* * *

Конан с Косталисом прибыли на указанное им место, оставили охрану у подножия живописнейшего холма, а сами поднялись на него.

— Замечательно, — сказал маг, — чистое место, ничего не помешает.

Он с помощью своих талисманов выверил направление, обратившись на юг, разложил в нужном ему порядке деревянные дощечки с магическими символами, достал свой жезл и велел Конану занять место в двух шагах перед ним.

— Не надо смотреть на меня так, будто собираешься продырявить меня взглядом, — сказал маг, — ничего я тебе не сделаю.

Конан ничего не сказал на это, но извлек свой меч из ножен. Косталис поморщился, но возражать не стал. Через несколько минут после начала магической процедуры в воздухе перед ними возникло туманное облачко.

— Есть, — произнес Косталис, — я его нащупал!

Облачко вдруг просветлело, и в слабо светящемся круге появилось лицо офирского мага — смуглое, морщинистое, с пронзительным взглядом черных глаз. На голове мага был пестрый тюрбан — головной убор, защищающий и от солнечных лучей, и от вражеских ударов.

Косталис бормотал свои заклинания, но офирский маг уже направил на него свой жезл, и Косталис замолчал. Взгляд его обессмыслился и потускнел. Медленно поворачивая свой жезл, офирский маг начал тоже произносить заклинание, но Конан не собирался дожидаться результатов этого заклинания.

Он мгновенно вскинул свой меч и длинным выпадом вонзил меч в горло вражескому магу. Светящееся кольцо покраснело, сжалось, и в руках Конана осталась рукоять меча с жалким осколком вместо клинка.

— Ты это чего, — раздался полузадушенный голос Косталиса, — ты его мечом?

— Ага. Скажи еще, что я опять тебе все испортил!

— Гхм… Нет, наверное. И ты его убил?

— Ну, если он не сможет жить с перебитым горлом и позвоночником, тогда я его убил.

— Убил?.. Не похоже… У мертвых аура затухает, а у него пульсирует.

Косталис смотрел на свой жезл и как будто к чему—то прислушивался.

— Тогда в следующий раз сам с ним разбирайся. Если сможешь!

Маг смутился:

— Я ведь понял, чем он меня взял. Только он на самом деле очень сильный маг. Он так быстро наложил на меня заклятье, что я просто не успел что—то сделать. Хотя мог бы. Но не успел.

— Косталис, не смеши меня. В бою цена такому «не успел» — жизнь. И, кстати, ты мне должен новый меч!

На следующий день отступающие отряды коринфийцев соединились с пешим ополчением. Пардик встретился с Бертиозисом и другими старшинами Монстардиноса, которым было поручено вести войну. Военный совет был единодушен: занять подготовленную позицию и дать бой офирской армии. Передовые отряды офирцев встретили плотной Стрельбой и атаками конницы, так что те отошли и стали ждать подхода основных сил. То, что завтра бой, было ясно всем. Пардик с Конаном поехал посмотреть на поле.

Пехота встанет здесь, — показывал сотник, — левый, фланг прикрыт низинкой, заросшей кустарником. Здесь позади пехоты поставим четыре сотни конных лучников. Они будут прикрывать пехоту стрельбой из луков и пойдут на подмогу, если офирцы пробьют строй. Позади правого фланга холмы, и там я поставлю резерв — восемь сотен конников. Я сам буду там и тебе предлагаю пойти со мной. Если наша пехота выдержит первый удар конницы и сможет опрокинуть ее, мы пойдем вдогон. Все трофеи наши будут!

— Хорошо, — согласился Конан. Ему уже нашли и новый меч, и шлем, и кожаный доспех, обшитый железными пластинами.

Они возвращались, слыша разговоры у костров, где воины наставляли новичков:

— …если возле тебя раненый враг оказался, то сразу добей его, пока он тебя из последних сил сам не ударил…

— …тяжелый удар, когда принимаешь на щит, то щит поверни, чтобы не вся сила на тебя пришлась, а удар соскользнул в сторону…

— …если тебя конный саблей достать хочет, то не пытайся отразить этот удар, а сам его рази…

— …и как бы тебе ни было страшно, стой крепко, потому что побежишь — не спасешься…

И чей—то пьяный голос:

— А ты разве знаешь, как это бывает? Когда копье пробивает твой щит, и раскрывается внутрь доска щита, пропуская стальной наконечник, и он вонзается в твой доспех, и железо рвется под его напором, вонзаясь тебе в грудь…

И вот настало утро следующего дня. С первыми лучами рассвета армия Коринфии уже стояла в поле. Стояли молодые парни, ни разу в жизни своей не убивавшие врага, но готовые всю кипящую энергию свою вложить в тот миг удара, который решает — ты сразишь врага, или он тебя. Легко убивать в бою, когда нет времени раздумывать, вникать в свои ощущения и сомневаться. Стояли зрелые мужи, главы семей и домохозяева. Они пришли исполнить тяжелую грязную работу, которую необходимо сделать, хотя бы тебя потом и унесли с поля мертвым. Есть в мире вещи поважнее, чем собственная жизнь. Люди тысячника Бертиозиса, возами вывозившие запасы оружия из городского арсенала, смогли вооружить всех, кто пришел со своим оружием мало подходящим для битвы. Сотники накануне рассортировали ополченцев по вооружению, чтобы щитоносцы и пикинеры не встали вразнобой, а стояли в правильном строю. Воинов с самыми лучшими доспехами ставили в центр, остальных — по флангам, где их будут прикрывать лучники и конница. Каждому пехотинцу пытались вдолбить железное правило: главное — это удержать строй. Если сомнут, сдавят, то бойцы будут мешать друг другу, и разгром неминуем. Передовые отряды конников Офира и Коринфии проехались друг перед другом, показывая готовность не пропустить вражеские разъезды к основным силам, и тут же отошли назад. На поле выдвигалась офирская армия. Баронские дружины выезжали на позицию атаки, лучники выходили на дистанцию прицельной стрельбы. И вот зазвучали рога. Тяжелая конница, набирая скорость, двинулась вперед. Пока конница проскакала расстояние до коринфийцев, стрелки успели дать пять залпов. В гущу людей не промахнешься, но первые ряды прикрыты щитами и доспехами, хотя некоторые стрелы нашли открытые места.

— Хар—р—р! — кричат всадники, налетая на строй коринфийцев.

Будь ты как угодно силен, ты не сможешь остановить всадника, несущегося на тебя! И тебе некуда отступить или уклониться. Это смерть!

И вдруг неудержимая конная лава сорвалась, как волна на мелководье. Перед правым флангом пехоты поднялись грубо сбитые из досок щиты в рост человека, лежавшие под слоем скошенной травы, На левом фланге перед конницей оказались замаскированные ямы, а центр ощетинился длинными копьями. И нашли свою цель стрелы, пущенные конными стрелками из—за пешего строя. И падающие лошади преградили дорогу своим же конникам. И бесполезны тебе сила и ловкость, воинская выучка и доблесть, потому что ты сдавлен своими же воинами и помышляешь только о том, как выбраться из этой ловушки. И качнулся было вперед строй коринфийского войска, чтобы навалиться на беспомощного врага и бить его, пока он не в силах защищаться!

Но вдруг ударил по войску налетевший вихрь, запорошил глаза, перебил дыхание, толкнул в щиты, не давая сделать шаг. И этого хватило, чтобы офирские конники, разворачивая коней, поскакали назад.

Позади пешего войска сотник Пардик осыпал немыслимыми проклятиями офирского мага.

— Сорвалось! — рычал он. — Видишь, киммериец? Мы бы погнали их, и вырубили бы их пехоту, и бросили вдогон конницу! И сорвалось!

Вмешательство офирского мага в критический момент боя действительно помогло коннице отойти и перегруппироваться. Только на левом фланге отступающая конница смяла своих же пехотинцев, а на правом те успели отойти в сторону. Перед строем коринфийской армии осталось лежать до полутора сотен убитых, но ловушки были уже вскрыты, большие щиты разбиты. Сотники спешно восстанавливали строй. Офирская армия перестраивалась — все лучники сместились на правый фланг и дали десяток залпов, так что правый фланг коринфийской пехоты дрогнул и заколебался.

Коринфийские конные лучники тоже сместились на правый фланг и начали стрельбу по атакующей офирской коннице. Та сейчас обрушивалась на ослабленный правый фланг, чуть следом шла атака дружин на центр, чтобы не дать ему развернуться на помощь правому флангу. Воины левого фланга вообще оказывались вне битвы. По сигналу Пардика, конные лучники обошли правый фланг и ринулись в атаку. А тяжелая конница уже врезалась в правый фланг. Там была мясорубка — смешались и ряды пехоты, и конницы. Падающие кони, всадники, поражаемые секирами на длинных древках, кони без всадников, обезумевшие от этого ада.

Обе стороны одинаково яростно рубились, не в силах сбить противника с позиции и добиться перелома в битве. Коринфийские конники ударили сбоку и едва не обратили офирцев в бегство, но новый отряд конницы пришел на помощь офирцам, и лучники стали бить по коринфийской коннице. Вновь возникло шаткое равновесие боя.

«Пора!» — решил Пардик.

По его сигналу, скрытые за холмом восемь сотен конницы пошли в атаку. Офирцы, если и увидели надвигающуюся опасность, то отреагировать на нее уже не успели — атакующую конницу не развернешь в один миг. И вот, когда офирская конница уже врезалась в центр пехоты, коринфийские всадники ударили во фланг офирцам, и те не выдержали удара, побежали. Конан скакал в первых рядах всадников, и его длинный меч не раз достал спины и шлемы офирских воинов. Потом они врезались в отряд офирских лучников, порубили и разогнали их, открыв дорогу к вражескому знамени.

И тут удача отвернулась от них. Атакующих встретил граф Тормез в своих неуязвимых доспехах, во главе своей гвардейской сотни воинов, прикрытый сотней лучников резерва. Нечего было думать о том, чтобы справиться с графом в, такой обстановке, а сам он встречал прорвавшихся конников смертоносными ударами своей алебарды. А когда последний отряд офирской конницы ударил плотной массой в развернутый строй коринфийцев, прозвучал приказ отходить.

Тем временем офирские бароны смогли пробить строй коринфийской пехоты в центре, но битва, разгоревшаяся у них в тылу, не дала им возможности закончить разгром пехоты. Разбитый центр и наполовину уничтоженный правый фланг перестроились и, прикрываясь пиками, отошли в болотистую низину. Вскоре вся пехота скрылась в зарослях кустарника. Остатки коринфийской конницы, отбиваясь, отошли за холмы. Там их встретили Бертиозис, Пардик и прочие старшины Монстардиноса.

— Ну, я не понял, — сказал Конан, — битва проиграна?

— Не все так просто, — ответил Пардик, — мы не смогли разбить врага, но и не дали ему разбить нас. Ситуация взаимной связки. Граф не может стоять здесь долго. Хотя поле боя осталось за ним и он может считать себя победителем, но если он пойдет брать Монстардинос, мы можем атаковать его с тыла.

— Он не возьмет город в любом случае, — сказал Бертиозис. — Завтра к нам подойдет конный корпус аквилонцев. Не для участия в войне, нет, но я договорился об их участии в мирных переговорах. Вооруженная поддержка — сражаться они не собираются, но само их присутствие заставит офирцев быть осторожнее.

— Отличный ход! — воскликнул Пардик.

— Да, — согласился Бертиозис, — на подарки наместнику я не поскупился. Городскому Совету придется раскошелиться, оплачивая эту войну.

— Кстати об оплате, — вмешался в разговор Конан. — Я на этой войне убил уже не один десяток врагов, но все мои трофеи остались лежать на поле боя.

— Не беспокойся, никто не пошлет тебя собирать трофеи там, где ты их оставил, — усмехнулся Пардик. — Бертиозис, киммериец заработал не менее пятидесяти золотых!

Тысяник порылся в сумке и достал увесистый кошелек.

— Держи. Я рад, что в тебе не ошибся.

— Так, — вспомнил Пардик, — а где наш маг? Чем он занимается? Меня интересует, что нам еще ждать от вражеского колдуна?

Косталис подъехал на зов:

— Я не смог помешать офирскому чернокнижнику в первый раз, но потом вьнудил его на магический поединок, и он не смог снова повлиять на ход битвы. Он очень силен, я только и мог, что сдерживать его. Он крайне опасен, я не смогу справиться с ним один на один.

— Я ведь вонзил ему в горло меч, — удивился Конан, — у него явно хрустнул позвоночник! После такого не живут! Проклятая магия… Я бы взялся проникнуть в лагерь офирцев и убить его еще раз… Пардик, твой отряд разведчиков может снова сходить со мной на вылазку?

— Сможет.

— Нет смысла убивать офирского мага, — возразил Косталис, — он опять оживет. Не зря он обещал графу бессмертие. Он не стал бы обеспечивать этим даром графа, если бы сам не мог им воспользоваться. Вот что… надо похитить офирского мага! Причем вместе с его магическими артефактами. Тогда я смогу с ним разделаться.

— Оглушить, связать и привезти к нам, — сказал Конан, — пожалуй, это можно попробовать. И собрать все его барахло…

Офирцы собирали раненых и хоронили убитых. Их конные отряды разъехались по окрестностям, вылавливая коринфийвдв, отбившихся от своих. Конан с отрядом знакомых разведчиков осторожно проехал лесом и с опушки рассматривал лагерь. По дневному времени часовые еще не были выставлены, потому что вся округа контролировалась офирцами.

— Так, вот шатер графа, — рассуждал командир разведчиков, — в центре лагеря, это правильно. Шатры баронов, по рангу их вокруг, палатки с ранеными, вон в низинку солдаты за водой пошли, а вот с краю шатер, это и должен быть шатер мага. Точно, на отшибе стоит, от солдат подальше, чтобы колдовать не мешали… А вот на месте он или нет? А какая разница?! Если он там, мы его берем, если его нет, ждем, пока не придет! Правильно?

— Правильно, — согласился Конан, — главное, без шума все сделать.

Конан и трое разведчиков замаскировались ветками и осторожно подкрались к шатру мага. Двое скользнули внутрь, а двое других в тот же миг располосовали ткань снаружи. В один миг слуги мага были перебиты, не успев раскрыть рта, а самого колдуна Конан приложил кулаком так, что он рухнул без сознания. Разведчики мгновенно связали мага, заткнули ему рот, поснимали с него перстни, амулеты, забрали жезл. Конан быстро обшарил вещи и обнаружил объемистый ларец, закрытый на замок.

— Кажется, все! Уходим.

Они были на полдороге к лесу, когда их заметили. В лагере поднялась суматоха, но пока погоня достигла леса, Конан с добычей уже скакал прочь. Тем временем разведчики встретили погоню стрелами, а потом начали уходить вглубь леса, уводя погоню за собой. Не все они потом вернулись к своим, но Конан беспрепятственно проехал в чащу, сделав крюк, чтобы не встретиться с офирским разъездом.

Через час он выехал к своим. Конана позабавила мысль о том, что коринфийцы теперь для него — «свои». Всегда он сражался только за себя. Женщины охотно дарили ему свою любовь, но ни одна из них не была лучше другой. Боевые друзья охотно сражались рядом с ним, потому что он был силен и удачлив, но Конан не заблуждался в прочности этой дружбы. Воины, чья самоуверенность намного превышает их боевые возможности, торговцы, которые копят деньги, но не успевают ими воспользоваться, властители, которые тратят свою власть на исполнение дурацких прихотей…

Коринфийцы были не то, чтобы другие, они тоже любили деньги и власть, так же боялись за свою жизнь и свое жалкое имущество, но было в них что—то настоящее. И то, что в Монстардиносе практически не было воров. И военачальники, берегущие своих солдат. И ополченцы, вышедшие биться с захватчиками без принуждения, по своей воле… В других странах война была делом солдат, население спокойно ждало, чем закончится война и кто окажется их повелителем…

Конан подъехал к своим и спрыгнул с коня:

— Вот, — объявил он, — офирский маг. Пригоден к употреблению. Здесь будем его потрошить?

Косталис возбужденно перебирал вещи, отобранные у офирца мага, нашел ключ, открыл ларец и извлек из него сосуд темной меди, покрытый мелкой вязью символов.

— Ого, — провозгласил он, — с этим мы будем работать.

Он бросил оставшиеся вещи в ларец и закрыл его.

— Мне нужно свободное пространство, — заявил он.

— Полсотни шагов, — не менее решительно ответил Пардик. — Мы подождем.

— А я тебе помогу, — добавил Конан. Киммериец снял с коня очнувшегося колдуна.

— Куда его?

Маг выбрал полянку рядом, подготовился.

— Кляп вынь, — сказал он Конану.

— А зачем? Это опасно.

— Он не сможет колдовать со связанными руками.

— Ну и пусть заодно помолчит.

— Мне интересно, что он скажет.

— А мне нет.

— Послушай, киммериец, мне виднее, что я делаю!

— Да? Ну ладно.

Конан выдернул кляп у мага и вынул меч.

— Ну что, — спросил Косталис, — как твое имя?

— Азаликс.

— Азаликс. Стигиец?

Маг кивнул.

— А мое имя — Косталис. Слышал?

— Конечно. И не только слышал. Мы ведь с тобой дважды вступали в поединок.

— Да, но на этот раз ты не сможешь мне противодействовать.

— Конечно, легко быть сильным и смелым, когда твой соперник связан и беспомощен.

— А я не стремлюсь к честному поединку. Меня вполне устроит просто победа.

— Так отчего же ты думаешь, что я стану тебе помогать?

— Можешь не помогать. Я и сам справлюсь. Только ты как предпочитаешь, чтобы я убил тебя как человека и освободил при этом душу, или отдал твою душу демонам? Или заключил в какой—нибудь артефакт?

— Убивать меня ты тоже уже убивал. Этот варвар, твой прислужник, и убил, я ничего не путаю?

Конана обидно резануло слово «прислужник», но он сдержался и не стал объяснять магу, кто он есть. Маг скоро умрет, и незачем реагировать на предсмертную болтовню глупца…

Косталис тем временем расспрашивал Азаликса о свойствах магического кувшина. Азаликс отвечал без охоты, но не имел другого выхода. Он понимал, что у Косталиса хватит знаний распорядиться его магическими предметами, однако если Косталис сделает ошибку, то Азаликсу от этого лучше не станет.

Наконец Косталис решил, что выяснил достаточно, и занялся принесенным кувшином. После произнесения нужных заклинаний над кувшином возникло призрачное облачко. Конана передернуло от отвращения.

— Ты можешь его уничтожить? — спросил он Косталиса.

— Не спеши, — ответил тот.

— Уничтожить? — изумился Азаликс. — Косталис, ладно, этот варвар может по недомыслию говорить всякие глупости, но ты—то должен понимать, какое могущество сейчас у тебя в руках?

— Мне достаточно обладать таким могуществом, которое позволит уничтожить и тебя, и этого призрака, — ответил Косталис.

— Ты же это не всерьез, Косталис? Призрак питается душами людей, но в руках мага он может излечить любую болезнь, обратить смерть, дать тебе силу и власть! Жизнь нечасто делает магам такие подарки, ты знаешь это!

— Знаю.

— Косталис, не слушай его, — угрожающе сказал Конан.

— Помолчи, киммериец, — рассердился Косталис. — Я сам сделаю выбор, и ты мне тут не советчик!

— Если ты сделаешь выбор в пользу призрака, я сам тебя убью!

— Если я сделаю этот выбор, убить меня будет невозможно! Не пугай меня, киммериец!

— Ты можешь… — начал было Азаликс, но Косталис прервал его, сказав Конану, чтобы он заткнул рот офирскому магу. Это Конан выполнил без пререканий и настолько добросовестно, что маг стал задыхаться.

— Расплатиться собственной душой за могущество, — бормотал Косталис, не обращая внимание на Азаликса, — зачем мне это надо? Пользоваться призраком, не для себя, по заказам? И будут в Коринфии жители сидеть по ночам за прочными запорами… Пока призрак жив, будет жить и Азаликс. А он уверен, что от этого могущества отказаться невозможно…

Косталис поднял жезл и начал произносить заклинание. Замычал сквозь кляп и задергался под веревками Азаликс, а призрак пробила светящаяся искра, в которую его быстро затянуло…

— Руби его, Конан, — крикнул Косталис, показывая на Азаликса.

Киммериец шагнул назад, освобождая место для удара, размахнулся и тут же растерянно опустил меч. С исчезновением призрака Азаликс осел бесформенной кучкой смердящей плоти, лишенной поддерживающей силы. Конан плюнул и отступил назад.

— Ну вот и все, — потерянно сказал Косталис, — можете радоваться.

Он поднял медный кувшин, перевернул его, потряс, медленно собрал свои амулеты и побрел прочь. Конан шел к старшинам Монстардиноса и думал о том, что очень скоро те начнут переговоры о мире с графом Тормезом. И что потом? Остаться в Монстардиносе? Стать сотником на границе и годами следить за слухами из соседних стран? И так всю жизнь? У него есть деньги, у него есть конь, у него есть меч, и весь мир лежит перед ним!..

— Косталис уничтожил и призрака, и мага, — сказал он Пардику. — Я уезжаю. Прощай.

Он сел на коня и послал его вперед. Сейчас в тылах офирской армии должны передвигаться мелкие отряды фуражиров и маркитантов, посыльных и мародеров. Это будет желанная добыча…