распахнулась дверь. Держась за руки, Энджел и мать вошли в комнату, глаза у обоих блестели, у обоих было задумчивое и отрешенное выражение во взгляде.

Лина внезапно почувствовала себя лишней здесь. Ей хотелось, чтобы только на нее, на нее одну, Энджел смотрел такими вот глазами. Она понимала, что это эгоизм, глупость, детские фантазии – но все равно... Боже, кто бы знал, как остро ощутила в эту минуту Лина собственное одиночество!.. Ей ведь хотелось, чтобы отец принадлежал одной только ей, чтобы он стал ей лучшим другом. Глядя, как смотрят мать с Энджелом друг на друга – а смотрели они, как настоящие любовники, – Лина ощутила душевную пустоту и... неожиданное раздражение.

– Мама? – прошептала она.

Они оба удивленно взглянули на нее. Ей показалось, что они только сейчас обнаружили присутствие Лины в комнате. Их невнимание окатило Лину как ледяной душ. Мать часто заморгала, словно проснувшись, и выпустила руку Энджела.

– А, привет, детка, – произнесла она сонным голосом. – Мы думали, ты уже спишь и десятый сон видишь. Не нужно было ждать нас.

Каждое слово вонзалось в сердце Лины как стрела. Вот, значит, как: они даже не думали о ней, они совершенно позабыли о ее существовании! Лина горестно усмехнулась.

– Ага, конечно. Будто я могла уснуть, если тебя нет дома. – Слова прозвучали резко, как выстрел, и Лина была втайне даже рада, заметив, как мать вздрогнула и нахмурилась.

Мадлен сделала шаг в ее сторону. В глазах Мадлен появилось выражение сожаления – но от этого Лине сделалось только хуже.

– Малыш, тебе нечего было пугаться. Ничто не может изменить нашего к тебе отношения.

Лина понимала, что это неправда. Ведь если мать любит Энджела, это неизбежно переменит все, а ни о каких переменах .Лина не желала и думать. Лина хотела, чтобы вернулась их прежняя жизнь, хотела снова качаться на крыльце на качелях вместе с Фрэнсисом, глядя, как мать возится на грядке с розами. Она не хотела, чтобы этот темноволосый незнакомый мужчина встал между ней и матерью!

У Лины было чувство, что она вот-вот взорвется. Хотя причину своего гнева она и себе не смогла бы объяснить толком. Казалось, все ее девичьи мечты рушатся. Она посмотрела на Энджела.

– А ведь ты как-то говорил, что ты мне друг. – Произнеся слово «друг», она невольно еще больше рассердилась. И Лине захотелось сделать этому человеку по-настоящему больно. – Ты мне не отец, – ледяным тоном заявила она. – Пусть даже у тебя его сердце, но все равно ты – совсем не он. – Голос ее пресекся, но она еще больше разозлилась на себя за это проявление слабости. – И вообще ты не заслужил его сердце!

– Лина! – резко произнесла Мадлен.

– Заткнись! – ненавидяще прошипела дочь. Энджел нахмурился. Он швырнул пальто на диван, не рассчитал, и пальто задело хрустальную люстру. Та грохнулась на пол.

– Ты не смеешь так разговаривать с матерью!

Лина расхохоталась. Надо же, он еще пытается изображать из себя отца! Да какой он отец! Никогда он не смел так смотреть на Лину, он не имел никакого права вести себя с нею так, словно она чужая в собственном доме!

– Ты мне не отец.

– Лина, – произнесла мать. – Ты ведь не думаешь этого на самом деле.

– Откуда ты вообще можешь знать, что я думаю?! Ты ведь совершенно не знаешь меня. Я тебя ненавижу, ты поняла?! Ненавижу тебя! – Она увидела себя как бы со стороны, стоящую и кричащую в полный голос. Уже в эту минуту Лина поняла, что не нужно ей, не нужно вести себя так. Но остановиться она уже не могла. Злость и боль совсем захлестнули ее душу.

– Иди к себе в комнату, – спокойным, тихим голосом произнес Энджел. И от звука его голоса у Лины мурашки побежали по телу. – Уходи отсюда. Немедленно.

От слез Лина едва не задохнулась. Не желая видеть счастливых лиц Энджела и матери, она почти вслепую бросилась в свою комнату, где только и могла найти сейчас убежище. Но оказавшись в своей комнате, Лина вдруг почувствовала, что она ей чужая, как будто Лина никогда и не жила в ней. Распахнув окно, девушка вылезла наружу.

Схватив стоявший возле крыльца велосипед, она плюхнулась на жесткое пластиковое сиденье и рванула с места. Злость, казалось, подталкивала, гнала ее.

Когда Лина доехала до поворота, начался дождь. Руль сразу стал скользким, по лицу потекла вода. Ветер трепал Лине волосы, мешая смотреть.

С каждой милей она все отчетливей понимала, что разбились в пух и прах все ее мечты об идеальном отце. Какой же идиоткой она была, поверив в Энджела! Поверив, что незнакомец может вот так просто войти в ее жизнь и сделаться папочкой. О чем она только думала!..

«Боюсь, он разобьет твое сердце...»

Она как бы вновь услышала материнское предупреждение и почувствовала себя еще более наивной и глупой. Разве Лина не знала, что мечты далеко не всегда сбываются? Конечно, знала. Так почему же она вела себя так глупо?!

На Лорел-стрит она вспомнила, что в Квилсенс-парке устраиваются по субботам вечеринки. Сделав поворот налево, она помчалась вниз по склону холма. Минут через десять Лина сделала последний поворот и выехала на дорожку старого парка. Руки ее закоченели, колеса велосипеда то и дело срывались в колею.

Бросив велосипед на краю поляны, Лина огляделась по сторонам. Она ждала, что кто-нибудь окликнет ее по имени, пригласит в компанию.

Но никто не подходил к ней. Подростки собирались группами: кто-то стоял у костра, кто-то спустился к воде. Она слышала нестройный шум голосов, слышала смех. Но чем ближе Лина подходила к костру, тем старше выглядели собравшиеся у огня парни. Она думала, что тут собрались школьники из старших классов, но эти парни больше походили на студентов колледжа, во всяком случае, по возрасту вполне могли ими быть.

– Зак, – прошептала она. О, как ей хотелось, чтобы Захарий оказался сейчас рядом с ней. Но время было позднее, домой ему уже не позвонишь. И, конечно же, вряд ли можно его встретить на такой вечеринке.

Засунув руки в карманы, Лина постаралась придать лицу самое безразличное выражение. Она переходила от одной компании к другой, ища хоть кого-нибудь из знакомых.

Наконец она подошла к берегу реки. Некоторое время Лина просто стояла и смотрела на воду. От злости, которую она испытывала еще совсем недавно, теперь не осталось и следа, вместе с ней исчез горевший внутри огонь. Ей стало холодно. Вокруг парни и девушки болтали, смеялись, наслаждались вечеринкой, никому не было дела до Лины. Было такое ощущение, словно она – призрак, которого никто не видит, который обречен на одиночество.

Лина услышала чей-то негромкий и, как ей показалось, знакомый смех. Она повернула голову: как раз в этот момент мимо проходила парочка. Лина встретилась взглядом с девушкой: Кара Милстон. В первый момент Лина застыла от неожиданности. Кара выглядела не менее удивленной. Когда-то давным-давно – с первого класса по седьмой – они были едва ли не самыми лучшими подругами. Но потом их пути разошлись. И если им доводились изредка встречаться, то они старались даже не смотреть друг на друга.

Ведь одна теперь была заводилой и душой компании, тогда как другая стала притчей во языцех.

Лина испытала нечто похожее на сожаление. Она подумала о том, как бы сложилась ее жизнь, не поменяй она в восьмом классе всех друзей. Что было бы с ней, если бы она не начала курить возле речки перед школьными занятиями, если бы не попробовала виски?..

Ей захотелось повернуть время вспять. Захотелось, чтобы Кара вновь сделалась ее лучшей подругой, с которой всегда можно было бы поговорить о чем угодно.

Торопливо усмехнувшись Лине, Кара прошествовала мимо.

Лина вздохнула и опустилась на колени у самой воды. От реки тянуло холодом. Этот холод пробирал до костей, но сейчас ей было все равно.

Она не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя столь одинокой. Казалось, что вся ее жизнь сделалась какой-то злой шуткой. Когда нужно, как назло рядом с ней не было ни единой живой души. Даже сейчас, во время одной из самых шумных, больших школьных вечеринок, она оставалась одна. Всеми забытая.

И ей страшно захотелось, чтобы все это сразу переменилось. Она вовсе не хотела злиться на мать, не хотела больше истерик, которые, к сожалению, сделались привычными в их доме.

Ей хотелось, чтобы они все вместе, с матерью и отцом, сели за стол, и она сказала бы, что очень их любит.

Но когда они пришли сегодня домой, она сразу почувствовала себя чужой для них. И вместо того чтобы как взрослая со взрослыми поговорить с родителями, она устроила очередную истерику и удрала из дома.

Сейчас мечта о том, чтобы просто иметь отца, казалась Лине очень старой, казалась мечтой маленькой девочки. Сейчас ей хотелось любить его и чувствовать себя любимой. Она хотела, чтобы Энджел любил ее такой, какая она есть, – а это значило, что и она, в свою очередь, тоже должна любить его таким, каков он есть, несмотря на все недостатки.

Конечно, он не Фрэнсис и никогда им не станет. Фрэнсис всегда любил ее на свой манер – тихо, мягко... Энджел любит совершенно иначе. Энджел был похож на нее – необузданный, горячий, взрывной. И с ним отношения сложатся не так легко, как ей бы хотелось. Но разве она знала, чего так страстно добивалась?

– Не знала, – шепотом произнесла она в прохладную ночь. Только сейчас, в эту самую минуту, Лина осознала простую истину. Она хотела, чтобы они сделались единой семьей – все втроем. Но семья не образуется в мгновение ока. Вначале неизбежно будут столкновения, истерики, оскорбленные чувства и... извинения.

Горячие слезы капали с ресниц и текли по щекам, смешиваясь с холодными каплями дождя. Лине страшно надоело все время куда-то убегать, все время чувствовать себя злой на весь мир. Ей осточертело то, что, куда бы она ни пришла, везде она чувствовала себя чужой. Она вспомнила о своем доме, о саде, который находился всегда в безукоризненном порядке, о грядках, где мать высаживала розы, о качелях на крыльце, которые подарил как-то на Рождество Фрэнсис, – и тоска сжала ей сердце.

Семья – когда можно всегда прийти домой. Теперь Лина отлично понимала это.

Энджел с силой грохнул дверью в Линину спальню.

– Тут ее нет.

Он резко обернулся и посмотрел на Мадлен. Даже открыл было рот, но так ничего и не произнес.

Они стояли в гостиной. Лицо Мадлен побледнело под румянами и косметикой, улыбка исчезла с лица – Мадлен словно загипнотизировали. Прикусив нижнюю губу, она неподвижным взглядом уставилась на входную дверь.

– Ты слышишь? Я говорю, ее здесь нет. Надо звонить в полицию или еще что-то делать! – Он понимал, что орет во весь голос, но совсем не владел собой в эту минуту.

Подбежав к входной двери, Энджел распахнул ее настежь.

За дверью была темнота. Начался легкий дождик, намочивший дорожку к дому; капли тихо, редко стучали по крыше. Там, в темноте, под этим дождем была сейчас Лина, одна-одинешенька, обиженная, несчастная.

Черт возьми, что же произошло? Какую ужасную ошибку он допустил.

Мадлен подошла, встала рядом и нежно коснулась его руки. Энджел понимал, что она пытается успокоить его. Но успокаиваться он не желал.

– Я ведь не знал, – прошептал он. От запоздалого сожаления во рту появилась горечь. Вдруг он понял, что все всегда принимал непозволительно легко, так же легко, как и собственное отцовство.

– Чего ты не знал?

В ее вопросе слышалась ласковая забота, и Энджелу от этого сделалось еще тяжелее на душе. Он повернулся к Мадлен, и на секунду, пока он смотрел ей в глаза, у него перехватило дыхание. Нет, не мог он быть отцом Лины и любовником Мадлен... И уж никак не мог заменить собой Фрэнсиса для Мадлен и Лины.

Фрэнсис.

Брат знал бы, что сейчас нужно делать. Что следует сказать и как сделать так, чтобы все встало на свои места. Энджел закрыл глаза и мысленно спросил: «Что делать, Франко?»

Спрашивая, он чувствовал в душе ужасную пустоту. Энджел медленно обернулся к Мадлен, посмотрел ей в глаза – и то, что он там увидел, потрясло его до глубины души. Даже в такую минуту она беспокоилась о нем, он видел это, чувствовал. Ему хотелось заключить Мадлен в объятия, почувствовать ее тепло, но Энджел понимал, что он недостоин этого.

– Я ведь понятия не имел, что значит – быть отцом. Думал, будем с ней болтать иногда, иногда будем куда-нибудь отправляться вместе, будем, что называется, друзьями-приятелями. Думал, она будет любить меня просто потому, что я ее отец, и никогда не станет просить – ничего такого, чего я не смог бы ей дать. – Еще не договорив до конца, Энджел поймал себя на мысли, что это слова настоящего эгоиста. У Энджела стало отвратительно на душе. – Не ожидал, что будет так трудно. Не представляю, как все эти годы ты справлялась в одиночку?

Она коснулась горячей ладонью его влажной от дождя холодной щеки.

– Мне следовало объяснить тебе, что значит – быть родителем.

Энджел почувствовал, как на него снова нахлынула злость.

– Дело ведь не в тебе, Мадлен. Не в том, что ты сделала и чего не сделала. Это я все испортил. Именно я. Нечего было говорить, что я буду ее папочкой. А я так легко сказал это, словно речь шла о том, какого цвета надеть пальто. Я совершенно не подумал, когда говорил.

Она убрала руку.

– И что же ты намерен предпринять? Ты ведь всю жизнь бегал от трудностей, Энджел. Побежишь и на этот раз? Спрячешься в тихом уголке, в обнимку с бутылкой текилы? Чтобы забыть все напрочь?!

Каждое слово было как удар хлыста. На лице Энджела появилась гримаса боли.

– Не знаю...

– Не слишком внятный ответ. Лина вернется – если, конечно, она выбрала свой обычный маршрут – примерно через час. Она будет очень сердита. И что ты скажешь ей? Привет? Или до свидания?

Он покачал головой.

– Не дави на меня, Мадлен, я еще не готов к этому. Она взяла его за плечи и встряхнула.

– Не смей мне говорить сейчас таких слов! Никто не считает себя достаточно сильным, чтобы быть родителем. Но мы должны делать, что от нас требуется. Иногда даже действуя вслепую, руководствуясь исключительно любовью и надеждой. Вот как это бывает... Бойся, бойся за нее каждую минуту, так и должно быть.

Энджел молчал. В сердце появилась слабая надежда.

– Так и ты... боишься?

Мадлен издала горлом звук, только отчасти похожий на смех.

– Я за нее боюсь с тех самых пор, как мне впервые принесли ее для кормления. Каждый раз, когда она идет в школу, или на свидание, или с приятельницей на вечеринку, всякий раз я боюсь за нее. Боюсь, потому что не знаю, какое испытание судьба в этот раз приготовила моей девочке. И вдобавок боюсь того, что сама могу с ней сделать, пусть и невольно. Чувство страха никогда не покидает меня. Приходится жить с этим, просто любить ее и помогать ей, чем можешь.

Энджел вздохнул, покачал головой: — – Не знаю, хватит ли меня на все это? Мадлен резко отстранилась.

– Это ты решай сам. Только сам.