* * *
– Молодец, хорошо выступил, – похвалил меня Кирпонос. Сдается мне, в здание веры в мою везучесть заложен еще один камень.
– Да само вышло, случайно, – попытался оправдаться я. – К слову пришлось просто.
– Ладно, хватит прибедняться. Давай к жене, вечером, допустим, в шесть, жду вас в «Национале». Надо же награду обмыть. Не переживай, стол за мной, я угощаю! Я ведь, пожалуй что, единственный комфронта, у которого адъютантом Герой Советского Союза. Так что повод выпить есть.
В Лефортово, в госпиталь к Вере, я летел как на крыльях. Особенно на «эмке» это хорошо получалось. Завезли Кирпоноса на Знаменку, в Генштаб, и поехали. Водитель сегодня был другой. Но перед госпиталем надо было заехать еще в одно место. Поковать горячее железо.
– Извините, а далеко редакция «Правды»? – спросил я водителя.
– Газеты-то? Не очень, верст шесть будет отсюда, – невозмутимо ответил тот. Вот ничем не удивишь их. Надо какому-то старлею в главную газету страны? Да пожалуйста, враз домчим.
Редакция газеты «Правда» размещалась на улице Правды. «Эмка» остановилась прямо перед подъездом. Вахтер меня пропустил, но, невзирая на форму и свеженькую золотую звезду, документы затребовал. Записал в какой-то гроссбух и кивнул на лестницу:
– Второй этаж, налево дверь. Петр Николаевич на месте.
В приемной меня попыталась остановить секретарша, сухонькая старушенция, сидевшая за своим столом года с двенадцатого, или когда там газету основали. Однако прыткости годы ей не убавили. Она вмиг оказалась между мной и дубовой дверью с табличкой «Главный редактор П. Н. Поспелов».
– По какому вопросу, товарищ? Вам назначено?
– По вопросу письма в редакцию. Нет, не назначено, я проездом в Москве.
– Так это вам в отдел писем: что же, главный редактор с каждым обращением разбираться будет?
– А если это письмо посоветовал написать… – И я посмотрел прямо над головой секретарши.
– Тогда… сейчас, одну секунду. – Она исчезла за дверью. Все она правильно поняла: там, куда я смотрел, не шестикрылый серафим появился, этого бы она в очередь посадила. Там висел неизбежный портрет известно кого.
Не прошло и минуты, как я был допущен в кабинет. Ничего необычного: стол для совещаний, стол начальника, казенные стулья, которые, наверное, специально делали такой формы, чтобы сидеть на них было очень неудобно. Книжные шкафы с рядами собраний сочинений вождей, еще парочка забиты какими-то папками. На стене опять-таки известно кто, а рядом с ним картина, изображающая Ильича, сидящего в кресле с неснятым белым чехлом и внимательно читающего эту самую газету. На дубовом столе явно дореволюционной работы пара стопок бумаг, два телефонных аппарата. Мало чем отличается от кабинета Кирпоноса в Киеве, в который я по сто раз в день захожу.
– Слушаю вас, товарищ… – Навстречу мне поднялся главный редактор. Типичная кабинетная крыса на первый взгляд: прилизанная челочка, очочки, сутуловатый, выражение лица среднее между «что изволите» и «проходите, вам не сюда». Но вот глаза… у крокодила такие, наверное – хрумкнет челюстями, отгрызая тебе ногу, и не моргнет даже.
– Старший лейтенант Соловьев, управление Юго-Западного фронта.
– И что же там за письмо? – Никаких эмоций, говорит как автомат какой-то, не разобрать, что думает. Опасный дядечка, ну да нам ли таких бояться? У меня козырь – непробиваемый. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Он кивнул на стул и сам вернулся на свое место.
– Давайте я вам коротко изложу историю этого письма, – начал я, и вслед за этими словами Поспелов откинулся на спинку стула. – Сегодня утром состоялось награждение в Кремле. На нем присутствовал товарищ Сталин. – О как, подался вперед, никакой расслабленности, готов впитать каждое слово. – В разговоре с ним я передал некоторые соображения относительно названия войны, которую ведет наш народ. – Бумагу поближе подтянул, карандаш схватил, и все это не отрывая от меня взгляда. – Не мои соображения, а младшего лейтенанта Ильяза Ахметшина…
Не успел он записать фамилию Ильяза (я смог подавить улыбку, представив фамилию правдиста в его исполнении), как зазвонил один из телефонов. Который полевее стоял.
– У аппарата, – коротко бросил главный редактор и, явно прерывая говорящего, добавил: – Через пять минут перезвоните, занят. – Он повесил трубку и поднял на меня взгляд: – Продолжайте, товарищ Соловьев.
– Выслушав предложение, товарищ Сталин порекомендовал его автору написать письмо в газету «Правда», так как он не может один принимать решение за весь советский народ. Хотя лично он за, необходимо посоветоваться с коммунистами и беспартийными, поддерживают ли они такое название.
– И… письмо?.. – спросил Поспелов.
– Со мной, Петр Николаевич. Мы подумали, что если товарищу Сталину я доложить не смогу, то ограничимся письмами в «Правду» и «Красную звезду».
– Не надо никакой «Звезды», – встрепенулся правдист. – Обойдется Ортенберг. – Это он себе под нос буркнул, но я услышал. Понял, чем пахнет такая кампания, и делиться ни с кем не собирается. – Давайте письмо. – Он нетерпеливо протянул руку.
Пару минут он изучал творение Ильяза, пятое вроде по счету: предыдущие я забраковал из-за помарок и ошибок. Татарин долго ругался при этом себе под нос на смеси родного и государственного, но пером старательно скрипел. Главный вопрос – зачем я это приписал ему, хотя он и слов таких не знает? – был задан еще после аттракциона на политзанятиях. Я и объяснил ему, что мне негоже – и так на виду, а ему в самый раз, да и карьере точно поможет.
– Ну что же, хорошее письмо, – вынес приговор Поспелов через пару минут. – Правка будет небольшая, не затрагивающая сути. Сами понимаете, мы предварительно посоветуемся с секретариатом товарища Сталина и после этого опубликуем его в ближайшее время. С товарищем Ахметшиным мы тоже свяжемся. Как это лучше сделать?
– Через меня, наверное. Младший лейтенант в моем подчинении. А я – адъютант комфронта. Так что найти будет нетрудно.