Глава девятнадцатая
Непринятый вызов
С тех пор, как прежний главный врач Дедяев приучил сотрудников держать входы в подвалы и на чердаки закрытыми, пациенты могли выпить «культурно и с удовольствием» только во дворе. В палате никакого удовольствия получить невозможно, потому что пить приходится залпом, иначе засекут то и дело шныряющие туда-сюда медсестры и санитарки. После отбоя тоже не вариант – растянуть удовольствие можно, но поговорить не получится, ибо на шум сразу же явятся сестры и начнут орать. Если кому-то станет плохо, то их не докричишься, а вот испортить удовольствие прибегут сразу. На лестницах и в коридорах подходящих для «культурного отдыха» укромных уголков тоже не было. Поэтому тем, кто любил цедить спиртное неторопливо, по глоточку, да под душевный разговор, приходилось выходить во двор. Можно было, конечно, запереться в кабинке туалета, но что там за условия – мерзость одна. К тому же, если кто-то из санитарок найдет пустую бутылку, дежурные медсестры могут устроить «обход» для того, чтобы выявить нарушителей режима. Два года назад двое пациентов терапевтического отделения, напившись, устроили прямо в палате поножовщину, в результате которой один попал в морг, а другой в тюрьму. Причиной ссоры, приведшей к столь трагическому исходу, стал… футбол. Убийца болел за «Таврию», а его жертва за «Севастополь». Случай получил широкую огласку, тогдашнему главному врачу крепко досталось, а он отыгрался на подчиненных. Теперь в любое отделение (кроме реанимации, разумеется, там все пациенты под присмотром, не пошалить) в любой момент мог нагрянуть с проверкой кто-нибудь из больничной администрации. Нашлись пьяные среди пациентов – заведующий отделением и вся дежурная смена получают выговор и лишаются премий. Вот и приходится пациентам пить во дворе. Изобретательность проявляется стандартная – уличная обувь прячется в тумбочках, куртки кладутся под матрасы. Тихонечко оделся, тихонечко ушел, тихонечко вернулся. Охранники, сидящие у входов в корпуса, вечером расслабляются – часто отлучаются с постов, а то могут и в положение войти, тоже ведь люди, хоть и в форме.
Трое пациентов урологического отделения праздновали тихим летним вечером успешную операцию, сделанную одному из них, – трансуретральную[24] резекцию предстательной железы. Пили в укромном уголке, в кустах за трансформаторной подстанцией. Устроились с удобством – ящики, газетка, стаканы, позаимствованные из буфета.
– До чего ж дошел прогресс! – восхищался прооперированный. – Раньше при аденоме пластали людей как кроликов, а теперь просунули трубочку – и всех делов! Красота!
– Красота! – соглашались приятели, у которых операции были впереди.
Выпили поллитровочку, закусили колбаской. Прооперированный прислушался к ощущениям и открыл вторую бутылку. Согласно вселенскому закону подлости, водки оказалось мало, а вот закуски с большим запасом. Самый молодой из троицы отправился в магазин за добавкой. Чтобы скрасить ожидание, прооперированный решил спеть песню и затянул: «За Кубанью, за рекой, там казак гулял…». Давно замечено – чем сильнее медведь наступит человеку на ухо, тем больше тот любит дарить окружающим свое пение. Собутыльнику не понравилось исполнение, и он попросил приятеля заткнуться. Прооперированный в ответ послал его по известному трехбуквенному адресу. Для человека бывалого, то есть сидевшего (а собутыльник провел на зоне семь лет), подобный посыл втройне оскорбителен. Обуреваемый праведным гневом собутыльник схватил нож, которым резал колбасу с хлебом, и всадил его обидчику в живот. Осознав, что он натворил, собутыльник резво сделал ноги, оставив свою жертву истекать кровью в одиночестве. Прооперированному совершенно не хотелось умирать. Не вынимая торчащего в животе ножа, что с одной стороны было очень умно, а с другой рискованно, поскольку была вероятность упасть ниц, отчего нож вонзился бы еще глубже, он поднялся на ноги и нетвердой походкой побрел в сторону хирургического корпуса. Не дошел, упал метров через двадцать, но из укромного уголка уже вышел, чем существенно повысил свои шансы на выживание. И упал удачно – на бок.
Минут через пять на раненого наткнулась вывозившая мусор санитарка приемного отделения. Оправившись от ступора, вызванного неожиданным зрелищем, она достала мобильный и набрала «ноль три». Дезориентировалась, с каждым может случиться. По уму надо было не «скорую» вызывать, а бежать в хирургический корпус.
Диспетчер Гомонкова, принимавшая вызов, так санитарке и сказала. Передавать вызов бригаде она не стала. Вместо этого позвонила в хирургический «приемник» первой больницы и сообщила, что буквально в трех шагах от них лежит человек с ножевым ранением. Раненого тут же подобрали и сразу же повезли в операционную. С точки здравого смысла Гомонкова поступила совершенно верно. Пока вызов будет передан и бригада доедет до раненого, пройдет в лучшем случае четверть часа. А то и больше, смотря откуда придется ехать и будут ли свободные бригады. А хирурги забрали его к себе буквально через минуту после звонка из оперативного отдела. Как и все диспетчеры оперативного отдела, Гомонкова была очень ответственным человеком. Спустя несколько минут после первого звонка в приемное отделение она перезвонила, чтобы узнать – забрали ли раненого. Утром на пятиминутке она рассказала об этом случае, как об анекдоте – совсем ополоумели люди, звонят в «скорую» чуть ли не от дверей хирургического корпуса. Начальник оперативного отдела Першанов только посмеялся – бывает.
О таком чепэ, как поножовщина на больничной территории, пусть и без летального исхода (раненого спасли, хоть теперь он, по его собственному выражению, был «распластан как кролик») положено докладывать директору департамента. Элла Аркадьевна от такой новости пришла в ярость. Столько шуму – во всех газетах написано, во всех новостях показано, сын раненого уже успел закатить скандал в больничной администрации – а из-за чего? Из-за того, что медики и охранники не обращают внимания на то, что делают пациенты. Одним лишь бы назначения выполнить, другим лишь бы побольше полтинничков и сотенок с посетителей насшибать. Ладно, когда приходится страдать не без выгоды, это еще можно потерпеть, но страдать без выгоды, из-за каких-то идиотов, пренебрегающих своими обязанностями? Нет уж, увольте.
Грозной фурией Элла Аркадьевна выскочила из своего кабинета и отправилась к главному врачу, благо идти было рядом, в соседний корпус. Но все равно это был небывалый случай, потому что обычно Элла Аркадьевна вызвала виновных к себе. Увидев ее на пороге своего кабинета, Инна Валерьевна, продолжавшая исполнять обязанности главного врача, от удивления потеряла дар речи.
– Так вот как ты, милая моя, исполняешь свои обязанности! – прошипела Элла Аркадьевна, гипнотизируя «милую» горящим от ярости взглядом. – Развела бардак с бандитизмом! Скоро больные друг дружку отстреливать начнут! А тебе хоть бы хны! Сидишь тут, начальство из себя строишь, коза александрийская!
Почему «александрийская», Элла Аркадьевна и сама не смогла бы объяснить. Просто вырвалось сгоряча. Эллу Аркадьевну так и подмывало выразиться покрепче, но у Инны Валерьевны был настолько жалкий вид, что добивать ее матом вдруг расхотелось. Чего доброго, грохнется в обморок, а все скажут, что это ее директор департамента довела. Или что хуже… В бытность Эллы Аркадьевны главным врачом областного кардиологического диспансера, в Ростове, на ковре у заместителя министра местного здравоохранения скоропостижно скончался главный врач двадцатой городской больницы. Сердце не выдержало начальственного разноса. Разумеется, такой повод для снятия заместителя министра с должности не был упущен. Место хорошее, желающих много. Сняли с треском еще до похорон несчастного главного врача. Элла Аркадьевна хорошо запомнила этот случай (она вообще запоминала все нужное) и в своих разносах была разборчива. Если видела на лицах разносимых только страх, отрывалась на полную катушку. Если же замечала, что разнос может приобрести невыгодный для нее оборот, то свои обороты сбавляла.
Инна Валерьевна закрыла лицо руками, упала грудью на стол и начала содрогаться в беззвучных рыданиях. То, что она рыдала неслышно, деликатно, а не выла белугой на весь корпус, понравилось Элле Аркадьевне. Она ценила в подчиненных деликатность. «Поплачь, поплачь, – снисходительно подумала она, усаживаясь на ближний к тихо гудевшему кондиционеру стул. – Надо же узнать, почем фунт лиха. Главврачить – это не только конвертики от сотрудников и пациентов принимать…».
Даже под кондиционером разгоряченной Элле Аркадьевне было мало прохлады. Она пошарила глазами по кабинету в поисках пульта, но не нашла его. Пришлось дополнительно обмахиваться газетой, взятой со стола продолжавшей рыдать подчиненной. Элла Аркадьевна остыла как раз к тому моменту, когда Инна Валерьевна перестала рыдать.
– Ничего, ничего, – снисходительно-покровительственно сказала ей Элла Аркадьевна. – Думаешь, я не плачу? У тебя одна несчастная больница в подчинении, а у меня – весь город. Только я тебе вот что скажу, милая моя. Если хочешь стать полноценным главврачом, то заставляй плакать других. Поставь себя так, чтобы тебя уважали. Тогда в больнице будет порядок, а не бардак. А если чувствуешь, что не тянешь, – иди архивом заведовать. Место вакантно.
Заведующая архивом – это сестринская должность. Элла Аркадьевна изволила пошутить, но Инна Валерьевна приняла ее слова всерьез, потому что в расстройстве соображала плохо. Она вздрогнула от такой перспективы – из князей в грязь! – и чуть снова не начала рыдать, но смогла взять себя в руки.
– Господи! – простонала она, размазывая слезы по бледному лицу, на котором красными были только глаза. – Кем приходится руководить? Идиот на идиоте сидит и идиотом погоняет… Им хоть кол на голове теши, они ничего не соображают. Это же анекдот – санитарка видит во дворе резаного и, вместо того чтобы бежать в хирургию, вызывает ему «скорую»! Ну не дура ли? Пять минут напрасно потеряли – пока она звонила, пока со «скорой» в приемный покой перезванивали. Он же помереть мог, этот алкаш с ножом в печени… Что бы тогда было? Вы бы слышали, Элла Аркадьевна, как его сын на меня орал…
Из любого потока информации Элла Аркадьевна моментально выхватывала нужное.
– Черт с ним, с сыном! – перебила она Инну Валерьевну. – Про санитарку расскажи подробнее. Вызвала она «скорую», а дальше что?
– А дальше со «скорой» в приемный покой перезвонили, – удивленно повторила Инна Валерьевна. – Малухину, дежурному хирургу. И сказали, что между корпусом и трансформаторной подстанцией лежит мужик с ножом в животе. Малухин схватил каталку и побежал… Сразу подняли в операционную, оперировали Эйсмант с Ситяевым…
– Мне без разницы, кто его оперировал! – снова перебила Элла Аркадьевна. – Жив, и ладно! Ты мне про санитарку расскажи подробнее. Вызвала она «скорую», а дальше что? Приехала «скорая»?
– Нет, не приехала, – Инна Валерьевна, начавшая было приходить в себя, снова растерялась, не понимая, чего от нее хочет начальство. – Я же говорю, Элла Аркадьевна, что диспетчер перезвонила нам, в хирургическое приемное. Разговаривала с Малухиным. А санитарка из терапевтического приемного. Филиппова ее фамилия, а как зовут, не знаю.
– Кстати, надо знать! – Элла Аркадьевна назидательно подняла вверх указательный палец. – Как зовут, семейное положение, домашнюю обстановку… Это мелочи, из которых складывается имидж руководителя. С народом надо заигрывать, иначе никак. Назовешь во время обхода санитарку по имени-отчеству, спросишь, как там дочка, не вышла ли еще замуж, и к тебе у подчиненных правильное отношение сформируется. Учись у Сталина. Он наркомов своих держал в ежовых рукавицах, а с горничными на даче был ласков, по имени-отчеству величал, за жизнь с ними беседовал. Вот за эту демократичность его до сих пор и уважают. А «скорая», значит, так и не приехала?
– Нет, Элла Аркадьевна, не приехала. Но со «скорой» еще раз звонили, узнать, нашли ли хирурги раненого. Малухин доложил, что все в порядке.
– Ясно! – Элла Аркадьевна задумчиво пожевала губами. – Значит, так. Уступи-ка мне на часок свое место. Не уходи, просто пересядь. И скажи секретарше, чтобы вызвала Малухина и Филиппову. Немедленно.
– Так они же уже ушли, – пуще прежнего растерялась Инна Валерьевна. – Дежурство-то закончилось…
– Ну мобильники-то у всех есть, верно? Пусть позвонит и скажет, чтобы немедленно явились, директор департамента требует. Пусть бросают все дела и бегут. Одна нога там, другая уже здесь. А я пока тебе алгоритм наших действий расскажу…
Алгоритм пришлось вдалбливать в плохо соображающую голову Инны Валерьевны очень долго. Сначала она не могла понять, чего от нее хочет Элла Аркадьевна. Пришлось повторить три раза, чтобы дошло наверняка. Потом Инна Валерьевна попыталась устраниться, сказав, что поручит это дело заместителю по медицинской части Шашковой, а то ей как-то неловко. Элла Аркадьевна прикрикнула на нее – что значит «неловко»? – и пригрозила сделать главным врачом Шашкову. Инна Валерьевна снова разрыдалась. Затем она умывалась холодной водой прямо здесь, в кабинете, благо раковина для мытья рук есть во всех больничных помещениях, включая и кабинет главного врача. Холодная вода сделала свое дело – у Ирины Валерьевны порозовело лицо, а в голове прояснилось настолько, что она смогла внятно и точно повторить наставления Эллы Аркадьевны. После этого Элла Аркадьевна поговорила с Малухиным, который давно уже ждал своего часа за дверью. Он, как выяснилось, никуда не уходил, а прилег поспать в изоляторе, потому что вечером снова должен был заступать на дежурство. Малухин с полуслова понял, чего от него хочет начальство, поэтому разговор с ним длился около пяти минут. Элла Аркадьевна взяла понятливого хирурга на заметку. Вменяемый, молодой, энергичный. Зачем такому ценному кадру прозябать в приемном покое?
С санитаркой Филипповой, конечно же, пришлось повозиться. Та пришла донельзя напуганная – санитарок обычно выше, чем к главной медсестре, не вызывают, а тут сама директор департамента на ковер потребовала! – и сразу же начала ныть, жаловаться на свою несчастную жизнь и алкоголиков, которые отравляют ее и на работе, и дома.
– Успокойтесь, Ирина Юрьевна, – ласково сказала ей Элла Аркадьевна, демонстрируя Инне Валерьевне пример правильного общения с народом. – Выпейте водички, и поговорим. Я вас для разговора пригласила, а не для того, чтобы ругать. Ругать вас не за что, вы все сделали правильно. Увидели окровавленного человека с ножом в животе и вызвали «скорую»…
Филиппова, не ожидавшая подобного обращения, впала в ступор. Но от нее, собственно, многого не требовалось. Только подтвердить, что вызов у нее приняли. Приняв во внимание интеллект Филипповой, Элла Аркадьевна сама продиктовала ей ее собственную объяснительную. На прощанье предупредила, чтобы та не волновалась, если с ней захотят побеседовать журналисты. Но говорить надо слово в слово то, что написано в объяснительной. Иначе вместо обещанной премии в размере трех окладов (ну а чем еще простимулировать санитарку?) будет увольнение. Санитарить в приемном покое выгодно, там постоянно что-нибудь «обламывается» в хорошем смысле от народа, поэтому Филиппова очень дорожила своим местом. Лучше только на кухне, но туда попадают только по великому блату.
Закончив дела в больнице, Элла Аркадьевна вернулась в свой кабинет и вызвала к себе Каркулову и Исаева. Каркулова, которая сидела на том же этаже, явилась первой. Она сначала не поняла, зачем ей нужно бросать все дела и встречаться с родственниками «героя дня», но когда въехала, довольно заулыбалась и сказала, закатив глаза кверху:
– Элла Аркадьевна, это будет нечто!
«Будет, – подумала Элла Аркадьевна. – Непременно будет. Если этот кретин Исаев снова не подведет».
С Исаевым Элла Аркадьевна разговаривала строгим, холодным, отчасти даже недружелюбным тоном, давая понять, что она сильно сомневается в его способностях, но все же предоставляет возможность реабилитироваться. Исаев дал честное офицерское слово, что исполнит все в точности. По своему существу порученное ему дело было простым. Сложность заключалась в том, чтобы выполнить поручение тайно, не привлекая ничьего внимания.
– Накосячишь снова, тебе хана!
Проводив Исаева этим ободряющим напутствием, Элла Аркадьевна позвонила Сергею Октябриновичу.
– Я показывала в Москве в министерстве ваши статьи. Всем очень понравилось, – Элла Аркадьевна отчасти сказала правду, одну статью, ту, в которой рассказывалось о грубияне, совмещающем должность главврача с работой на линии, она действительно показывала в министерстве. – Ваша газета, Сергей Октябринович, отличается от всех прочих хорошим стилем, хорошим вкусом и умением выбирать из жизни самое интересное…
Выдав главному редактору порцию медовой лести, Элла Аркадьевна перешла к делу.
– У нас послезавтра будет заседание дефектной комиссии. В четырнадцать ноль-ноль. Хотелось бы, чтобы на нем присутствовал ваш сотрудник. Разговор пойдет о скорой помощи и хорошо известном вам Данилове.
– Он все еще руководит? – спросил Сергей Октябринович.
– Пока да, – на слове «пока» Элла Аркадьевна сделала ударение. – Ваш корреспондент сможет подготовить очень интересный, острый и актуальный материал. Только у меня одна просьба, Сергей Октябринович. Направьте к нам самого зубастого корреспондента. Такого, чтобы – ух! Найдется у вас такой?
– Найдется, и не один, – заверил Сергей Октябринович. – А можно узнать хотя бы в самых общих чертах, о чем пойдет речь на заседании комиссии?
– Можно. О сегодняшней, то есть – о вчерашней поножовщине в первой горбольнице.
– О-о-о! – оживился Сергей Октябринович. – Это таки тема! Я вам нашего крокодила пришлю, Элла Аркадьевна.
Уточнять что значит «крокодил» – прозвище или жаргонное слово – Элла Аркадьевна не стала. И так ясно, что крокодил – это самый зубастый хищник. Закончив разговор, она потерла ладони друг о друга и плотоядно оскалилась – ну все, конь троянский, теперь тебе точно будет крышка.
Результатами своей поездки в Москву Элла Аркадьевна осталась не очень довольна. Впрочем, это смотря с какой стороны поглядеть. Идея с новым онкологическим центром получила одобрение, в министерстве тоже думали об этом, только не могли определиться с тем, где, как и сколько строить – по одному в Симферополе и в Севастополе или же один на весь Крым. С этой стороны Элла Аркадьевна показала себя толковым и инициативным руководителем. Когда твоя инициатива совпадает с начальственной, это всегда хорошо, плюс в карьерную карму. С Даниловым же все получилось не так, как хотелось бы. С компроматом, привезенным Эллой Аркадьевной, заместитель министра пообещал ознакомиться, но саму ее долго слушать не стал, сославшись на дела. А ведь весь смак и весь смысл был в устных комментариях, поскольку именно они создают правильное впечатление и обеспечивают правильное восприятие материала. На бумаге всего не напишешь. Закончив с делами, Элла Аркадьевна провела в Москве двое суток в напряженном ожидании. Надеялась, наивная девочка, что ее могут вызвать к заму, а то и к самому министру для разговора о Данилове. Ознакомятся, захотят обсудить, уточнить детали, а он так «удачно» еще не уехала. Больше всего Элла Аркадьевна уповала на коварное изнасилование беспомощной Рыльской. Пусть прямых улик и нет, но повод задуматься есть, и какой повод! Но напрасно надеялась, напрасно уповала, в министерство ее так и не вызвали. Из-за этого нервозного сидения на иголках не получилось отдохнуть. Гулять и развлекаться не хотелось. Сидела в номере в предстартовой готовности и ждала, ждала, ждала звонка из министерства. Но звонили только из Севастополя. По десять раз на дню. В этом отношении Элла Аркадьевна была демократичной, разрешала дергать себя и во время командировок, и во время отпусков хоть днем, хоть ночью. Если нужно было, то отключала телефон, но ненадолго. Пусть уж лучше побеспокоят лишний раз, чем сдуру накосячат. Болезнь легче предупредить, чем лечить.
Вызвать не вызвали, но и не выразили возмущения тем, что Элла Аркадьевна подкапывается под «ценного сотрудника». Уже хорошо. Элла Аркадьевна старательно убеждала себя в том, что в министерстве думают. Думают о том, кем заменить Данилова и что делать с ним самим. Как надумают, сразу же поставят в известность. Скорее всего, во время открытия модульной подстанции. На месте всегда проще разбираться. Хорошо бы не прислали нового варяга, а дали бы возможность поставить своего человека, хотя бы болвана Исаева. Работать в Севастополе Элле Аркадьевне очень нравилось. Город федерального значения и федерального подчинения. Начальство далеко – в Москве. Губернатора она за начальство не считала, потому что человек, не имеющий медицинского образования, не способен руководить здравоохранением. Губернатор может только общие указания давать – обеспечить, выполнить, наладить… Реальной власти над Эллой Аркадьевной у него нет, он ее даже снять не может только своей волей, без согласования с министерством. Короче говоря – красота. Начальство далеко, поляна богатая, знай только собирай и собирай с нее урожаи. Но для полного счастья и относительного спокойствия нужно еще одно обстоятельство. Нужно, чтобы везде были свои люди, верные, надежные, послушные, неопасные. В Севастополе у Эллы Аркадьевны подобралась замечательная команда, такая, что работать с нею было одно удовольствие. Пришлось, конечно, постараться, тасуя и перетасовывая кадры, зато результат стоил затраченных трудов. Но, как известно, одна паршивая овца способна испортить все стадо. Дурной пример заразителен, вон сегодня Валерьевна попыталась взбрыкнуть – захотела спихнуть порученное ей дело на заместительницу. «Руки ей пачкать неохота, заразе этакой, – неприязненно думала Элла Аркадьевна. – Хочет и главврачом быть, и руки в чистоте сохранить. Нет, не выйдет. Хочешь рыбку съесть, изволь и того-этого, как положено. Ничего, продержу до конца года в исполняющих обязанности – поумнеет…». С Инны Валерьевны мысли переключились на Данилова. Будучи в Москве, Элла Аркадьевна через кое-кого из знакомых попыталась узнать о связях Данилова в министерстве. По ее мнению, типу со столь мутной трудовой биографией и таким невыносимым характером должен был покровительствовать кто-то уровнем не ниже заместителя министра. Ясно для чего – чтобы на нужном месте иметь полностью послушного человека, которого в любой момент можно крепко взять за жабры. Узнав, кто покровительствует Данилову, Элла Аркадьевна поняла бы, кто наверху ведет игру против нее, и смогла бы грамотно выстроить защиту. Наверху всегда кто-то играет против, это неизбежное зло, к которому надо приспосабливаться. Но чтобы приспособиться и противостоять врагу, надо было знать его имя. Невозможно держать оборону по всем направлениям. Кроме того, в ответ на всякую интригу можно повести свою контринтригу, а в контринтригах Элле Аркадьевне практически не было равных. Только однажды Эллу Аркадьевну сумел переиграть некий шустрый коллега, выхвативший буквально из-под носа у нее должность заместителя областного министра здравоохранения, но вот вкусить радостей на новом месте ему не удалось. Стараниями Эллы Аркадьевны он лишился должности спустя три месяца, причем опустился много ниже того уровня, с которого взлетел вверх. Элла Аркадьевна отомстила чисто из принципа, прекрасно понимая, что ей заместителем уже не стать, отомстила только для того, чтобы спать спокойно.
Бывшая однокурсница, работавшая начальником организационно-аналитического управления в московском департаменте здравоохранения, не смогла рассказать Элле Аркадьевне ничего интересного о Данилове, но зато много рассказала о его жене. Та еще штучка. Совершила головокружительный взлет из старших врачей в директоры регионального объединения, считается лучшим директором на станции, демонстрирует лучшие показатели, и по всему видно, что дамочка с дальним прицелом. Главврач московской «скорой» ее не любит – слишком уж инициативная, но побаивается – слишком уж правильная, с такой лучше жить в ладах. Училась она вместе со своим нынешним мужем, но он у нее второй по счету… На этом месте бывшая однокурсница сделала вкусную паузу, но так и не дождавшись вопроса от Эллы Аркадьевны, обиженно сказала:
– Ты спроси, чем сейчас занимается ее первый муж. У нее, между прочим, сын от него есть.
– Чем? – спросила Элла Аркадьевна.
– Он начальник юридического отдела в ЦКБ! – выпалила бывшая однокурсница. – Раньше занимался адвокатской деятельностью, имел свое бюро, но потом решил податься на госслужбу. Наверное, слишком правильно дела вел.
– Не иначе, – усмехнулась Элла Аркадьевна, переваривая информацию.
Начальник юридического отдела в Центральной клинической больнице, которую в обиходе называют «кремлевской», – это фигура. Причем фигура, теоретически имеющая выход на любое руководящее лицо в государстве, вплоть до президента. Если не лично, то хотя бы через главврача. Главный врач ЦКБ, которому весь истеблишмент знаком и с лицевой, и с изнаночной стороны, ни за что не станет держать в начальниках юротдела «чужого» человека. А «своему» почему бы не порадеть? Замолвить словечко за человечка… И пускай этот человечек второй муж его первой жены – что с того? Многие же сохраняют после развода хорошие отношения и даже дружат семьями. Все дело в характерах и в том, как произошел развод. Если второй отбил жену у первого, то тут, конечно, дружбы ждать не стоит. А если она сначала развелась с одним, а потом уже встретила другого… Стоп! Они же, кажется, вместе учились… Ну и что с того? После окончания института жизнь их развела, а потом свела снова. Уже после развода. А еще бывает так, что первые мужья испытывают к вторым горячую признательность за то, что избавили их от такого «подарка». Если жена Данилова такая щука, как про нее рассказывают, то возможен и такой вариант. Надо быть осторожной, но…
Но осторожность не означает бездействия. И кто бы кому ни покровительствовал, всегда можно повернуть дело так, что покровитель решит умыть руки и бросит своего протеже на произвол судьбы. Если бы, конечно, Данилова задержали бы flagrante delicto[25] (Элла Аркадьевна любила к месту блеснуть расширенным знанием латыни, выходящим за медицинские рамки) на отбивающейся от него Рыльской, то от него сразу же бы все открестились. Если бы… Альтернативная история, которую придумала Элла Аркадьевна, такого эффекта, конечно же, не вызовет, потому что доказательств нет. Слова, слова, слова… Тень, конечно, бросит, но этого не всегда достаточно.
– Стойкий он, как ванька-встанька, – пожаловалась Элла Аркадьевна бывшей однокурснице. – Достал вконец.
Пожаловалась не просто так, просто так Элла Аркадьевна ничего не делала, а с умыслом. Вдруг знакомая предложит помощь. Знает же, что за Масконовой не пропадет. Но бывшая однокурсница промолчала, только кивнула сочувственно – бывает. Элла Аркадьевна не особенно расстроилась, хотя немного и огорчилась, конечно. Характер у нее был бойцовский, победительный, азартный, и препятствия с трудностями ее только раззадоривали. Утомляли, конечно, и раздражали, но зато когда победишь, так взлетаешь от счастья на седьмое небо.
Ожидая звонков от Исаева и Инны Валерьевны, Элла Аркадьевна пыталась заставить себя работать, но работа шла туго. Буквы прыгали перед глазами, мысли путались, все вокруг раздражало. Дошло до того, что Элла Аркадьевна наорала на секретаршу слегка замешкавшуюся с приготовлением кофе. У секретарши была уважительная причина – она отвечала на звонки, но это обстоятельство не спасло ее от несправедливого разноса. Секретарша не обиделась, понимала, что «хозяйка» (так Эллу Аркадьевну называли в департаменте) сильно нервничает, а сама Элла Аркадьевна, выпустив пар, смогла приняться за работу. Некогда было бить баклуши, потому что назревал очередной скандал. Или скандальчик, это уж как раздуть.
В юном месяце апреле, к приезду делегации депутатов Государственной Думы, во главе с заместителем председателя Ниеловским, Элла Аркадьевна торжественно открыла новый операционный блок в шестой больнице. По уму открывать его надо было по осени, в сентябре или октябре, потому что ремонт закончили быстро, а вот закупка оборудования, как это обычно бывает, затянулась надолго. То средства не пришли в полном объеме, то поставщики вдруг начали выкидывать фокусы, предлагая бонус в виде дополнительной аппаратуры вместо старого доброго отката в денежной форме… Много было проблем, но приезд высоких гостей, которые в прямом смысле слова свалились как снег на голову – еще вчера ни гу-гу, а сегодня уже едут – следовало отметить чем-то знаменательным. Ничего знаменательнее, чем открытие нового восьмизального оперблока, Элла Аркадьевна устроить не могла. Да и тут пришлось ловчить – часть недостающего оборудования перетащили из старой операционной, часть навезли из других больниц. Ничего – открылись. Отчитались, повосхищались, устроили банкет, в общем, депутаты остались довольны. Банкет еще не закончился, а всю набранную с бору по сосенке аппаратуру уже вернули по местам. Оперблок закрыли до поры до времени. Тем, кто интересовался, почему врачи оперируют в старом оперблоке сначала говорили, что новый закрыт на санобработку, а затем начали ссылаться на мифическую аварию вентиляционной системы. Разумеется, слухи о собранной со всех сторон аппаратуре просочились к журналистам. Но администрация «шестерки», возглавляемая опытным, прошедшим огонь, воду, медные трубы и три уголовных дела главным врачом по фамилии Закопайло, замечательно держала оборону и с сотрудниками провела основательную работу, чтобы те не болтали лишнего.
Если в костер не подкладывать дров, огонь скоро утихнет. Журналисты наседают несколько дней, потом им надоедает, и они хватаются за другие темы, благо каждый день что-то случается. Оперблок потихоньку оснащали всем необходимым и в сентябре собирались открыть по новой, но уже тихо, без лишнего шума. Кто мог подумать о том, что депутат Егорычев ведет тайное следствие по поводу фиктивного открытия оперблока. Нарезав кадров из видеосюжета, этот подлый негодяй (иначе уже его Элла Аркадьевна и не называла) отследил судьбу каждого аппарата, начиная с наркозных аппаратов и заканчивая воздухоочистителями. Телевизионщики, делая длинный репортаж, снимали все подряд с разных ракурсов и много у чего были видны инвентарные номера. Но въедливый Егорычев отыскал все-все-все, даже те аппараты, у которых номера видно не было. То, что депутат втайне от всех смог провернуть такую большую и кропотливую работу, говорило о наличии у него целой сети осведомителей в медицинских учреждениях. Элле Аркадьевне было о чем задуматься…
Спустя неделю после появления в «Севастопольских новостях» интервью Эллы Аркадьевны, в котором она рассказывала о планах по развитию здравоохранения в Севастополе и нападала на Егорычева за то, что он ничем не помогает, а только критиковать горазд, в газете «Севастопольские ведомости», а также в Интернете появилась статья Егорычева. «Напрасно директор департамента здравоохранения упрекает меня в том, что я ничем ей не помогаю, а только болтать горазд, – ерничал депутат. – Я много чего полезного делаю. В частности, вот подготовил реестр оборудования, свезенного в апреле в новый операционный блок шестой больницы для липового открытия. Если госпоже Масконовой захочется еще раз устроить спектакль с открытием, то благодаря моему реестру она не только найдет всю аппаратуру, но и сможет расставить ее по прежним местам…» Фотографий было много. «Ведомости» напечатали выборочно несколько пар, а вот в Сети можно было увидеть все. Закопайло, старый конь, сплоховал – не подумал о том, что надо бы заклеить пластырем реальные инвентаризационные номера и поверх них написать липовые, по единому стандарту. А то один номер начинается с букв «РЕ», другой с «ТР», третий с «РБ»… И дурак догадается, что дело нечисто – аппараты собраны из реанимационного отделения, из травматологии, из родильного блока. Мелочь вроде. А палятся-то всегда на мелочах, которые упускают из виду.
Надо было что-то ответить, потому что Егорычев обладал бульдожьей хваткой и крепкой памятью. Если уж вцепится, то не отпустит и не забудет, станет поминать при каждом удобном случае. Но Элла Аркадьевна никак не могла сообразить, что ей надо ответить, как ей выйти из неловкого положения, потому и молчала. Сахно и Закопайло получили указание как можно скорее закончить оснащение оперблока и ввести его в эксплуатацию. Прошлое Егорычева изучал знакомый частный детектив, вызванный Эллой Аркадьевной из Ростова. Сахно нужно было некоторое время, детективу тоже было нужно время, еще больше, чем Сахно, а проклятый Егорычев тряс своим поганым реестром на всех углах, в том числе и на совещании у губернатора…
В пять минут седьмого Инна Валерьевна принесла показать «обновленную» историю болезни.
– Все, как вы сказали, Элла Аркадьевна, – доложила она. – Во всех журналах время изменили, я проверила.
– Накладок не будет? – строго спросила Элла Аркадьевна.
– Не будет, – заверила Инна Валерьевна. – Сама проверила – все гладко. Страницы заменили на новые, никаких помарок и вообще… С врачами и сестрами я поговорила.
– Надеюсь, что с каждым в отдельности? – уколола Элла Аркадьевна.
– Конечно, – обиженно сказала Инна Валерьевна. – Я же не дура.
– Это когда как, – усмехнулась Элла Аркадьевна. – Иногда вроде бы и не дура, а иногда даже очень.
Она сказала это не из желания уязвить, а для того, чтобы Инна Валерьевна была в тонусе, не расслаблялась. На предстоящем заседании комиссии по разбору нарушений оказания медпомощи, которую для краткости называли «дефектной комиссией», Инне Валерьевне могло прийтись туго.
Без четверти семь позвонил Исаев.
– Все сделал, – доложил он, не называя Эллу Аркадьевну по имени. – Полный порядок.
– Надеюсь, – сухо ответила Элла Аркадьевна и отключилась.
Исаеву тоже не стоило расслабляться. Никому не стоило расслабляться.
Перед уходом с работы, Элла Аркадьевна записала в настольном органайзере под завтрашней датой: «9-30, Данилов, непринятый вызов». Записала просто так, для порядка, потому что об этом деле она даже если бы и захотела, то не смогла бы забыть. Так крепко сидел у нее в печенках доктор Данилов, коварный троянский конь, стойкий, как ванька-встанька.