Глава 3

На следующий день мы могли убедиться, что наши расчеты в отношении ветра были правильны. Сильный северо-западный ветер поднял волнение в Арабатском заливе. А в заливе Казантип у берегов мыса был почти полный штиль. Кстати сказать, местные жители называют бухты, примыкающие к плоской пересыпи с запада — Русской бухтой, а с восточной — Татарской. Не знаю, насколько узаконены эти названия в географии, но если вам твердят целые дни о Русской и Татарской бухтах, то невольно начинаешь называть их этими именами.

Песчаный берег Татарской бухты начинался от скалистых обрывов, замыкающих бухту с севера, и исчезал на юго-востоке в розовой утренней дымке. На берегу выгружали привезенную со срезки рыбу. Чайки с криком вились у байд, подхватывая на лету мелкую рыбешку. Мы прошли немного по узкой полоске суши вдоль береговых утесов мыса, пока скалы не преградили нам путь. Тогда пришлось идти по мелкой воде вдоль берега. Вода была по щиколотку, кое-где дно понижалось и вода доходила до колен. На мягчайшем песке волны нарисовали сложные узоры.

Мы выбрали удобное место между двумя большими скалами, где мелкие плоские камни не мешали расположиться лагерем.

Рыбаки скоро разошлись по домам. Большие смоленые байды казались от нас не больше арбузного семечка. Бухта осталась во владение нам и чайкам. Я побродила немного, намечая план осмотра бухты. Под камнями, лежащими у самого уреза воды, было много мелких, с ноготь, крабиков брахинотусов. У них почти квадратный панцирь с геометрическим узором, в котором сочетаются песочно-желтые, зеленоватые, черный и белый цвета. Рисунок узора очень разнообразен.

Другие крабы, ритропанопеусы, несколько крупнее. Их округлые панцири достигают размеров пятачка. Разумеется, они малютки по сравнению с крупными крабами Черного моря, не говоря уже о крабах северных морей или гигантских крабах океана.

Интересна судьба ритропанопеуса. Несколько десятков лет назад он был случайно завезен в Голландию с побережья Северной Америки. Такие переселения личинок крабов или моллюсков давно наблюдаются учеными. Прошло еще какое-то время, и ритропанопеус появился в Бугском и Днепровском лиманах. А теперь он широко распространен по Азовскому морю. Мы находили его на Казантипе и у Бердянска.

Некоторые камни снизу были покрыты таким количеством актиний, что студенистые тела лепились вплотную друг к другу.

Одна из них, довольно крупная, медленно сжималась в комок, постепенно поджимая внутрь, ко рту, свои прозрачные щупальца. Из центра клубка торчали ножки маленького кра-бика. Множество мелких ракообразных шныряло по мокрым камням берега в зоне заплеска.

Там, где глубина воды была сантиметров двадцать пять, уже начинались лужайки морских трав.

Я поплыла почти от самого берега, чтобы видеть все постепенные изменения дна.

Ближе к берегу на песке лежали крупные плоские камни, обросшие нитевидными водорослями. Тут же начинались большие лужайки лапчатого рдеста, занихеллии и зостеры. Чем дальше я плыла, тем меньше становилось камней, пока подо мной не потянулась бесконечная песчаная равнина. Хотя я была уже далеко от берега, глубина оставалась почти неизменной, колеблясь от 70 сантиметров до метра с небольшим. Равнина изрыта массой небольших ямок, глубиной в пять-десять сантиметров. И в каждой ямке лежал бычок. При моем приближении бычки некоторое время лежали неподвижно, плотно прижимаясь ко дну своих убежищ. Но я плыла над ними на очень небольшой высоте, и они в конце концов не выдерживали и обращались в бегство.

Все бычки, даже лежащие в относительно глубоких местах (примерно полтора метра), кидались обязательно к берегу, под прикрытие камней и травы. Немного дальше вдоль скалистой части бухты дно понемногу понижалось. Но даже на расстоянии сотни метров от берега глубина была всего метра два или даже еще меньше.

Заросли зостеры, занихеллии и лапчатого рдеста кишмя ки шели мелкими ракообразными. Полупрозрачные креветки сто яли между стеблями, вытянув длинные, тончайшие усики.

Бычков здесь было множество. Местами на песчаных плешинках между травой они лежали, почти сплошь покрывая дно своими толстыми тельцами. Я подсчитала их количество на этом участке, выбирая и перенаселенные места, и места, где рыбы было меньше. В среднем на квадратный метр дна приходилось от 10 до 12 бычков. Я снимала направо и налево, забыв обо всем на свете, как вдруг из-за зарослей появилась стая кефали. Они прошли, к сожалению, слишком далеко, чтобы можно было их фотографировать. В стае было штук десять крупных рыб. Через несколько минут прошла еще одна стая, которую я успела снять в тот момент, когда они были от меня на расстоянии немного более метра.

Кефали заметили меня, только подойдя совсем вплотную. Они испуганно кинулись в сторону берега и исчезли. Гоняться за ними было бессмысленно. Я продолжала совершенно неподвижно лежать на поверхности над зарослями рдеста. Через несколько минут появились еще кефали, может быть, те же самые.

Они медленно приближались, время от времени почти становясь на голову, чтобы подхватить что-то между корнями растений и на песчаных плешинках. Возясь среди травы, они развели порядочную муть. Под прикрытием этой завесы я начала осторожно подбираться к кормящейся стае. Однако движение ластов создало шум или определенные колебания воды, вызвавшие тревогу рыб. Они кинулись спасаться, но так как я опять замерла в полной неподвижности, то по ошибке направились в мою сторону, не замечая меня за длинными стеблями рдеста и мутной пеленой. Толстая морда кефали с вытаращенными глазами появилась у самого моего лица. Кефаль сделала такой прыжок, что ей мог бы позавидовать акробат. Она выскочила из воды, метнулась в сторону и исчезла. Вслед за ней пролетели почти рядом со мной остальные кефали. Их паническое бегство вызвало заметное беспокойство среди флегматичных бычков. Они начали сниматься со своих мест и направляться к берегу, под камни.

Насыщенная мельчайшими живыми организмами и частицами взвеси вода Азовского моря сильно ограничивает возможности фотографирования. Даже в относительно прозрачной воде тихих бухт желательно снимать на расстоянии не более одного или полутора метров.

Я поплыла дальше, надеясь на новые интересные встречи. Пока, кроме новых «залежей» бычков и мелких рыбешек — молодых атерин, никого еще не было. У многих атеринок на загривке или между жабрами, у их основания, иногда у анального отверстия сидели крупные темные бородавки. Пользуясь тем, что атеринки подпускали меня совсем вплотную, только увертываясь от протянутой руки, я внимательно рассмотрела странные наросты. Это были паразитические ракообразные, похожие на сфером. Они сидели на теле атеринок, крепко вцепившись в беззащитных рыбешек, заметно отстававших от стайки. Еще накануне, плавая в бухтах западной стороны, я обратила внимание на танцующих в воде круглых рачков-изопод, которых я по ошибке приняла за сфером. Попытки их поймать просто рукой были совершенно безнадежны. Нужен был сачок, но его у меня не было с собой, быть может, в первый раз за все поездки на море.

Вероятно, человеческая кожа слишком груба и толста, чтобы рачки могли к ней присосаться. Они иногда прикасались к лицу и рукам, но сейчас же отскакивали прочь, продолжая, однако, свои танцы перед стеклом маски. Здесь, в Татарской бухте, их было очень много. Пока другой рыбы не было видно на моем, ограниченном семью-восемью метрами подводном горизонте, я подсчитала атеринок с паразитами на теле. Оказалось, что каждая двадцатая рыбка в стае несла на себе сосущего ее рачка.

Понемногу дно начало углубляться, затягиваясь зеленоватой мглой. Было уже метров шесть глубины. Я нырнула, чтобы рассмотреть большую темную рыбу. Это был громадный бычок, патриарх среди остальных, тоже не маленьких, лежавших во множестве среди редких кустиков зостеры. У дна было сумрачно. Видимость заметно снизилась, и на расстоянии трех-четырех метров предметы были едва видны. Немного дальше появились очертания странных камней, напоминавших мягкие складки ткани. На них тоже лежали бычки. Складки переходили в ячеистую стену, тянувшуюся до самой поверхности. Это было крыло ставного невода.

Немного дальше в сети торчало странное животное, состоящее из двух хвостов, по хвосту с каждой стороны стенки. Пришлось нырнуть поближе, чтобы понять в чем дело. Бычка, завязшего в сети по брюхо, начал заглатывать с головы другой бычок, чуть побольше. Между ними была ячеистая стенка. Может быть, бычку, заглатывающему своего собрата, удалось бы не только проглотить его, но и пройти таким образом сквозь стену? Это осталось невыясненным. Я так внимательно разглядывала двухвостое животное, что бычок смутился, выплюнул голову жертвы и недовольный ушел на дно. Как ни странно, заглатываемый бычок был живым, очень живым. Он опрометью кинулся на дно, как только я освободила его из сетки. Белая перетяжка вокруг тела за жаберными крышками показывала, где капроновая нить врезалась в кожу.

Плывя от берега вдоль крыла, я повторяла путь рыбы, заходящей в ставник. Время для обследования невода было выбрано неудачно. С момента последней срезки прошло всего несколько часов, рыбы в ставнике было мало. Несколько крупных сарганов быстро плавали вдоль стен. Некоторые из них пробовали проплыть сквозь ячею сети, но удавалось это не всем. Застрявшие сарганы служили доказательством того, что толстый живот иногда очень мешает при бегстве из тюрьмы. Они завязли в сетке как раз в самом широком месте своего змеевидного туловища. Все сарганы были еще полны сил. Они отчаянно извивались, протискиваясь сквозь ячею, и застревали еще больше. Одному, что был поменьше, удалось-таки, ободрав бока, вырваться на свободу.

Кроме сарганов, в ставнике были бычки и несколько мелких скатиков, относившихся к своему плену с полнейшим равнодушием и спокойно лежавших на складках сети, вряд ли даже замечая, что находятся в ловушке.

Прошло уже не менее двух часов, как я вошла в воду. Пора было возвращаться к своему лагерю. По дороге обратно вдоль береговой линии поминутно встречались косячки кефали штук в 10–15. В поле зрения все время мелькали серебристые, толстые тела рыб. Они, видимо, предпочитали держаться у глубины в метр или полтора, медленно переплывая с места на место в поисках корма. Я плыла, не соблюдая даже элементарной осторожности и во всю шлепая ластами по поверхности воды. Передо мной как метлой сметало рыбу. То и дело из зарослей кидались испуганные кефали и бычки. Кефали плыли, как говорится «в полводы», бычки неслись у самого дна, с неожиданной быстротой делая на ходу резкие повороты. Казалось, что вот-вот они заденут за дно толстыми животами.

Я ушла из Татарской бухты с твердым намерением вернуться туда немного попозже, в конце дня, когда в ставник соберется побольше рыбы, однако небольшой дождь и набежавшие облака помешали мне в тот же день вернуться к ставнику.

На другой день опять дул северо-западный ветер, но он начисто вымел небо, и солнце сияло, как летом. Чтобы не перемерзнуть раньше времени, я не заплывала далеко от нашего лагеря, через каждый час выходя погреться на солнце. Кефали опять было очень много. Сама не знаю, как мне удалось подкрасться к трем кефалям, углубившимся в поисках морских червей среди зостеры. Я вцепилась двумя руками в скользкие, тонкие листья и буквально боялась дышать. В метре от меня большая кефаль подковыривала мордой верхний слой песка и с аппетитом шлепала толстыми губами. Другая, поменьше, быстрыми движениями склевывала что-то с поверхности плоского камня. Чуть дальше еще несколько кефалей собрались все головами в одну маленькую прогалину и возились там в свое удовольствие, поднимая в воду золотистую на солнце пыльцу мути.

Тревогу подняла кефаль, обиравшая что-то с камня. Она повернулась в мою сторону и замерла на долю секунды. В следующее мгновение она резко метнулась в сторону. Все остальные, как по сигналу, кинулись вслед за ней. На этот раз я тоже поплыла за ними. Было интересно взглянуть, куда направятся испуганные рыбы. Они так решительно плыли к берегу, что, казалось, вот-вот выйдут на него и спрячутся там от меня среди береговых скал. До этого дело, однако, не дошло. Кефали заплыли на глубину до полуметра, резко повернули вдоль берега и, плывя по мелководью, скрылись из глаз.

Метрах в двухстах от берега, где дно покрыто мельчайшим заиленным песком, а глубина два-три метра, лежали небольшие кучки раздавленных раковин моллюсков-сердцевидок. В каждой кучке была пригоршня ракушек.

Кто-то поедал здесь сердцевидок, давя твердую раковину. Кучки, вероятно, образовались оттого, что рыба набирала в рот несколько штук моллюсков, а потом сразу выплевывала все остатки. Но кто?

Николай высказал предположение, что здесь кормился осетр. На Каспии Николай наблюдал за осетрами, которые поступали именно так: набирали в рот моллюсков, а потом выплевывали дробленые остатки раковины. Впрочем, вопрос остался нерешенным.

Вполне возможно, что моллюсков здесь ела совсем другая рыба, например большой морской кот. Подводные спортсмены могут сами разрешить этот вопрос, если он их интересует. Что же касается морских котов, то их было здесь много, особенно маленьких, в тетрадь величиной. Они лежали на дне, присыпав по обыкновению края плавников песочком, или переплывали с места на место, роясь в песке.

На пути к берегу я встретила пеламидок, небольшой косячок в четыре штуки. Казалось, они не торопились, но спинные плавники были так же плотно прижаты к их спинкам, как и во время охоты, когда они стремглав неслись за ставридой. Рыбки отнеслись ко мне настороженно и близко не подпустили. Дальше опять пошли заросли занихеллии и зостеры. Глубина стала не более метра. Заржавевший кусок железа лежал рядом с лужайкой травы. Митилястеры и балянусы густо облепили поверхность металла. Вероятно, это была отломанная лапа небольшого якоря. Под ней, сбившись тесной кучкой, лежало штук пять или шесть бычков. Места было мало, и поверх всей компании лежал еще бычок, которому не хватило места на грунте. Эта ямка под куском ржавого железа, битком набитая бычками, служила для них таким же убежищем, как и камни, которых здесь было мало.

Чуть дальше, у самого края зарослей травы, прямо под собой я увидела крупную камбалу-глоссу. Она лежала совершенно неподвижно. Нас разделял метр водной толщи. Я просто нагнулась и крепко схватила ее за голову и хвост. Камбала была сантиметров в 35–40. Я стояла по пояс в воде, держа камбалу, как поднос, двумя руками и была в полной растерянности. Что делать с ней дальше? Нести домой, где рыбы и так сколько угодно, и жареной и вареной? Кроме того, меня немного смущало, что камбала так неподвижно лежала у меня в руках. Может быть, она дохлая? Я совсем забыла, что так же вели себя маленькие камбалки на Черном море, и слегка разжала свою судорожную хватку, чтобы посмотреть, двигает ли рыба жабрами. Камбала разрешила все мои сомнения, метнувшись от меня с резвостью, неожиданной в этой плоской рыбе. Она сделала полукруг в толще воды и поскорее залегла где-то с другой стороны травки. На том месте, где она лежала, остался отчетливый отпечаток ее тела. Я искала камбалу некоторое время, но вместо нее нашла другую камбалку, калкана, величиной в ладонь. Он метнулся у меня из-под пальцев и, пустив фонтанчик песка, под его прикрытием спрятался немного дальше.

Мне все больше нравилось здесь, на Казантипе. Правда, все это было больше похоже на мелкий садок с рыбой, чем на величественные подводные пейзажи настоящих морей, но и это мелководье имело свои преимущества. Вода была прогрета солнцем, не слишком мутная, несмотря на сильный ветер, который с этой стороны мыса почти не чувствовался, а рыбы было столько, что радовалось сердце. Некоторое однообразие видов компенсировалось количеством животных.

Крупного калкана я встретила во второй половине дня, когда плыла, чтобы нанести визит рыбе в ставнике. Вот этот уже не дал возможности схватить его руками. Он поднялся со дна метрах в двух от меня темный, округлый, похожий на большое бронзовое блюдо, потемневшее от времени. Левая, слепая сторона рыбы казалась в воде очень белой. Калкан почти скрылся из виду, а белое пятно долго еще мелькало в зеленоватом тумане, становясь все более мутным.

Я подплывала к ставнику. Впереди шла вертлявая стайка серебристой ставриды. Они дошли до крыла, замешкались немного, потом повернули вдоль преградившей им путь сети, направляясь ко входу в невод. Я осталась снаружи, не желая без разрешения рыбаков заплывать в ставник. Кроме того, меня не очень привлекала перспектива ожидания вместе с рыбой утренней срезки, что вполне могло случиться, если бы я запуталась в сети. Через прозрачную стенку мне было и так отлично видно, что делается в ставнике. Там кружила рыба.

Мимо меня проплыли два или три крупных судака, потом появились ставриды, не те, что вошли только что, а более крупные. Мелькнули крупные пеламиды, которые двигались толчками, то замирая на месте, то кидаясь вперед. Вдоль стенки, непрерывно тыкаясь носом в сеть, проследовал крупный хвостокол. Он искал выход из ставника. Как ни странно, рыба не догадывалась вернуться тем же путем, каким она заходила в ловушку. Впрочем, кое-кто догадывался. Я заметила несколько кефалей. Они прошли вдоль крыла, обогнули его и вышли с другой стороны. Получасовое наблюдение за кефалями подтвердило первое наблюдение. Иногда, дойдя до крыла, кефали просто поворачивали назад, иногда заходили даже внутрь невода, но через некоторое время все же выходили из ловушки. Одна или две из них, встретив препятствие, выпрыгнули из воды, но ударились о высоко натянутую сеть и упали назад. Разумеется, какой-то процент кефалей заходит в невод и не успевает выбраться из него до прихода рыбаков (это подтверждает их наличие в уловах), но процент этот совершенно ничтожен по сравнению с громадным количеством кефали в бухте. Для ловли кефали существуют специальные сети.

Меня удивило почти полное отсутствие барабули. Встречались одиночные экземпляры, но не часто. В 1954 году ее было тоже не очень много, особенно по сравнению с 1952 и 1953 годами, когда колхоз добывал ее по 500–600 центнеров за сезон. А в этом году барабуля попадалась в незначительном количестве.

В Русской бухте я плавала в очень неудачную погоду. Судя по мельканию серебристых тел в желто-зеленой воде, полной крошечных частиц взвеси, рыбы там было много. Скорее всего это проходили косячки кефали. Однако случайно встреченные на близком расстоянии довольно крупные рыбы оказались чехонью. Сплющенное с боков тело чехони, покрытое блестящей светлой чешуей, хорошо видно издали даже в мутной воде.

Крупные калканы и скаты несколько раз встречались на илистом грунте метрах в двухстах от берега. Кое-где в зарослях зостеры было много морских коньков, морских игл и, разумеется, бычков. Ближе к песчаной части бухты животных становилось меньше. К своему удивлению, в зарослях морской травы у самых причалов я встретила много зеленушек, которые в 1954 году считались здесь редкими рыбами.

В одно прекрасное утро я отправилась с рыбаками на срезку ставного невода. Байду осторожно провели между гундерами — шестами, на которых крепят ставной невод. Низко согнувшись, почти лежа на борту, рыбаки мерно и неторопливо перебирали полотно сети. Я свесилась с борта, с нетерпением ожидая появления первых рыб. На ячейках сети елочными игрушками висели морские коньки. Вот удивительная рыба… Они сами прицепились хвостами к нитям и давно могли бы уплыть, если бы догадались, что надо разжать хвост.

Однако в их лошадиных головенках не возникала даже такая простая идея. Болтаясь в воздухе, они продолжали цепляться за сетку.

Из темной глубины медленно всплывало полотно невода. Рыбы отходили все ближе к «прижиму», внешнему краю ставника. Потом отступать им стало некуда. Серебряные стрелы сарганов прорезали воду. Плоское темное тело камбалы или ската скользнуло по приподнятой сети и растворилось среди мечущихся теней. Вода закипела от множества бьющихся тел. Прежде всего черпаком выбросили несколько жгучих медуз, потом багром выбрали скатов-хвостоколов. Только избавившись от этого неприятного прилова, рыбаки занялись рыбой. Но вместо того, чтобы пересыпать ее в байду, они, не поднимая сети, начали выбирать руками и выбрасывать в воду за ставник множество мелкой рыбы. Их тела так и мелькали в воздухе. Испуганная рыба, упав в воду, мгновенно исчезала в глубине. Это в основном были молодые судаки.

— Все будете выкидывать или немного оставите? — спросила я рыбака, который, почти лежа на борту, обеими руками кидал в воду мелких судаков.

— Трошки оставим, — засмеялся рыбак. — Пусть еще погуляет, все равно будет наша.

Калканчики и мелкие бычки тоже летели за борт.

Рыбы оказалось центнера полтора. По команде бригадира рыбаки взялись за края сети, и волна рыбы, обдавая нас брызгами воды, слизи и чешуи, хлынула в байду. Пока байда медленно шла к приемному пункту, рыбу рассортировали по ящикам. В улове преобладали крупные бычки. Кроме них, было сотни полторы мелкой ставриды, с десяток крупных судаков, штук пять кефалей, один крупный темный горбыль, пяток пеламид и столько же ласкирей (совсем небольших), с десяток сарганов и несколько камбал.

Недостаток времени не дал мне возможности более детально ознакомиться с подводным миром Азовского моря. Но, судя по тем районам, в которых мне пришлось побывать, Азовское море представляет большой интерес для спортсменов-охотников и для тех, кого интересуют наблюдения за поведением рыб. Можно так же сказать с уверенностью, что подводные спортсмены, ищущие красивые и романтические пейзажи, кристальную воду и большие глубины — на Азовском море их не найдут.

Если выйти на байде или небольшом рыболовецком судне подальше от берега, возможно, там найдется много интересных объектов для охоты или наблюдений. Незначительная глубина моря дает возможность почти в любой его точке достигать дна без аквалангов с одной только маской и трубкой. Вероятно, каждому подводному спортсмену было бы интересно посмотреть на то, как кормятся осетры и севрюги, проходят стаи кефали и крупные калканы лежат на дне.

Продолжительные штили, которые иногда затягиваются на много дней, могут в значительной степени содействовать увеличению прозрачности воды. Правда, колоссальное количество мельчайших живых организмов, фито — и зоопланктона, насыщающее воду в течение весенних и летних месяцев, не дает воде возможности приобрести прозрачность, равную прозрачности воды Черного моря. Но с этим приходится мириться, тем более что без этих живых организмов не было бы сказочных рыбных богатств Азовского моря.

Если избегать районов, где крупные реки выносят в море большое количество взвеси, всегда можно найти такие места, где будет много рыбы и достаточно прозрачная вода, чтобы ее видеть. Южные берега Азовского моря в этом отношении наиболее подходящи.

Нам не удалось поплавать в районе мыса Китень (между Казантипом и Арабатской стрелкой), необследованным осталось побережье Керченского полуострова от Казантипа до пролива. Никто из моих друзей подводных спортсменов еще не плавал там, и кто знает, может быть, именно в этих местах их ждут необыкновенные встречи под водой.