ГЛАВА 11

Вскоре лагерь вернулся к повседневной жизни — или к тому, что называлось здесь повседневной жизнью. Медленно тянулись недели в ожидании завершения переговоров об обмене пленными; все строили и оттачивали подробные планы относительно того, чем будут заниматься по возвращении домой. Корделия постепенно сумела наладить почти нормальные отношения с соседями по палатке, хотя они все еще пытались навязать ей особые привилегии. От Форкосигана не было никаких вестей.

Как- то раз днем, когда Корделия лежала на койке, притворяясь спящей, лейтенант Альфреди потормошила ее за плечо:

— Там пришел барраярский офицер — говорит, что хочет поговорить с вами.

Альфреди последовала за ней к выходу; на лице ее читались подозрительность и враждебность.

— По-моему, нельзя дать им увести вас. У них точно есть на вас зуб. А ведь нам совсем немного осталось до отлета домой!

— Об этом не стоит волноваться, Марша.

Снаружи ее ждал Форкосиган в зеленом парадном мундире — повседневной форме офицеров генштаба. За его спиной, как обычно, маячил Иллиан. Форкосиган выглядел напряженным, усталым и каким-то зажатым; держался он с подчеркнутой учтивостью.

— Капитан Нейсмит, — официально обратился он к ней, — могу я поговорить с вами?

— Да, но не здесь. — Она остро ощущала на себе взгляды своих товарищей. — Мы можем прогуляться или что-нибудь в этом духе?

Он кивнул, и они двинулись вперед во взаимном молчании. Он заложил руки за спину. Она засунула свои в карманы оранжевой куртки. Иллиан неотвязчиво плелся следом за ними, точно преданный пес. Они вышли за пределы лагеря и углубились в лес.

— Я рада, что вы пришли, — сказала Корделия. — Я хотела кое о чем вас спросить.

— Да. Я тоже хотел увидеться с вами, но не мог вырваться раньше — был слишком занят.

Она кивнула на его желтые нашивки:

— Поздравляю с повышением.

— Ах, это… — Он мимолетно коснулся одной из них. — Это не имеет значения. Простая формальность, чтобы легче было управляться с моей теперешней работой.

— Которая заключается?…

— В расформировании армады, охране локального пространства вокруг этой планеты и перемещении дипломатов между Барраяром и Эскобаром. Генеральная уборка после вечеринки. Ну и надзор за обменом пленными.

Они поднимались вверх по широкой тропе, вившейся сквозь серо-зеленые заросли вверх по склону впадины.

— Я хотел извиниться перед вами за то, что допросил вас под наркотиками. Я знаю, что глубоко оскорбил вас. Мною двигала необходимость. Военная необходимость.

— Вам не за что извиняться. — Она оглянулась на Иллиана. «Я должна знать…» — Абсолютно не за что. В конце концов я поняла это.

Он помолчал.

— Понимаю, — произнес он наконец. — Вы очень проницательны.

— Как раз напротив — я совсем запуталась.

Он повернулся к Иллиану.

— Лейтенант, окажите мне услугу. Я хочу несколько минут побыть наедине с этой леди, чтобы обсудить одно очень личное дело.

— Не могу, сэр. Вы же знаете.

— Когда-то я попросил ее стать моей женой. Она мне так и не ответила. Если я дам вам слово, что мы не будем обсуждать ничего помимо этой темы, можете вы оставить нас наедине на несколько минут?

— О… — Иллиан нахмурился. — Ваше слово, сэр?

— Мое слово. Слово Форкосигана.

— Ну… тогда, наверное, можно. — Иллиан с мрачным видом уселся ждать на поваленном дереве, а они последовали дальше вверх по тропе.

Они поднялись на край впадины и оказались на том самом выступе, где когда-то, давным-давно Форкосиган разрабатывал план захвата своего корабля. Они уселись на землю и принялись наблюдать за беззвучной — из-за отдаленности — жизнью лагеря.

— Прежде ты никогда бы не поступил так, — заметила Корделия. — Не дал бы заведомо лживой клятвы.

— Времена меняются.

— И не стал бы лгать мне.

— И это тоже.

— И не расстрелял бы человека без суда за преступления, в которых он не участвовал.

— Не без суда. Он был осужден военным трибуналом. И после этого здесь все очень быстро пришло в норму. Кроме того, эта казнь должна удовлетворить межзвездную судебную комиссию. Завтра еще и они сядут мне на шею, со своим расследованием дурного обращения с пленными.

— Наверное, ты начинаешь привыкать к постоянным убийствам. Жизнь отдельных людей уже теряет для тебя значение.

— Да. Их было так много. Пришло время уходить. — И лицо, и слова его были совершенно безжизненны.

— Как император склонил тебя на это… невероятное убийство? Тебя! Это была твоя идея? Или его?

Он не стал ни уклоняться, ни отрицать.

— Его и Негри. Я всего лишь исполнитель.

Его пальцы мягко выдергивали травинки одну за другой.

— Он повел разговор издалека. Сперва предложил мне командование эскобарским вторжением. Начал со взятки — если конкретно, пообещал мне пост вице-короля этой планеты, колонизация которой скоро начнется. Я отказался. Тогда он пустил в ход угрозы: сказал, что сдаст меня Гришнову, что меня осудят за измену, и императорское помилование мне не светит. Я послал его к черту — не напрямик, конечно, в вежливой форме. Это был тяжелый момент. Затем он извинился передо мной. Называл меня лордом Форкосиганом. Когда он хотел оскорбить меня, то называл капитаном. Затем он вызвал капитана Негри с досье, у которого даже названия нет, и притворство закончилось.

Доводы. Логика. Аргументы. Доказательства. Мы — то есть я, император и Негри — неделю напролет просидели в обитой зеленым шелком комнате, что в императорской резиденции в Форбарр-Султане, изучая это досье вдоль и поперек. А Иллиан тем временем скучал в коридоре, осматривая императорскую художественную коллекцию. Кстати, ты верно угадала насчет Иллиана. Он и не подозревает об истинной цели вторжения.

Ты мельком видела принца. Могу лишь добавить, что ты видела его в одну из лучших минут. Возможно, когда-то Форратьер и был его учителем, но принц уже давно превзошел его. Однако если бы он имел хоть какое-нибудь представление о государственной службе, отец наверняка простил бы ему даже самые гнусные пороки.

Он был неуравновешен, и окружил себя людьми, в интересах которых было сделать его еще более неуравновешенным. Достойный племянник дядюшки Юрия. После восшествия Серга на престол Гришнов намеревался править через него Барраяром. Сам Гришнов, наверное, согласен был бы подождать, но принц… Принц за последние полтора года совершил уже два покушения на своего отца.

Корделия беззвучно присвистнула.

— Кажется, я начинаю понимать. Но почему нельзя было просто убрать его втихую? Уж наверное император и этот твой капитан Негри могли бы это устроить.

— Такой вариант обсуждался. Каюсь, я даже вызвался сделать это самолично, лишь бы только избежать этой… бойни. — Он помолчал. — Но император умирает. Он не может ждать, пока эта проблема разрешиться сама собой. Он стал просто одержим стремлением оставить дела в порядке.

Проблема — в сыне принца. Ему всего четыре. Шестнадцать лет — слишком долгое время для регентства. Если бы Гришнов и вся его министерская партия остались незатронуты, то после гибели принца они попросту заполнили бы образовавшийся вакуум власти.

Убить принца было недостаточно. Император понимал, что необходимо разгромить всю партию «ястребов», причем так, чтобы она еще целое поколение не смогла бы подняться на ноги. И вот появляюсь я, поднимаю шум из-за стратегических проблем вторжения на Эскобар. Потом разведслужба Негри добывает информацию о плазменных зеркалах — военная разведка этими данными не располагала. Затем снова я — с вестью о том, что преимущество внезапности потеряно. Знаешь, он ведь и это сумел отчасти скрыть. Ничего другого кроме катастрофы из этой затеи выйти не могло. А Гришнов, принц и партия войны требовали славы. Ему нужно было всего лишь отойти в сторону и позволить им ринуться навстречу своей гибели.

Теперь он выдергивал траву целыми пучками.

— Так ловко все складывалось — просто не возможно было устоять перед таким соблазном. Но риск был. Существовала вероятность, что если пустить все на самотек, то могут погибнуть все, кроме принца. Поэтому мне было поручено проследить за точным исполнением сценария. Подстрекать принца, сделать так, чтобы в нужное время он оказался на передовой. Отсюда та сцена, которую ты наблюдала в моей каюте. Я вовсе не выходил из себя. Я просто забивал последний гвоздь в его гроб.

— Тогда, видимо, вторым агентом должен был быть… главный хирург?

— Именно.

— Прелестно.

— Не правда ли? — Он улегся на траву, устремив взгляд в лазурное небо. — Я даже не смог стать честным убийцей. Помнишь, я как-то говорил, что собираюсь податься в политику? Кажется, я уже излечился от этих амбиций.

— А что Форратьер? Он тоже должен был погибнуть?

— Нет. Согласно первоначальному сценарию, ему предназначалась роль козла отпущения. После поражения он должен был принести императору извинения за провал — в стиле древних японцев. Это должно было стать частью крушения партии «ястребов». Пусть даже он был ближайшим советником принца, но все же я не завидовал тому, что его ждет. И пока он измывался надо мной, я видел, как проваливается земля у него под ногами. Это сбивало его с толку. Ведь прежде ему всегда удавалось вывести меня из себя. Когда мы были помоложе, это было его излюбленным развлечением. И он не мог понять, отчего его фокусы больше не срабатывают.

Взгляд Форкосигана был по-прежнему устремлен куда-то в голубую небесную высь и не встречался с ее взглядом.

— Возможно, тебя немного утешит то, что его смерть спасла множество жизней. Он бы попытался продолжать сражение гораздо дольше, спасая свою карьеру. Именно это и подкупило меня в конце концов. Я подумал, что если окажусь в нужном месте в нужное время, то смогу провести отступление гораздо лучше, чем любой другой офицер генштаба.

— Так значит, все мы были всего лишь марионетками Эзара Форбарры, — медленно проговорила Корделия. Ее мутило. — Я со своим караваном, ты, эскобарцы… даже старина Форратьер. Вся эта патриотическая шумиха, праведный гнев… Сплошной фарс.

— Все верно.

— Просто дрожь пробирает. Неужели принц был настолько ужасен?

— Без сомнения. Не хочу портить тебе аппетит подробностями докладов Негри… Но император сказал, что если это не будет сделано сейчас, то еще лет пять-десять мы сами будем пытаться избавиться от него, и скорее всего провалим дело и погубим всех своих друзей во всепланетной гражданской войне. За свою жизнь он был свидетелем двух таких войн. Этот кошмар неотступно преследует его. Калигула или Юрий Форбарра могут править очень долго: лучшие люди долго не решаются совершить необходимое, а худшие этим пользуются.

— Император себя не жалеет. Он перечитывал доклады снова и снова, практически выучил их наизусть. Это решение не было поспешным или необдуманным. Ошибочным — возможно, но точно не необдуманным. Понимаешь, он не хотел, чтобы принц погиб позорной смертью. Это был последний подарок, который он мог сделать сыну.

Корделия сидела неподвижно, обхватив руками колени, и старалась запечатлеть в памяти его профиль. Мягкий полуденный ветерок шелестел листвой и колыхал золотистые травы.

Форкосиган повернулся к ней.

— Правильно ли я поступил, Корделия, ввязываясь в эту историю? Если бы я отказался, он просто выбрал бы кого-нибудь еще. Я всегда старался идти дорогой чести. Но что делать, когда можно выбирать только из нескольких зол? Постыдные действия, постыдное бездействие — любой путь ведет к гибели.

— Ты просишь меня судить тебя?

— Кто-то ведь должен.

— Прости. Я могу любить тебя. Я могу скорбеть о тебе, или вместе с тобой. Я могу разделить твою боль. Но судить тебя я не могу.

— Ах. — Он перевернулся на живот и принялся смотреть на лагерь. — С тобой я становлюсь таким разговорчивым. Если мой мозг когда-нибудь позволит мне уйти от реальности, то я, наверное, стану очень болтливым сумасшедшим.

— А ты что, больше ни с кем так откровенно не разговариваешь? — встревожилась она.

— Боже, конечно же нет. Ты… ты… я не знаю, что ты такое. Но ты нужна мне. Ты выйдешь за меня?

Она вздохнула и положила голову на колени, накручивая травинку на пальцы.

— Я люблю тебя. Надеюсь, ты это знаешь. Но я не могу принять Барраяр. Барраяр пожирает своих детей.

— Но Барраяр — это не только треклятая политика. Некоторые проживают целую жизнь, даже не замечая ее.

— Да, но ты не из их числа.

Он сел. — Не знаю, удастся ли мне получить визу на Колонию Бета…

— В этом году — вряд ли. И в следующем тоже. Сейчас там всех барраярцев считают военными преступниками. Такого оживления в политической жизни у нас не было уже много лет — все просто на ушах стоят. И потом, есть еще Комарр.

— Понятно. Значит, мне будет затруднительно получить у вас работу тренера дзюдо. И, учитывая все обстоятельства, я вряд ли смогу заняться написанием мемуаров.

— В данный момент тебе будет затруднительно избежать толпы линчевателей.

Она взглянула в его мрачное лицо. Не стоило этого делать — ее сердце тут же скрутило жестокой болью.

— Мне… все равно надо какое-то время побыть дома. Повидаться с семьей, обдумать все это в тишине. Может, найдется еще какое-нибудь решение. И потом, мы можем писать друг другу.

— Да, наверное.

Он встал и помог ей подняться.

— Чем ты теперь собираешься заняться? — спросила она. — Тебя восстановили в звании.

— Ну, сперва я покончу со всей этой грязной работой, — взмах руки обозначил лагерь военнопленных и, по экстраполяции, всю эскобарскую авантюру, — а потом, наверное, поеду домой. И напьюсь. Я больше не смогу служить ему. Он растратил меня без остатка. Смерть его сына и пяти тысяч людей, сопровождавших его в ад, всегда будет стоять между нами. Форхалас, Готтиан…

— Не забывай и об эскобарцах. И нескольких бетанцах.

— Я буду помнить. — Он шел рядом с нею по тропе. — Тебе в лагере ничего не нужно? Я старался проследить за тем, чтобы вы были обеспечены всем, что могут предоставить наши ограниченные ресурсы, но возможно, я что-то упустил.

— Сейчас там все в порядке. Мне самой ничего особенного не нужно. Все, что нам действительно нужно, так это вернуться домой. Хотя… если подумать, то у меня есть к тебе одна просьба.

— Говори, — с жаром выпалил он.

— Могила лейтенанта Роузмонта. Она так и не была отмечена. Возможно, я больше никогда не попаду сюда. Пока еще возможно отыскать следы нашего лагеря, не мог бы ты поручить своим людям установить над могилой табличку? Я довольно часто пролистывала личное дело Роузмонта, так что помню наизусть все номера и даты.

— Я лично прослежу за этим.

— Подожди.

Он остановился, и она протянула к нему руку. Крепкие пальцы охватили ее узкую кисть; его кожа была сухой и теплой — это прикосновение обожгло Корделию.

— Прежде чем мы снова подберем бедолагу Иллиана…

Он обнял ее, и они поцеловались — в первый раз. И навсегда.

— Ох, — пробормотала она, когда они с великой неохотой отстранились друг от друга. — Наверное, не стоило этого делать. Так больно, когда ты останавливаешься.

— Ну так позволь мне… — Его рука нежно погладила ее волосы, затем отчаянно зарылась в сверкающие кудри; они снова приникли друг к другу.

— Хм… сэр? — подходя, Иллиан громко прочистил горло. — Вы не забыли о совещании штаба?

Форкосиган со вздохом выпустил ее. — Нет, лейтенант. Я не забыл.

— Можно поздравить вас, сэр? — улыбнулся Иллиан.

— Нет, лейтенант.

Улыбка погасла.

— Я… не понимаю, сэр.

— Это меня вполне устраивает, лейтенант.

И они пошли дальше: Корделия — спрятав руки в карманы, а Форкосиган — сцепив их за спиной.