16. Пустошь. Дети Ночи

Нарайян Сингх разжал пальцы, сжимающие румель, священный шарф-удавку душилы. Его руки вновь стали пронизанными болью и скрюченными артритом клешнями. Глаза наполнились слезами. Старик был рад, что темнота скрывает их от девушки.

— Я никогда прежде не убивал животных, — прошептал он, отходя от остывающего трупа собаки.

Дщерь Ночи не ответила. Ей пришлось упорно сосредоточиться и прибегнуть к своим зачаточным магическим талантам, чтобы сбивать с толку разыскивающих их сов и летучих мышей. Охота на Обманников тянулась уже несколько недель. Десятки новообращенных были схвачены, остальные рассеялись. Они соберутся вновь, когда охотники утратят к ним интерес. И охотники давно уже утратили к ним интерес. Но на этот раз ведьма из Таглиоса, кажется, твердо решила поймать Дщерь Ночи и живого святого Обманников.

Девушка расслабилась и вздохнула:

— Кажется, они полетели дальше, на юг. — В ее шепоте не было даже намека на торжество.

— Думаю, это их последняя собака. — Нарайян тоже не испытывал удовлетворения. Он протянул руку, легко коснулся девушки. Она не стала стряхивать его пальцы. — Они никогда еще не гонялись за нами с собаками. — Старик устал. Устал убегать, устал от боли.

— Что случилось, Нарайян? Что изменилось? Почему мать не отвечает мне? Я все сделала правильно. Но и сейчас не ощущаю ее там.

"А может, ее там больше нет», — мелькнула у Нарайяна еретическая мысль.

— А вдруг она не может? У нее есть враги не только среди людей, но и среди богов. И один из них мог…

Рука девушки зажала ему рот. Он затаил дыхание. У некоторых сов слух настолько тонкий, что они смогут уловить его хриплое старческое дыхание — если застанут девушку врасплох.

— Сова улетела, — прошептала девушка, убирая руку. — Как нам связаться с матерью, Нарайян?

— Хотел бы я знать, дитя. Хотел бы я знать. Я бесконечно устал. Мне нужен тот, кто смог бы меня направлять. Когда ты была маленькая, я думал, что к этому времени ты уже станешь правительницей мира. Что мы уже переживем Год Черепов и триумф Кины, а я стану наслаждаться наградой за свою непоколебимую веру.

— Не начинай и ты.

— Начинать?

— Колебаться. Сомневаться. Мне нужно, чтобы ты был моей непоколебимой скалой, Нарайян. Ведь всегда, даже когда все прочее обращалось в моих руках в прах, у меня был гранит папы Нарайяна.

Похоже, она хотя бы сейчас не пыталась им манипулировать.

Они свернулись калачиком, пленники отчаяния. Ночь, некогда бывшая владениями Кины, ныне принадлежала Протектору и ее приспешникам. И все они были вынуждены перемещаться под покровом темноты. Днем их было слишком легко опознать: ее — по очень бледной коже, а его — по физическим недостаткам. Награда за их поимку была большой, а деревенские жители всегда бедны.

Бегство привело их на юг, к необитаемым пустошам, цепляющимся за северные подножья Данда-Преш. Теперь населенные земли стали для них слишком опасны. Там каждый превратился в их врага. Но ничто не обещало, что пустоши станут для них дружелюбнее. Тут охотникам еще легче их выследить.

— Наверное, нам следует оставаться в изгнании, пока Протектор не забудет про нас, — пробормотал Нарайян. А она забудет. Вспышки чувств у нее всегда яростные, но никогда не длятся долго.

Девушка не ответила. Она смотрела на звезды — наверное, высматривала какое-нибудь знамение. Нарайян высказал невозможное предложение, и оба это знали. Они отмечены прикосновением богини. И должны делать ее работу. Должны выполнить свое предназначение, сколько бы несчастий ни ждало их на этом пути. Должны начать Год Черепов, сколько бы страданий ни пришлось им перетерпеть самим. Впереди их ждал рай.

— Нарайян, смотри. Небо на юге…

Старый Обманник поднял глаза к небу и немедленно увидел то, что она хотела ему показать. Клочок неба на юге, низко, над самым горизонтом, вдруг смялся и замерцал. Когда мерцание на полминуты прекратилось, в том месте показалось чужое созвездие.

— Аркан… — прошептал Нарайян. — Это невозможно.

— Что?

— Это созвездие называется Аркан. Мы никак не можем его видеть. — Оно не из этого мира. Нарайян узнал о нем только потому, что был пленником Черного Отряда в то время, когда по поводу этого созвездия шел отчаянный спор. Оно как-то связано с Сияющей равниной. Под которой в заточении лежит Кина. — Наверное, это знамение для нас. — Нарайян был готов ухватиться за любую соломинку. Он кое-как поднялся на усталые ноги, сунул под мышку костыль. — Значит, идем на юг. Где мы сможем идти днем, потому что там некому будет нас увидеть.

— Я никуда больше не хочу идти, Нарайян, — ответила девушка, но тоже встала. День за днем, месяцами и годами они только и делали, что шли, потому что лишь постоянное перемещение могло спасти их от зла, которое могло помешать им выполнить их священное предназначение.

Где-то вдалеке ухнула сова. Нарайян не обратил на нее внимания. Он в тысячный раз думал об изменчивости фортуны, столь быстро подкосившей все их планы после нескольких лет, когда все шло так хорошо. Вся его жизнь состояла из череды таких резких и внезапных перемен. И если он сумеет вцепиться в клочки своей веры, сумеет вытерпеть, то вскоре фортуна вновь ему улыбнется. Ведь он живой святой. И все выпавшие ему лишения и испытания будут оценены сполна.

Но он так устал. И все тело так болит… Он пытался не думать о том, почему в мире теперь совершенно не ощущается присутствия Кины. И вместо этого сосредоточил всю свою волю на усилии, которого требовало преодоление очередной мучительной сотни ярдов. А одержав эту победу, сосредоточится на покорении следующей сотни.