Глава 20. Четвертый Рейх
База «Ultima Thule», Арктика
Мария фон Белов подняла свою тонкую бессильную руку, обтянутую пергаментной сухой кожей и покрытую темными пигментными пятнами. Слабую руку с хрупкими костями, из которых безжалостное время вымыло весь кальций, руку, больше похожую на птичью лапку. Руку беспомощной .
И в большом зале, где собрались все оставшиеся на базе «Туле» граждане Четвертого Рейха, сразу стало очень тихо.
Здесь было человек двести — едва ли десятая часть некогда обширного поселения. Остальные трудились на благо Четвертого Рейха в немыслимой бездне времен — в стране, получившей название Пангея в честь праматерика, существование которого было доказано арийским гением Альфредом Вегенером.
Там, на Земле, еще не изуродованной цивилизацией, под небом, не отравленным дымом заводов и фабрик, среди девственных лесов расцветала новая колония Четвертого Рейха. И там, в отличие от базы «Туле», у женщин Рейха рождались сыновья. В перспективе именно на Пангее должны были набираться рекруты для элитных частей нового мирового порядка. Там, в оборудованных по последнему слову науки лабораториях, выращивали суперсолдат, чудовищ, противостоять которым не могли даже танки. Там лучшие умы Рейха работали над решением проблемы практического бессмертия. Там при помощи полученных от Чена и его друзей технологий создавали клонов людей и нелюдей.
Там был передний край, фронтир Четвертого Рейха, и именно туда Марии фон Белов хотелось убежать от опостылевших лавовых коридоров «Туле», от вечного холода Арктики, от высасывающей последние капли жизненной энергии паутины Spinngewebe.
Но ее место было здесь — по крайней мере, до наступления Рагнарёка. И она терпеливо ждала, когда придет время исполнить древнее пророчество.
—Камрады! — Голос Марии фон Белов, многократно усиленный аппаратурой, загудел под сводами большого зала. — Дочери и сыны Великой Германии! Решающий час настал. Возмездие, которого жаждали наши деды, отцы и матери, свершается в эти самые мгновения. Стремительными ударами захвачен Большой театр в Москве. Вот-вот в наших руках окажется Линкольн-центр в Нью-Йорке, и будут взорваны Эрмитаж и музей Метрополитен — малая плата за сожженный дотла Дрезден. Специальные команды смертников готовы взорвать две атомные электростанции — в США и в России. И самое главное, в наших руках — оружие, сопоставимое по мощи с молниями Индры. Час назад я получила подтверждение от наших коммандос на Аляске. То, чем кичилась еврейская плутократия Америки, — хваленый конструктор погоды HAARP — захвачен бойцами Четвертого Рейха и готов служить целям национал-социализма. Теперь, если враг попытается напасть на нас, мы уничтожим несколько мировых столиц или выжжем дотла какой-нибудь американский штат.
Она сделала небольшую паузу, отпив глоток талой воды из бокала. Люди в зале слушали, затаив дыхание.
—И вот пришло время для великого свершения, которое превратит нашу северную цитадель в сердце мира, в место, где воскреснет величайший из людей. Настал час пробуждения великого фюрера!
На этот раз зал зашумел. Все обитатели базы «Туле» знали, что фюрер спит в ледяном саркофаге, спрятанном у самых корней вулкана. В его воскрешение верили, потому что людям вообще свойственно во что-нибудь верить, но никто не думал, что это событие произойдет при их жизни и — более того — у них на глазах.
—Много лет назад, — продолжала фон Белов, — в горах Кавказа одна… мудрая женщина, обладавшая способностью видеть будущее, предсказала мне, что великий воин Гипербореи восстанет от вечного сна во льдах Севера, получив назад свою реликвию, отнятую у него низким обманом. Эта реликвия вернулась ко мне после долгих лет поисков, и сегодня я торжественно преподнесу ее фюреру.
Она умолчала о том, что Орел был в ее распоряжении еще два года назад. Строго говоря, Гитлера можно было будить уже тогда — все ключевые условия пророчества были выполнены. Но Мария тянула с воскрешением, и у нее были на то очень веские причины — причины, которых не поняли бы ни Лотар Эйзентрегер, ни господин Мао, ни, возможно, даже Чен.
Мария фон Белов преклонялась перед фюрером, будучи еще юной СС-хёльферин. А когда судьба преподнесла ей великолепный дар, позволив быть рядом с великим человеком почти все время, это преклонение переросло в любовь. Разумеется, Мария прекрасно видела все недостатки фюрера — она была не слепая, и обожание не застило ей глаза. Можно даже сказать, что в фюрере она любила не столько мужчину, сколько ту силу, которая порой вселялась в бренную человеческую плоть и для которой Адольф Гитлер был тем же, чем бывает надевающаяся на пальцы марионетка для опытного кукольника. Но, будучи женщиной, она не отделяла одно от другого, и ее любовь к фюреру была безграничной.
При мысли о том, что разбуженный ей фюрер увидит у своего ложа не молодую и красивую Марию, какой он ее наверняка запомнил, а раздавленную временем старуху, фон Белов делалось нехорошо. И это обстоятельство, не имеющее никакого значения для остальных членов заговора, отравляло ей жизнь и отодвигало воскрешение фюрера все дальше в неопределенное будущее.
Когда-то глава Аненербе Вольфрам Зиверс рассказывал Марии о древнем китайском императоре Цинь Ши-хуане, который настолько уверовал в возможность создания эликсира бессмертия, что много лет подряд посылал дорогостоящие исследовательские экспедиции на другой край света — добывать растения и минералы, из которых его мудрецы сварили бы такой эликсир. Она прекрасно понимала Цинь Ши-хуана, хотя он и показал себя впоследствии идиотом — умер, отравившись ртутью, которую какие-то доброхоты выдали ему за эликсир бессмертия. Мария, конечно, такую глупость совершать бы не стала. Но, так или иначе, время шло, а эликсир бессмертия по-прежнему оставался недостижимой мечтой.
Ее агенты рыскали по свету, отыскивая упоминания о средстве, способном продлить жизнь или вернуть молодость. Слабую зацепку удалось найти в парижских архивах — якобы алхимик Николя Фламель получил в своем тигле философский камень и благодаря ему прожил несколько столетий. Но дальнейшие поиски в этом направлении оказались безрезультатными.
А потом вернулась из Центральной Азии Гудрун, одна из ее самых удачливых ищеек, и привезла Гусеницу. Сама Гудрун понятия не имела, какое сокровище обнаружила, и тем более не знала, как им пользоваться. Но Мария, знавшая о предметах почти все (потому что о предметах ни один человек знать не в состоянии), сразу поняла, что выиграла приз, который при определенном везении может обернуться джекпотом.
Ибо Гусеница относилась к числу редчайших предметов — раз в пятьдесят лет она могла омолодить своего хозяина на полвека. Счастливец, к которому Гусеница попадала накануне «разрядки», срывал банк, вот только узнать заветное время загодя людям удавалось далеко не всегда. Рейхсфюреру, пусть и ценой немалых усилий — удалось.
Марии фон Белов было девяносто шесть лет. Сбросить пятьдесят — останется сорок шесть — конечно, не юность, но в этом возрасте она все еще была красавицей. Если бы не шрам, напоминание о русской медсестре Кате Серебряковой… Но фюрер никогда не относился к эстетам, считающим, что шрамы необратимо уродуют женщину.
И Мария фон Белов терпеливо ждала, когда Гусеница будет готова вновь превратить ее пусть не в молодую, но в зрелую привлекательную женщину.
Когда этот день удивительным образом совпал с началом активной фазы операции «Рагнарёк», Мария посчитала это знамением — значит, фюрера нужно было воскрешать именно сегодня.
Он восстанет, великий воин Гипербореи, и Мария бросит к его ногам весь мир: шатающиеся под ударами террористов великие державы, сожженный Лондон (фюрер так мечтал о том, чтобы превратить этот город в пылающие руины!), воцарившийся на планете хаос. Хаос, требующий прихода сильной личности, способной укротить бунтарей и навести железной рукой новый порядок.
—Сейчас я спущусь в Зал Ледяного Сна, — провозгласила она торжественно, — а выйду оттуда уже с нашим великим фюрером!
Зал взорвался аплодисментами.
В подземной усыпальнице было нестерпимо холодно. Рейхсфюрер куталась в песцовую шубу, но холод все равно пробирал до костей — как и все старые люди, она была очень чувствительна к перепадам температур.
Внучка, напротив, словно бы не замечала мороза. Глаза лейтенанта фон Белов горели — ей не терпелось стать свидетельницей события, о котором будут рассказывать легенды еще многие века спустя.
—Сначала я займусь собой, — заявила Мария. — Фюрер не должен увидеть меня старой. Это ввергнет его в меланхолию.
Она извлекла из складок шубы серебристую Гусеницу и клюнула ее сухими губами.
—Говорят, испанские конкистадоры искали во Флориде источник вечной молодости. Они искали не там.
Катарина не поверила своим глазам — бабушка сбросила на пол роскошную шубу и принялась стягивать теплый свитер из шерсти альпаки.
—Не смотри, — строго прикрикнула она на внучку. — А лучше — отвернись!
Девушка подчинилась, хотя ей безумно хотелось подсмотреть за бабушкой хотя бы одним глазком. За спиной послышался надсадный кашель — впечатление было такое, что на рейхсфюрера напал приступ астмы. Потом что-то упало с глухим шумом, и тут уже Катарина не выдержала. Обернулась — а вдруг с бабушкой что-то не так? — и застыла с открытым ртом.
По брошенной на холодные плиты песцовой шубе каталось странное существо. Оно было почти голым, и у него была ярко-розовая, словно ошпаренная, кожа. Лицо у существа было бабушкино, старое, с едва различимым белым шрамом, а вот фигура и кожа — молодые, как у двадцатилетней. И оно кричало.
—Рейхсфюрер! — воскликнула пораженная Катарина.
Она опустилась на колени перед тем, что еще пять минут назад было ее бабушкой. Существо повернуло к ней разодранный в крике рот, и Катарина увидела, как лопается коричневая, похожая на печеное яблоко кожа на скулах Марии фон Белов. Лоскутья старой кожи съеживались, чернели, превращались в золу, в пыль, а из-под них проглядывала новая, тугая и розовая, как целлулоид. На глазах у Катарины исчезали морщины, разглаживался лоб, таяла, открывая роскошные белокурые волосы, седина. Процесс этот, видимо, был очень болезненным, потому что бабушка, от которой Катарина в жизни не слышала ни единой жалобы, не говоря уже о слезах, вопила так, что лейтенанту поневоле вспомнился извивавшийся под пытками антиквар Бонзо.
—Уйди! — взвизгнуло существо, когда Катарина попыталась дотронуться до ее руки. — Прочь… прочь…
Катарине не хотелось оставлять бабушку в таком состоянии в холодном склепе, но привычка повиноваться приказам рейхсфюрера взяла верх. Она вскинула руку в римском приветствии, развернулась и пошла к лифту.
Войдя в кабину, Катарина остановилась в нерешительности. Подниматься обратно в большой зал она не смела: собравшиеся там ожидали возвращения Марии фон Белов вместе с воскресшим Гитлером. Уходить далеко от бабушки было страшно: а вдруг Гусеница подействует как-то не так и рейхсфюреру понадобится медицинская помощь? Поразмыслив, лейтенант нажала кнопку третьего уровня — там находился Зал глобального контроля Spinngewebe. В этом зале находились мониторы, позволявшие наблюдать за всем, что происходило в помещениях базы, — в том числе, разумеется, и в усыпальнице фюрера.
В дверях ее чуть не сбила с ног адъютант бабушки Шарлотта Фриз. Вид у нее был чрезвычайно взволнованный.
—Что случилось, оберлейтенант?
Шарлотта посмотрела на нее как на душевнобольную.
—Я не спрашиваю, где вы пропадали последние два года, Катарина. Но где вы были последние полтора часа?
—В усыпальнице, с рейхсфюрером, — растерялась девушка.
—Да, точно, вы же спустились туда вместе… В общем, события развиваются не лучшим образом. Операция пошла не так, как планировалось. Необходимо срочное вмешательство рейхсфюрера, а она сейчас занята совсем другими делами…
—Вы полагаете, эти дела неважны? — вступилась за бабушку Катарина.
—Что вы, лейтенант, как я могу давать оценку делам рейхсфюрера… Но сейчас под угрозой сам «Рагнарёк».
—Да что же случилось все-таки?
Шарлотта быстро оглянулась вокруг — не слышит ли их кто. Но в зале они были одни, если не считать любимой бабушкиной кошки, мирно дремлющей в кресле.
—Отряд, захвативший Линкольн-центр, уничтожен ФБР.Заряды, заложенные в музее Метрополитен, обезврежены. Взорвать ничего не удалось.
—А что в России? — спросила Катарина, холодея от неприятного предчувствия.
—Информация оттуда запаздывает, но, судя по всему, с Эрмитажем тоже ничего не вышло. Чеченцы в Большом театре ликвидированы какой-то непонятной спецгруппой.
—Значит, — голос Катарины прервался, — значит, мы оказались беззащитны?
—Ну, нет. — Шарлотта усмехнулась, вложив в эту усмешку все превосходство опытного офицера над зеленым новичком. — У нас еще остается HAARP, а с таким козырем можно разыграть любую комбинацию. И все же новости тревожные. Мне бы хотелось довести их до сведения рейхсфюрера.
—Я сейчас спущусь в усыпальницу и попробую с ней поговорить. Только… — Она запнулась.
—Только что? — прищурилась Фриз.
—Не удивляйтесь, когда увидите рейхсфюрера. Она… стала гораздо лучше выглядеть.
—Так, значит, ей все-таки удалось! — воскликнула Шарлотта. — Мы все так волновались, так хотели этого! Поспешите же к ней, Катарина!
Обнаженная Мария фон Белов, не отрываясь, смотрела на свое отражение в стеклянной крышке саркофага фюрера. Она не ощущала холода, она чувствовала себя невероятно счастливой и в то же время боялась, что все, что происходит с ней, — всего лишь сон, который может прерваться в любой момент.
—Молода, — шептала она своему отражению, — снова молода…
И это не было преувеличением.
Женщине, стоявшей над саркофагом Гитлера, никто не дал бы сорока шести лет. Может быть — тридцать. И она была вновь полна сил и энергии, дикой, бешеной энергии, которая в юности заставляла Марию пускаться в рискованные авантюры, не заботясь о последствиях. Энергии, которой ей так не хватало последние полвека.
—Что ж, — сказала себе Мария фон Белов, — вот теперь действительно пора.
Она подняла с пола песцовую шубу и накинула прямо на голое тело. Фюреру это понравится, мелькнула у нее озорная мысль. Фюрер любит меха, плетки и ошейники. И молодых красивых женщин он тоже любит…
Орел лежал там, куда она сама положила его два года назад, — в запирающемся на кодовый замок сейфе из сверхпрочного сплава, изобретенного ее покойным мужем лет сорок тому назад. Сейф был надежно вмурован в стену, а кодом был день их свадьбы — не то чтобы Мария фон Белов стала к старости сентиментальной, просто решила, что Гансу было бы приятно.
Она протянула руку (молодую, сильную руку!) к Орлу и дотронулась до него подушечками пальцев. В фигурке ощущалась какая-то внутренняя жизнь, какое-то напряжение, как в до предела заряженном конденсаторе. Мария осторожно взяла фигурку, и тут словно молния пронзила ее мозг — она вспомнила лето 1942 года, ставку «Вервольф» под Винницей, голос Гитлера, когда он позвал своего телохранителя Раттенхубера, чтобы поручить ему отправиться вместе с нею на Кавказ, на поиски Черной башни…
—Пора, мой фюрер, — торжественно сказала Мария.
В торце саркофага под прозрачным пластиковым колпаком находилась одна-единственная большая черная кнопка. Мария разбила колпак рукояткой «парабеллума» и решительно вдавила кнопку длинным и сильным пальцем.
Зачавкала, втягиваясь в уходящие в пол трубы, смесь жидкого азота и гелия, окутывавшая тело Адольфа Гитлера. Автоматика, разработанная Гансом Каммлером, приподняла тело фюрера так, чтобы он не захлебнулся льющимся в саркофаг соляным раствором. Звякнули замки прозрачной крышки саркофага, и она медленно уползла в сторону. Мария приблизилась и торжественно положила Орла на грудь фюрера.
Ей показалось или его желтое, безжизненное лицо восковой куклы стало наливаться кровью? И шевельнулась жесткая щеточка усиков под приплюснутым носом? И чуть дрогнули лишенные ресниц веки?
—И Орел вернется к своему повелителю, и великий воин Гипербореи поднимется от вечных снегов, чтобы покорить мир, — процитировала Мария безумную жрицу. Откуда она взялась тогда в глубоко ушедшей под землю Черной башне? Когда-то Марии очень хотелось разгадать эту тайну, но с тех пор прошло слишком много времени.
Раздался странный звук, как будто кто-то тяжелый наступил на сухую палку. Мария непонимающе взглянула на тело фюрера — ребра Гитлера ходили ходуном под обтягивающей его, как барабан, кожей, как будто он тяжело и прерывисто дышал. Потом пергаментная кожа лопнула с громким треском, и Орел провалился внутрь грудной клетки.
—Шайзе, — пробормотала Мария фон Белов.
У Гитлера отвалилась рука. Из разлагающегося на глазах тела торчали зеленоватые, словно заплесневелые, кости. В глазницах плескался какой-то мутный студень.
«Этого не может быть, — подумала фон Белов. — Хирт клялся, что технология отработана до мелочей. Он при мне разморозил барашка, и барашек выскочил из чана живой и здоровый, мы потом ели вкусный шашлык… Но что, в таком случае, произошло с фюрером?»