Глава 74
Вступление
Машина мчалась по Ярославскому шоссе в направлении Москвы. На заднем сиденье развалились Миша, Генка и Слава. Свиридов и моряк остались у Терентьевой, а ребят отправили, потому что они торопились в школу на торжественное заседание, посвященное пятилетию Красной Армии.
Генка откинулся на мягкую спинку и сказал:
– Люблю на легковых машинах ездить!
– Привычка, – заметил Миша.
– Все ж таки он вредный старикашка, – снова сказал Генка.
– Кто?
– Поликарп Терентьев.
– Почему?
– Не мог в тайник немного наличными подбросить…
– Вот-вот, – засмеялся Миша, – ты еще о нитках поговори…
– При чем тут нитки! Думаешь, я тогда не знал, что у них в складе оружие? Отлично знал. Только я нарочно о нитках говорил… для конспирации. Честное слово, для конспирации. А про Никитского я сразу понял, что это шпион. Вот увидите: в конце концов он признается, что взорвал «Императрицу Марию».
– А здорово, – сказал Миша, – Никитский еще в Пушкине прятался, а Свиридов уже все знал, так что все равно бы он на границе попался.
– Миша, – сказал Слава, – а письмо?
– Ах да! – спохватился Миша.
Он вынул из кармана письмо, которое только что вручил им Свиридов. На конверте крупным, четким почерком было написано: «Михаилу Полякову и Геннадию Петрову. Лично».
– Видал? – Генка ехидно посмотрел на Славу. – Тебя здесь и в помине нет…
Миша вскрыл письмо и вслух прочел:
«Здравствуйте, дорогие ребята Миша и Генка!
Угадайте-ка, от кого это письмо. Угадали? Ну конечно. Угадали. Правильно! Это я, он самый. Полевой, Сергей Иванович. Ну, как же они, пироги-то, Михаил Григорьевич? Хороши? А?
Товарищ Свиридов написал мне о ваших делах. Молодцы! Вот уж никогда не думал, что вы с Никитским справитесь! Так что мне даже немного стыдно, что он тогда, в Ревске, бока мне намял.
Кортик дарю вам на память. Вырастете большие, посмотрите на кортик и вспомните свою молодость.
О себе могу сообщить, что опять служу на флоте. Только работаю сейчас на новом деле. Поднимаем со дна корабли, ремонтируем их и пускаем плавать по морям-океанам…
На этом кончаю.
Желаю вам вырасти настоящими большевиками, верными сынами нашей великой революции.
С коммунистическим приветом
…Машина въехала в город. Сквозь ветровое стекло виднелась Сухарева башня.
– Опоздали мы на собрание, – сказал Миша.
– Может быть, вовсе не идти? – предложил Слава. – Очень интересно смотреть, как другим будут комсомольские билеты вручать.
– Именно поэтому мы и должны прийти на собрание, – сказал Миша, – а то еще больше засмеют.
– Приехали, – объявил шофер.
Мальчики вылезли из машины и вошли в школу. Собрание уже началось. На лестнице было тихо и пусто, только тетя Броша сидела у раздевалки и вязала чулок.
– Не велено пускать, – сказала она, – чтобы не опаздывали.
– Ну, Брошечка, – попросил Миша, – ради праздника.
– Разве уж ради праздника, – сказала тетя Броша и приняла их одежду.
Мальчики поднялись по лестнице, тихо вошли в переполненный ребятами зал и стали у дверей.
В глубине зала виднелся стол президиума, стоявший на возвышении и покрытый красной материей.
На стене, над широкими окнами, висело красное полотнище с лозунгом: «Пусть господствующие классы дрожат перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей, приобретут же они целый мир». Миша едва разобрал эти слова. Бесцветный диск февральского солнца блестел в окнах нестерпимым блеском, яркие его лучи кололи глаза.
Коля Севостьянов кончал доклад. Он закрыл блокнот и сказал:
– Товарищи! Этот день для нас тем более торжествен, что сегодня решением бюро Хамовнического районного комитета РКСМ принята в комсомол первая группа лучших пионеров нашего отряда, а именно…
Приятели покраснели. Генка и Слава стояли потупившись, а Миша не отрываясь, до боли в глазах, смотрел через окно на солнце, и весь горизонт казался ему покрытым тысячью маленьких блестящих дисков.
– …а именно, – продолжал Коля и снова открыл блокнот: – Воронина Маргарита, Круглова Зинаида, Огуреев Александр, Эльдаров Святослав, Поляков Михаил, Петров Геннадий…
Что такое? Не ослышались ли они? Приятели посмотрели друг на друга, и… Генка в порыве восторга стукнул Славу по спине. Слава хотел дать ему сдачи, но сидевшая неподалеку Александра Сергеевна угрожающе подняла палец, и Слава ограничился тем, что толкнул Генку ногой.
Потом все встали и запели «Интернационал». Миша выводил его звонким, неожиданно дрогнувшим голосом.
Блестящий диск за окном разгорался все ярче и ярче. Сияние его ширилось и охватывало весь горизонт с очертаниями домов, крыш, колоколен, кремлевских башен.
Миша все смотрел на этот диск. И перед глазами его стояли эшелон, красноармейцы, Полевой в серой солдатской шинели и мускулистый рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
Москва
1946–1948
