II. Фабию Максиму

        Максим, славой своей родовую возвысивший славу

        И благородством ума множащий имени блеск!

        Чтобы родиться тебе, дано было Фабиев роду

        Выжить в веках, вопреки доблестной смерти трехсот.

5     Спросишь, наверное, кто написал тебе это посланье,

        Сразу захочешь узнать, кто обратился к тебе.

        Как мне, несчастному, быть? Опасаюсь, что, имя услышав,

        Все остальное прочтешь с ожесточеньем глухим.

        Но не хочу скрывать, что письмо написано мною,

10   …………………………………

        Знаю, что я заслужил наказанье еще тяжелее,

        Но тяжелей, чем мое, вынести я бы не смог.

        Здесь я отдан врагам, постоянным опасностям отдан,

        Вместе с отчизной навек отнят покой у меня.

15   Жала вражеских стрел пропитаны ядом гадючьим,

        Чтобы двоякую смерть каждая рана несла.

        Всадники, вооружась, у стен испуганных рыщут —

        Так же крадется волк к запертым овцам в хлеву.

        Здесь, если лук тугой изогнут и жилою стянут,

20   Принято никогда не ослаблять тетиву.

        В кровли вонзившись, торчат частоколом на хижинах стрел

        И на воротах засов в прочность не верит свою.

        Этого мало: нигде ни деревца нет, ни травинки,

        И за ленивой зимой вновь наступает зима.

25   В схватке с моей судьбой, с холодами и стрелами в схватке

        Здесь я вступил на порог вот уж четвертой зимы.

        Плачу и плачу, пока мертвящее оцепененье

        Грудь мою льдом не скует и не прервет моих слез.

        Участь Ниобы легка: она хоть и видела ужас,

30   Но, превратившись в скалу, боли была лишена.

        Легок и ваш, Гелиады, удел: вы оплакали брата,

        Но молодого корой тополь печаль залечил.

        Я бы хотел, да стать растением нет позволенья,

        Я бы хотел, да нельзя стать равнодушной скалой.

35   Даже Медуза — явись она сейчас предо мною, —

        Так и ушла бы ни с чем даже Медуза сама.

        Должен я жить, чтобы вкус беды ощущать ежечасно,

        Чтобы времени ход только усиливал боль.

        Так никогда до конца не гибнет у Тития печень,^[595]

40   Но вырастает опять, чтобы опять погибать.

        Ночь приносит покой, облегчение чувствам дающий,

        Всех погружает ночь в сон, исцеляющий боль.

        Мне предлагают сны повторенье действительных бедствий,

        Бодрствуют чувства мои, участь мою вороша.

45   То я вижу себя от стрел сарматских бегущим,

        То для тяжелых оков руки дающим врагу.

        Манит меня иногда сновидения сладкого образ:

        Вижу крыши домов дальней отчизны моей,

        Долго беседую я с любезными сердцу друзьями

50   И с дорогою женой тихий веду разговор.

        Но, получив этот миг короткого, ложного счастья,

        Вспомнив о лучших днях, с новою силой казнюсь.

        День ли глядит на меня, живущего в горькой печали,

        Ночь ли гонит своих заиндевелых коней,

55   Тают от мрачных забот мои оскудевшие силы,

        Как поднесенный к огню новый податливый воск.

        Часто зову я смерть, и часто у смерти прошу я,

        Чтоб не достался мой прах чуждой сарматской земле.

        Думая, сколь велика снисходительность Цезаря, верю:

60   Некогда ступит нога на берег мягче, чем здесь.

        Но когда вижу, что мне нигде от судьбы не укрыться,

        Падаю духом, и страх гасит надежду опять,

        Я об одном лишь молю, на одно лишь надеяться смею:

        Что разрешат мне терпеть бедствия в месте ином.

65   В этой просьбе моей от тебя содействия жду я;

        Может быть, ты для меня скромность забудешь свою.

        Максим, вступись за меня, красноречия римского мастер,

        И под защиту прими трудное дело мое.

        Выиграть мало надежд — но ты его выиграть можешь,

70   Если тронешь сердца речью о ссылке моей.

        Знает Цезарь едва ль — хоть все божеству и открыто, —

        Как тут все обстоит в этом унылом краю.

        Дух высочайший его делами великими занят,

        Не подобает ему в каждую мелочь вникать.

75   Времени нет у него и спросить, где находятся Томы

        (Здешние геты и те знают едва ли о них),

        Как живут племена язигов и диких сарматов,

        Тавров, которые встарь чтили кровавый кумир.^[596]

        Что за народы идут и гонят коней быстроногих

80   По отвердевшей спине Истра, одетого льдом.

        Большую часть людей заботы твои не волнуют

        И не пугает твоя мощь, ослепительный Рим.

        Мужество им дают тетива и стрелы в колчане,

        Годный для долгих дорог, сильный, выносливый конь,

85   Навык в походах терпеть изнурительный голод и жажду,

        Если в безводную степь враг оттеснит храбрецов.

        Добрый принцепс меня даже в гневе сюда не послал бы,

        Если б достаточно знал этот заброшенный край.

        Вряд ли он был бы рад плененью любого из римлян,

90   Меньше всего — моему: сам он мне жизнь даровал.

        Взмахом державной руки он мог бы предать меня смерти

        Чтобы меня погубить, геты ему не нужны.

        Если моя вина и тогда не грозила мне смертью,

        Может быть, будет теперь он милосердней ко мне?

95   Он исполнил лишь то, к чему его сам я принудил,

        Слабым был его гнев — большего я заслужил.

        Я молю богов (справедливейший он между ними),

        Чтобы на нашей земле Цезарь бессменно царил.

        Власть его велика, и быть ей навеки великой,

100 Пусть переходит она к отпрыскам славным его!

        Пред милосердным судьей (милосердье его мне знакомо)

        Ты красноречьем своим просьбы мои поддержи.

        Снятья вины не проси — проси безопаснее места,

        Где бы я жил, не страшась ловких, коварных врагов,

105 Чтобы нечесаный гет мечом кровавым не отнял

        Жизнь, которую мне видимый бог сохранил,

        Чтобы, когда я умру, сошел я с миром в могилу,

        Чтоб не давил меня гнет варварской Скифской земли,

        Чтобы кости мои — изгнанника жалкие кости —

110 Конь фракийский не мог тяжким копытом топтать.

        Чтобы — если смерть всех чувств не уносит бесследно —

        Тень не пугала мою гета коварного тень.

        Максим, такие слова могут доброго Цезаря тронуть,

        Если сейчас они трогают сердце тебе.

115 Августа слух преклонить да заставит голос твой, Максим,

        Ведь подсудимых не раз помощь спасала твоя,

        Тронет искусная речь, исполненная сладкозвучья,

        Сердце и ясный ум мужа, кто равен богам.

        Ведь не Атрея тебе просить, не Теромедонта^[597]

120 И не того, кто людей в корм лошадям отдавал.

        Наш повелитель скуп на кары и щедр на награды.

        Горько ему, если вдруг нужно суровость явить.

        Он побеждал для того, чтоб потом пощадить побежденных.

        Двери закрыл навсегда междоусобной войне.

125 Страхом расплаты он карает, а не расплатой,

        Редко виновных разит молний палящим огнем.

        Так попроси же его, посредником став между нами,

        Чтоб разрешили мне жить ближе к родимой земле.

        Я ли тебя не чтил, я ли не был гостем желанным,

130 И за одним столом я ли с тобой не сидел,

        Я ль не привел Гименея к сердцам пламенеющим вашим,

        Я ли песнь не слагал, славя ваш брачный союз?

        Ты ли книги мои не хвалил, меня поощряя

        (Я не имею в виду книг, погубивших меня)?

135 Мне ли ты сам не читал своих искусных писаний,

        Мне ли ваш род не дал в дом дорогую жену?

        Марция ценит ее и с самого раннего детства,

        Знаю, ввела ее в круг близких наперсниц своих,

        Как ее прежде к себе приблизила Цезаря тетка:

140 Коль они ценят ее, значит, достойна она.

        Клавдии, если б ее хвалили они, не пришлось бы

        Знаменья ждать от богов, чтобы молву заглушить.^[598]

        И о себе я скажу, что прожил жизнь безупречно,

        Только последних лет лучше бы не вспоминать.

145 Что говорить обо мне? Не скрывай, отпираться не вздумай —

        Стала моя жена тяжкой обузой тебе.

        К вам припадает она и ваш алтарь обнимает —

        По сердцу ведь божество каждый находит себе, —

        Молит, чтоб речью своей ты доброго Цезаря тронул:

150 Прах ее мужа тогда к ней бы поближе лежал.