Вместо того чтобы ехать в Тарасовку, Лайма отправилась домой. Вошла в пустую, задохнувшуюся от духоты, измученную дневным солнцем квартиру, скинула туфли, швырнула сумочку в кресло, распахнула окно и упала животом на постель – руки и ноги в разные стороны. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Смеяться как-то не получилось, а слезы хлынули сами. Все это время она загоняла поглубже внутрь боль потери. Она потеряла Соню, конечно, потеряла. И Ника Елецкова – такая молодая, такая живая – никогда не вернется к маленькому мальчику, который ждет ее под Ярославлем.

Лайма заснула, всхлипывая. Усталость утянула ее на дно глубокого колодца, из которого она вынырнула через несколько часов, на рассвете. Подсознательно она была настроена на Бондопаддхая, как чуткий радар на вражеский самолет. Ей нужно появиться в Тарасовке к утру, и странно, что никто из ее команды не позвонил и не поинтересовался, куда она делась.

Она достала свой секретный мобильный, но потом снова спрятала обратно. Наверняка они спят, оставив часового, и ее звонок никого не обрадует. «Поеду так, – решила Лайма. – Если бы группа переместилась в другое место, меня бы поставили в известность».

Перед тем как отчалить, она влила в себя две круж-ки кофе без молока и сахара и разжевала безвкусную булку с сыром, скорчившимся в целлофановом пакете. После вчерашних приключений на руке осталась пара синяков, а в душе – убежденность в том, что она каким-то образом виновата в гибели Сони Кисличенко и Ники Елецковой. Вслух Лайма не стала бы этого утверждать, но в душе была уверена, что обе погибли. Вряд ли Соня и Ника когда-нибудь встречались. Единственное, что их связывало, – это знакомство с ней, с Лаймой. Но кто преступник? Зачем он это делает? И при чем здесь она?

Размышляя, Лайма вела машину на довольно большой скорости, надвинув на глаза солнцезащитные очки. Вдоль шоссе пролетали черные кособокие деревеньки и коллективно засеянные поля – иллюстрация непрезентабельной сельской жизни. Время от времени в их длинную серую вереницу вторгались дачные поселки богачей, похожие на розочки с праздничного торта. Они утопали в мясистой зелени и пышных цветах, точно растительность интенсивнее и веселее росла именно за наличные.

Вот наконец нужный поворот. Несколько километров узенького рваного асфальта, испещренного буграми и подозрительными выпуклостями. Казалось, его положили прямо на дерн, оставив внизу шишки и камни. Лайма аккуратно сползла на проселок, который убегал в зеленые дебри, раздвигая кустарник и теряясь в подлеске. Массивные сосны торчали из земли слишком часто, словно свечи, воткнутые в именинный пирог пенсионера. Жиденькое серое утро здесь, под их кронами, казалось мрачным: солнце никак не могло вырваться из-за горизонта, чтобы смести всю небесную грязь на задворки.

Еще немного, и должно появиться жилье. Лайма снизила скорость, потому что увидела впереди знакомый микроавтобус. Он был оставлен прямо посреди дороги. Вернее, в конце дороги, потому что передними колесами стоял уже на траве. Дальше начиналась тропка – такая узкая и хилая, точно ее протоптало семейство ежиков, курсирующих от норы до соседнего прудика.

Не выходя из машины, Лайма достала мобильный и набрала номер Медведя. Телефон оказался выключен. Тогда Лайма позвонила Корнееву. Тот же результат. Она почувствовала себя ужасно неуютно. Медведь носил мобильник на поясе штанов, а Корнеев в кармане рубашки. Что могло заставить их отключиться?

Лайма стала ругать себя за то, что не позвонила еще вчера, перед тем, как лечь спать. Как она могла поступить столь легкомысленно? Она никуда не годный агент. Достав из «бардачка» пистолет, завернутый в тряпицу, Лайма развернула его и спрятала под футболку, заткнув за пояс юбки. Может, и зря она не надела штаны, но в юбке было привычнее. Холодный металл коснулся голой кожи, и появилось ощущение, что в живот дышит зверь, способный в любую секунду отгрызть кусок ее тела. Лайма аккуратно прихлопнула дверцу машины. Вышла на тропинку и крадучись двинулась вперед. Глаза ее шныряли по сторонам, словно у американского поселенца, опасающегося нападения индейцев.

Домик, описанный бабушкой Розой, стоял на пригорке – хорошенький, ухоженный, с высоким крылечком. В окнах было темно, вокруг – тихо. На всякий случай Лайма решила обойти его по кругу и приблизиться со стороны двора. Несколько раз из зарослей папоротника с гортанными криками вылетали птицы, и тогда она приседала, ожидая самого худшего. Но ничего не случилось, и ей удалось подобраться к дому живой и невредимой. Подойдя к задней двери, Лайма поскребла ее ногтями, потом постучала согнутым указательным пальцем.

Дверь открылась неожиданно. Медведь одним стремительным движением обхватил Лайму за плечи и втянул внутрь. Корнеев, стоявший тут же, заперся на засов. Глаза у обоих были горячечные, будто они только что участвовали в знатной потасовке. В глубине мрачной и убого декорированной комнаты на продавленном диванчике рядком сидели Бондопаддхай и Пудумейпиттан, напоминая испуганных детей, которых родители оставили на вокзале сторожить чемоданы.

– Как тебе удалось сюда пробраться?! – шепотом спросил Медведь, глядя на Лайму с недоумением.

– А что? – не поняла она. – Здесь гадючье болото, и меня должны были закусать до смерти бешеные змеи?

– Мы так надеялись, что ты не приедешь. Нас окружили, – сказал Корнеев. – Их так много, что мы даже растерялись. Боюсь, пророку живым отсюда не выбраться. Мы, конечно, будем защищать его до последней капли крови, но у них автоматы.

– У кого? – Лайма позеленела.

– Полагаю, это и есть неоатеисты. Они одеты в защитные костюмы и маски. Залегли вокруг дома. Не представляю, почему тебя не сцапали.

– Вероятно, решили, что она не представляет для них никакой угрозы, – высказал предположение Медведь. – Или хотят положить всех сразу. Может, подожгут дом.

– Но как они вас выследили? – Лайма задрожала мелкой дрожью.

Закончить жизнь в избушке возле Тарасовки, отстреливаясь от неоатеистов, не казалось ей таким уж заманчивым. Она собиралась отправиться на тот свет лет в девяносто, в окружении внуков и правнуков, с любимой кошкой в изголовье кровати.

– Вот! – вскинул брови Медведь. – Зришь в корень. Думаю, у нас проблемы со связью. Дело в том, что ночью позвонил босс.

– Борис Борисович? – Лайма была поражена. – Он что-нибудь объяснил? Почему не отвечал на звонки и не прислал связного?

– Они с помощником выполняли другое задание, вот в чем дело.

– И после его звонка появились эти... – подхватил Корнеев. – Вероятно, нас прослушивают. Мы снова вышли на связь с боссом, но он заверил, что с его телефоном все в порядке.

– А подкрепление? Он не может прислать подкрепление?

– Да ты что? – охладил ее Медведь. – Это же секретная операция. Если влипнем, никто нас выручать не будет. А то ты не знаешь.

Лайма не знала.

– Телефоны мы отключили, чтобы заодно и тебя не светить, – сказал Корнеев. – Давай сюда свой, мы его отрубим. Он ведь может служить маячком для врагов.

– Зачем им маячок, – пробурчал Медведь, – убийцы давно тут. Ну и много же их!

– Они уже открывали огонь на поражение? – спросила Лайма. – Обстреливали дом?

– Нет, только подбираются.

– Что будем делать?

Она старалась не показывать своего страха, но руки тряслись так, что пришлось втиснуть их в тесные карманчики юбки. Тут же напомнил о себе пистолет, и Лайма с облегчением отдала его Медведю.

– Пусть побудет у тебя.

– Я готовлюсь к вылазке, оставь пистолет у себя, – сообщил он. – Вы с Корнеевым пороху не нюхали в отличие от меня. Я умею незаметно подобраться к врагу и... Обезвредить.

– Может быть, не надо... обезвреживать? – струсила Лайма. – Мы не знаем их истинных намерений.

– Полагаешь, они хотят пригласить нас на вечеринку со стриптизершами? – хмыкнул Корнеев. – Нет, они сидят в засаде. И сидят по-серьезному.

– Отсюда видно хоть одного?

Корнеев подал ей маленький цилиндрик, оказавшийся подзорной трубой, и подвел ее к окну.

– Стань вот так, – велел он. – Смотри пристально вон на тот куст. Если хватит выдержки, сможешь его засечь.

Лайма приставила трубу к правому глазу. Труба немного поплясала у нее в руках, потом все-таки замерла и немедленно показала Лайме врага. Враг был страшный. На голове – черная каскетка, глаза под пластиковыми очками, плотно прилегающими к лицу, рот и нос закрыты специальной маской. Экипировка будь здоров. Он высунулся на несколько секунд и снова скрылся среди листвы. На том месте, где только что была его голова, только тускло блеснул в лучах восходящего солнца кончик автоматного ствола.

Лайма почувствовала, что ноги у нее сделались ватными, и в тот же миг увидела второго. Этот выглядел еще более загадочно. В пятнистом костюме, с фашистской каской на голове. Под каской тоже были очки, а сама она оказалась раскрашена зелеными и розовыми горошками.

– Ладно, я пошел, – сказал Медведь. – Вылезу через подвальное окно прямо в ту крапиву. Им не поздоровится.

Он надел на себя пояс, к которому была прикручена всякая всячина – нож, веревка, фляга, металлический крюк... Махнул им рукой и, открыв люк, спрыгнул вниз, в черноту. Некоторое время повозился там и затих. Вероятно, пробрался к окну и вылез на улицу. Лайма содрогнулась и спросила слабым голосом:

– А как наши индусы? Ни о чем не догадываются?

– Пророк ничего, – ответил Корнеев, не отводя глаз от чернеющего проема. – А с Пудди пришлось повозиться: он постоянно вопил, как попугай капитана Флинта.

Лайма оглянулась на Пудумейпиттана и увидела, что тот сидит с вытянувшимся лицом и вытаращенными глазами смотрит в пол.

– Что вы с ним сделали?

– Потом расскажу. Главное, теперь можно быть уверенным в его абсолютной безвредности.

– Хорошо, – пробормотала Лайма, и тут на улице раздались крики, шум и несколько странных сухих выстрелов.

Бондопаддхай встревоженно заерзал на диване, а Корнеев с Лаймой стремглав бросились к окну. Картина, представшая их глазам, поражала воображение. По поляне, словно какой-нибудь Полкан, носился Медведь, а от него, как куры, разбегались в разные стороны люди с автоматами в руках. Медведь вопил, и люди тоже вопили, причем среди этих воплей отчетливо слышался женский визг.

Корнеев оттолкнул Лайму и, крикнув: «Запри за мной дверь!», рванул на подмогу Ивану. Однако, когда он выскочил на улицу, схватка уже закончилась. Медведь выстрелил в воздух, и дюжина врагов замерла на месте с поднятыми руками. Лайма оглянулась на Пудумейпиттана, который, по идее, должен был свалиться на пол и выть, однако он сидел все в той же позе и никак на опасные звуки не реагировал. «Кастрировали они его, что ли?» – подумала Лайма.

Впрочем, размышлять было особо некогда. Вместо того чтобы запереть дверь, как велел Корнеев, она вслед за ним вывалилась во двор.

– Ты! – приказал Медведь самому толстому из противников, ткнув в его сторону пистолетом. – Снимай свой намордник.

Тот выполнил приказ и сбросил маску. Под ней оказалось молодое и мясистое, насмерть перепуганное лицо хомяка, которого прижали к стенке террариума. Круглые глазки уставились на пистолет со священным ужасом.

– Мужики, вы что? – жалобно спросил хомяк и скрестил ноги, как будто боялся обмочить штаны. – Вы чего вообще, а? Кто вы?

– Я тебе скажу, кто мы! – начал Медведь, надвигаясь на него, но тут Лайма вспомнила о своих правах командира группы и, выступив вперед, негромко сказала:

– Отставить. С пленными я поговорю сама.

Она подошла к толстячку и ласково спросила:

– Ребята, вы что здесь делаете?

– У нас командная игра, – ответил тот трясущимися губами. – Пейнтболисты мы. Здесь наша база. Это – как бы мост. Мы должны его удерживать в течение определенного времени.

От облегчения Лайма едва не расхохоталась.

– А оружие у вас, значит, стреляет шариками с краской?

– Ну да. Не пулями же! – Толстяк обиженно засопел. – Мы думали, вы из наблюдателей. Пропустили вас, чтобы не запачкать.

Медведь громко засопел и стал витиевато ругаться. На настоящей войне его ранило в первом же бою, а второе ранение он получил в ходе своей первой секретной операции. Да, у него не слишком большой опыт. Но так лажануться...

– Иван! – прикрикнула Лайма. Рычать на зарвавшихся мужчин она умела хорошо. – Выводи наших подопечных. У пророка сегодня пара-тройка встреч с поклонниками. Я обо всем договорилась. Кроме того, надо что-то решить со связью. А вы, ребята, можете продолжать свои игры через... – она вскинула часы к глазам, – пятнадцать минут. Ничего страшного. Просто вы нарвались на серьезные военные учения. Ошибочка вышла с выбором местности.

Пейнтболисты сбились в кучку, прижимая к себе спортивное оружие, и смотрели на них затравленно. У девиц, вылезших из-под масок, личики были известково-белыми.

Корнеев, словно двух бедных овечек, прогнал мимо них индусов. Те шли гуськом, кося на все происходящее коричневыми оленьими глазами. Пудумейпиттан по-прежнему молчал, что Лайму совершенно поразило. По узкой тропинке они двинулись к автомобилям. Обсуждать, в сущности, было нечего – все и так ясно.

Ребята со спортивными автоматами побрели за ними – вероятно, хотели убедиться, что они уедут.

– Пусть Иван ведет твою тачку, – внезапно предложил Корнеев. – Индусов нужно успокоить, а это ты одна умеешь.

– Пусть ведет, – согласилась Лайма.

Она надеялась, что за время пути Медведь оттает и перестанет смотреть исподлобья. Она догадывалась о его состоянии и понимала, что дружеское похлопывание по плечу тут не поможет. Кинула ему ключи от машины, подождала, пока он проедет немного вперед, и уже поставила ногу внутрь микроавтобуса, чтобы одним рывком забросить тело внутрь, когда рядом с ее головой просвистела пуля и дзенькнула о металл. В ту же секунду взревел мотор, и Корнеев бросил машину вперед, завопив что-то неразборчивое. Лайма едва удержалась в салоне, вцепившись пальцами в спинку сиденья. Дверца, оставшаяся открытой, бешено заездила влево-вправо.

Микроавтобус, подпрыгивая на ухабах, стремительно рвался к выезду из леса, Корнеев изо всех сил жал на сигнал, чтобы Медведь понял, что случилось ЧП. Медведь понял и прибавил скорость. Лайма сумела-таки захлопнуть дверь и оглянулась назад. Позади них, на дороге, стояли два человека в черном, держа в вытянутых руках по пистолету. Пистолеты плевались пулями.

– Только бы в колесо не попали! – закричал Корнеев, бросая микроавтобус то к одной обочине, то к другой. – Надень мне очки! Я должен хорошо видеть.

– Черт! – закричала Лайма, еще раз обернувшись назад. – Откуда они взялись?

Люди в черном перестали стрелять и вывели из зарослей бузины мотоциклы. Перекинули через седла обутые в высокие башмаки ноги. Движения у них были скупыми и хорошо выверенными. Они не суетились и действовали слаженно. Если бы не пейнтболисты, отправившиеся поглазеть на их отъезд, группу «У» скорее всего перестреляли бы еще на подступах к автомобилям.

Медведь умчался далеко вперед, освобождая путь. Цепляясь за сиденья, Лайма подобралась к Корнееву поближе, протянула руку и схватила очки, которые ездили по приборной доске. Потом прицелилась и взгромоздила их ему на нос. Как раз в этот момент микроавтобус выпрыгнул с проселка на узкую асфальтовую дорогу. Это было самое неприятное место – безлюдное, где бандиты могли действовать, ничего не опасаясь. Дальше, на шоссе есть шанс наткнуться на милицейский патруль. И вообще дорога с плотным движением не располагает к долгим погоням со стрельбой.

– Поднажми! – крикнула она, хотя понимала, что Корнеев и так знает, что делать.

Сзади нарастал рев моторов – мотоциклы оказались мощными, и еще несколько пуль цокнуло по кузову машины. Корнеев начал выписывать замысловатые кренделя и неожиданно высоким голосом крикнул:

– Командир! Я ничего не вижу! Боже мой, все расплывается перед глазами!

Бондопаддхай с помощником давно уже легли на пол и обнялись, словно молочные братья. На каждом вираже их катало по полу, как два незакрепленных огнетушителя.

– Я же надела на тебя очки! – взвизгнула Лайма, сообразив, что он едет змейкой потому, что перестал ориентироваться в пространстве.

– Они не помогают! – продолжал вопить Корнеев. – Все уплывает, не понимаю, где верх, где низ! Мы едем прямо в небо!

– Держи педали! – крикнула Лайма и, перевесившись сзади, навалилась на руль. Ее попа оказалась на уровне его головы, и Корнеев удобно прижался к ней ухом.

Ее руки легли поверх его рук. И тут впереди показался выезд на шоссе. Медведь выскочил туда первым – очень легко, очень ловко, не создав аварийной ситуации. Возможно, им с Корнеевым тоже повезет?

– Поворачиваем налево, Женя! – скомандовала Лайма. – Притормаживай!

Корнеев резко нажал на тормоз, а она вывернула руль. И все бы получилось, будь шоссе пустым и тихим. Но именно в этот момент к перекрестку приближался автомобиль, перевозивший директора ближайшего совхоза, а за ним, поскрипывая «уключинами», тащился милицейский «газик», ведомый майором Кривцовым. В другую сторону двигался внедорожник с весело оскаленной мордой. Микроавтобус, словно резвый олень проскакал прямо между ними, не удержался на асфальте, захватил передними колесами песок на обочине, потерял скорость и немедленно получил от тормозящего с визгом внедорожника ощутимый удар в зад.

От этого удара Бондопаддхай с Пудумейпиттаном выкатились на середину салона, а Лайма, висевшая поперек спинки водительского сиденья, не удержала равновесия и нырнула головой вниз, к педалям, где и окостенела от потрясения. Сейчас она напоминала рулон обоев, поставленный на попа. В довершение всего юбка упала ей на голову, обнажив симпатичный зад, обтянутый розовыми трусиками.

Майор Кривцов вывалился из своего «газика» и побежал к месту аварии. Водитель внедорожника тер лоб, матерился и выл. В микроавтобусе никто не подавал признаков жизни. Кривцов добежал до кабины и заглянул внутрь. Моргнул. Потом потряс головой, не веря своим глазам. За рулем сидел водитель, держа в одной руке очки. Другой рукой он обнимал за талию женское туловище с задранной юбкой, стоявшее справа от него вверх ногами.

– Всякого я в своей жизни повидал, – пробормотал майор, отступая. – Но с таким развратом сталкиваюсь впервые.

Не успел он договорить, как за его спиной нарисовался огромный Медведь. В руках у него была упрятанная в холщовый мешочек бутылка красного вина, которую Лайма припасла для Болотова к его дню рождения. Медведь взял бутылку за горлышко, прицелился и аккуратно чпокнул Кривцова по голове.

– Жека, уходим! – крикнул он, поймав майора под мышки и положив на асфальт.

– Я ослеп, – простонал Корнеев. – Даже в очках ничего не вижу!

– Ты сегодня утром вставил контактные линзы, болван, – рявкнул Медведь. – У тебя перебор с диоптриями. Брось очки и жми на газ!

– Сначала надо командира вытащить, – продолжал нудить Корнеев.

И тут из-под сиденья донесся рассерженный голос Лаймы:

– Выполняй, черт тебя дери! Брось очки и жми на газ.