В. Д. Алташина

«Карта и территории»^[1] Куртиля де Сандра

«Выбросьте реальность в окошко, и она войдет через дверь» — так называется одна из статей о современной французской литературе, опубликованная в газете «Le Monde» 20 января 2012 года. И правда — что может быть интереснее реальной жизни? Ведь подчас она предлагает сюжеты, которые ни в одном сне не приснятся, какие никогда не выдумает даже самая богатая фантазия! Наша эпоха конца XX — начала XXI века тому яркое подтверждение. В литературе доминирует «авто» и «био» — правда, мимикрирующая под вымысел, или вымысел — под правду о себе или о другом; роман черпает вдохновение из происшествия, вырастает из подлинной жизни известного человека, автор беззастенчиво делает героем самого себя, ибо нет ничего загадочнее и интереснее реального, умело преподнесенного факта.

Но оговоримся сразу: и это не ново под Солнцем! Вся многовековая история литературы колеблется между «картой» и «территорией», стремлением творчески преобразовать действительность или вымерить ее линейкой и циркулем, дать живописное полотно или точную фотографическую копию, которая, однако, никогда не будет воплощением территории. Ибо карта, по меткому замечанию А. Коржибски, не есть территория. Карта без территории — чистый вымысел, территория без карты — необозримая реальность, стремление понять которую и приводит к неизбежному появлению карты, способной уместить на одном листке огромные пространства.

Куртиль де Сандра решил изобразить «территорию» французской истории XVII века на «карте» романа, избрав для этого популярную форму мемуаров.

Негодование Вольтера — историка, требовавшего документальной точности, отказавшегося от хронологического перечисления фактов и изменившего само представление об историческом сочинении, — вполне понятно. Объяснимо и непонимание Вольтера — писателя-классициста, весьма скептически относившегося к «низкому» жанру романа. Но как мог автор «Кандида» не разглядеть в Куртиле своего собрата и непосредственного предшественника, талантливо соединившего историю и вымысел, подобно тому, как сам Вольтер сольет воедино философию и невероятные приключения?

Все объясняется просто — переходным характером эпохи, когда отбрасывались архаичные стереотипы и их место занимали новые модели, еще искавшие себя, не устоявшиеся, а потому часто воспринимавшиеся в штыки даже самыми передовыми людьми эпохи. Например, такими, как Вольтер или Бейль, писавший о том же Куртиле:

Но, стремясь изобразить ход истории — территорию, Куртиль пропускает ее сквозь ретину своего героя-рассказчика, создающего свою карту, верную в основных линиях и пропорциях, но субъективную в колористике и масштабе. Он был одним из первых, кто решил использовать интерес читателя к Истории, преобразил ее воображением и открыл секрет массовой литературы.

Хорошим историком Куртиль не стал — да вряд ли и стремился к этому. Его талант лежал совсем в иной плоскости — рассказывания увлекательных историй, и он стал писателем-новатором, чье имя пережило века.

Рубеж 17-го и 18-го столетий — а именно на этот период приходится его деятельность — время переходное, неустойчивое, когда ломается старое и зарождается новое; недаром во французской культуре существует особое понятие — fin du si`ecle. Для Франции это к тому же был конец не просто века, но «Великого века» — века Корнеля, Расина, Буало и Мольера. Век этот прославил французскую словесность и остался в истории «веком Людовика XIV», и в нем Куртилю действительно не было места (как тут не вспомнить уничижительную характеристику, данную ему Вольтером!). Французский классицизм с его строгой размеренностью, ясностью, математической стройностью и логичностью уходит в прошлое вместе с уходом стабильности из государственной жизни. На смену продуманным и взвешенным действиям кардинала Ришельё, всячески укреплявшего мощь французского государства и абсолютную королевскую власть, приходит эпоха войн и волнений. После смерти кардинала (1642 г.) и не намного пережившего его короля Людовика XIII (1643 г.), наступает эпоха Регентства королевы-матери Анны Австрийской и ее фаворита кардинала Мазарини, не отличавшегося государственными талантами своего предшественника и заботившегося прежде всего о собственном благополучии, — так, по крайней мере, изображают его все современники. Это время, ознаменованное смутами гражданской войны, так называемой Фронды (1648–1653 гг.), расколовшей страну, внесшей в жизнь сумятицу и беспорядок. Личное правление Людовика XIV начинается в 1661 году, и хотя этот король, известный приписываемым ему выражением «Государство — это я», делает все для укрепления страны и своей власти, именно он, стремясь за время своего долгого царствования доказать приоритет Франции, ввергает ее в четыре войны. Первая, известная в истории под названием Деволюционной, была вызвана его намерением завладеть Испанскими Нидерландами (Бельгией), чему воспротивилась Голландия, заключившая против Франции тройственный союз с Англией и Швецией. Война была непродолжительной (1667–1668 гг.), и Людовику XIV пришлось ограничиться аннексией нескольких пограничных крепостей. Вторая война, называемая Голландской (1672–1679 гг.), началась вторжением короля в Голландию с большой армией под командованием талантливейших полководцев той эпохи — Тюренна и Конде. Она окончилась Нимвегенским миром, по которому Голландии были возвращены все сделанные французами завоевания, а Людовик XIV получил вознаграждение от Испании, отдавшей ему Франш-Конте и несколько пограничных городов в Испанских Нидерландах. Теперь, когда король был на вершине могущества и славы, он, пользуясь слабостью и раздробленностью Германии, стал самовластно присоединять к французской территории пограничные местности, которые на разных основаниях признавал своими. Так, в 1681-м он занял имперский город Страсбург. Бессилие Испании и Германии перед Людовиком XIV выразилось далее в формальном договоре, заключенном ими с Францией в Регенсбурге (1684 г.), устанавливавшем перемирие на двадцать лет и признававшем за Францией все сделанные ею захваты, лишь бы она не претендовала на новые земли. Однако вскоре Людовик XIV под разными предлогами совершил нападение на прирейнские земли и овладел почти всей страной от Базеля до Голландии. Это стало началом третьей войны, продолжавшейся десять лет (1688–1697 гг.) и страшно истощившей обе стороны. Окончилась она в 1697 году Рисвикским миром, по которому Франция удержала за собой Страсбург и некоторые другие произвольные «воссоединения».

Четвертой, и последней, войной Людовика XIV была Война за испанское наследство (1701–1714 гг.). Со смертью испанского короля Карла II должна была пресечься испанская линия Габсбургов, что привело к попыткам дележа испанских владений между разными претендентами, о чем Людовик XIV вел переговоры с Англией и Голландией. В конце концов, Людовик XIV, женатый на дочери испанского короля Филиппа IV, добился от Карла II завещания, провозглашавшего наследником испанского престола одного из его внуков, Филиппа Анжуйского, при условии, что никогда французская и испанская короны не соединятся в одном и том же лице.

Но на испанский престол явился и другой претендент — эрцгерцог Карл, второй сын императора Леопольда I. Едва умер Карл II (1700 г.), Людовик XIV двинул войска в Испанию ради утверждения прав своего внука, Филиппа V, но встретил отпор со стороны новой европейской коалиции, состоявшей из Англии, Голландии, Австрии, Бранденбурга и большинства германских княжеств. Война за испанское наследство велась с переменным успехом, французы терпели одно поражение за другим, и к концу войны положение Людовика XIV сделалось крайне затруднительным. Страна была разорена, народ голодал, казна опустела, и престарелый король стал просить мира, который и был заключен между Францией и Англией в 1713 году в Утрехте.

Стоит отметить, что только две последние войны не попали на страницы романа Куртиля, ввиду того, что написан он был до их начала. События же Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) — первого военного конфликта в Европе, затронувшего в той или иной степени почти все европейские страны (в том числе и Россию), — а также Фронды, Деволюционной и Голландской войн изображены детально и точно, с явным знанием истории и военного дела.

Вторая половина 17-го столетия ознаменовалась не только масштабными международными конфликтами, но и бурным развитием наук. Изобретение счетной машины и барометра, телескопа и парового котла, экспедиции Гудзона (1607 г.), Абеля Тасмана (1643 и 1644 гг.), дальние путешествия и отчеты о них расширили представление об окружающем мире: то, что прежде представлялось стабильным и неизменным, оказалось подвижным и переменчивым. Человек конца XVII века, лишившийся прежней стабильности и определенности, переживает глубочайший кризис: слишком многое вокруг него поменялось, он больше не может определить своего места в окружающем мире, теряет ясное представление о самом себе и о других. Его состояние как нельзя более точно определяет один из блистательнейших ученых и философов эпохи Блез Паскаль (1624–1663), задавшийся не случайным вопросом: что же такое человек во Вселенной? — и сравнивший человека с мыслящим тростником. Нечто подобное произойдет во Франции и веком позже, когда Стендаль, пытаясь определить перемены, происходящие в культуре, заметит: «На памяти историка никогда еще ни один народ не испытывал более быстрой и полной перемены в своих нравах и своих развлечениях, чем перемена, происшедшая с 1780 до 1823 года. А нам хотят давать ту же литературу!» (Стендаль 1959/7: 30).

Изменения микро- и макрокосма приводят к изменениям в культуре и литературе, что выразится в «споре древних и новых» — важнейшем эстетическом диспуте во Французской Академии рубежа XVII–XVIII веков между ортодоксальными представителями классицизма во главе с Никола Буало и писателями, стремившимися в рамках классицистической доктрины к обновлению литературной теории и практики, во главе с Шарлем Перро^[2].

Хотя классицизм с его жесткой и четкой системой, не терпящей никаких отступлений (знаменитое «Мнение Французской Академии по поводу трагикомедии „Сид“» в 1638 году сурово осудило шедевр Корнеля за несоответствие норме), еще долго не будет сдавать своих позиций, возрождаясь, как Феникс, в виде неоклассицизма, веймарского классицизма или классицизма XVIII века, но его авторитет уже не является непререкаемым, что дает возможность для все более смелого развития новых тенденций, прежде всего в неканонических жанрах.

Роман, жанр маргинальный и презираемый, а потому свободный и открытый, окажется наиболее чутким к изменениям социокультурной, политической, исторической ситуации, что будет доказано и следующим столетием, которое во Франции по праву назовут его «золотым веком». Барочный роман XVII века, хотя им полсотни лет спустя и будет зачитываться еще совсем юный Руссо, перестает удовлетворять потребности читателя. Низовое барокко, представленное бытописательным романом, оказалось слишком обыденным и приземленным, чересчур погруженным в изображение изнанки жизни, судьбы простого человека. «Правдивое комическое жизнеописание Франсиона» (1623–1633) Шарля Сореля (1602–1674), дающее широкое полотно французской жизни, на фоне которой действует ловкий, умный, смелый авантюрист; «Комический роман» (1651–1657) Поля Скаррона (1610–1660), описывающий странствия по стране труппы комедиантов и весьма правдиво изображающий провинциальную действительность с ее мелочностью, невежеством и скукой, грязные дороги и постоялые дворы, или «Мещанский роман» (1666) Антуана Фюретьера (1620–1688), реалистично рисующий обыденный мир заурядных людей, — даже эти лучшие образцы жанра не могли надолго удержать внимание читателя, жадно следившего за происходящим в стране и за ее пределами, интересовавшегося историей, политикой и наукой.

Антипод бытописательного романа — роман прециозный^[3] или галантно-героический — изображал, напротив, мир возвышенных страстей и безупречных героев. Он отличался большими размерами (так, «Артамен, или Великий Кир» Мадлен де Скюдери насчитывал 13 095 страниц), неестественной возвышенностью чувств и перегруженностью фабулы, в основу которой были положены похищения, переодевания, узнавания. Центральные персонажи строились по одному образцу: герой прекрасен, отважен, но в то же время галантен и чувствителен. Прекрасная и несчастная героиня страдает в разлуке с любимым, однако в конце романа они непременно сочетаются браком. Романы были довольно монотонны и малооригинальны, хотя лучшие из них, «Клеопатра» (1647–1658) Готье ла Кальпренеда (1609–1663), «Полександр» Марена Ле Руа де Гомбервиля (1600–1674), отличавшиеся обилием географических сведений, почерпнутых из реляций путешественников, буквально зачаровывали современников экзотическими топонимами; в «Артамене, или Великом Кире» (1649–1653) Мадлен де Скюдери (1607–1701) под экзотическими масками изображались все известные лица и события этих лет (принц Конде, г-жа де Лонгвиль, кардинал де Рец, битва при Рокруа и т. п.). Эти произведения еще и в следующем веке будут привлекать читателя необычайностью приключений, исключительностью характеров и чувств. Жан де Лафонтен в балладе «О чтении романов и книг о любви» (1665) признавался, что перечитывал «Полександра» «двадцать и двадцать раз». Но уже в середине XVII века аббат де Пюр отмечает, что героический роман начинает надоедать длиннотами, монотонностью и неправдоподобием. Наиболее последовательную атаку на галантный роман предпринял Буало в сатирическом диалоге «Герои романа», где Плутон, Меркурий и Минос, видя романических героев с громкими историческими именами, никак не могут узнать в них своих старых знакомцев: имена те же, что у античных героев, но речи непонятны, а поступки вызывают изумление и смех. В конце XVII — начале XVIII века само слово «роман» стало во Франции синонимом неправдоподобного, и авторы всячески избегали его в названиях своих произведений, предпочитая «историю», «жизнь», «хронику» или «мемуары». Именно так названо и большинство произведений Куртиля, который талантливо соединил опыт обоих типов барочного романа: бытописательного с его приземленностью и реализмом в изображении повседневности и галантного с его мнимым историческим правдоподобием, ведь речь там шла об истории давней и далекой, а действие происходило в самых экзотических странах (на что, безусловно, оказали влияние заморские плавания). В прециозном романе историзм обычно сочетался с принципом ключа (так называемые romans `a clef), то есть с замаскированным изображением реальных лиц и событий современности, — Куртиль же называет героев их реальными именами, что, впрочем, с его стороны весьма неосмотрительно: почти все произведения писателя были запрещены.

Поскольку, как мы уже говорили, роман теряет доверие и интерес читателя, его место занимают документальные жанры. Это прежде всего мемуары, написанные участниками событий по горячим следам. Именно на конец XVII века во Франции приходится всплеск в написании воспоминаний, что в принципе является характерным для напряженных переломных эпох. «Мемуары» (опубл. 1662) Ларошфуко, автора знаменитых «Максим», деятельного политика; «Мемуары» (опубл. 1696) Бюсси-Рабютена, известного военачальника, автора «Любовной истории галлов» (1665), которые охватывают почти сорок лет жизни (1622–1666 гг.); «Мемуары» видного участника Фронды кардинала де Реца (1613–1679), опубликованные лишь в 1717 году, но известные современникам в списках; «Мемуары» мадемуазель де Монпансье, где рассказывается о шестидесяти годах жизни принцессы (1627–1688 гг.), — впервые увидевшие свет только в 1718-м, они также читались современниками, — вот лишь некоторые из наиболее ярких произведений, оказавших несомненное влияние на развитие романа. В них было то, чего ему так не хватало: достоверность детали, изображение реальной и в то же время героической действительности, любовь и подвиг, забавные случаи из жизни и трагические эпизоды, смех и слезы, возвышенное и обыденное.

Новый вид романа, для которого в принципе, по мнению М. М. Бахтина, характерен тесный контакт «со стихией незавершенного настоящего» (Бахтин 2000: 218), появляется под воздействием сложившейся в конце XVII — начале XVIII века социокультурной ситуации, когда в центре внимания оказывается человек как личность, когда под влиянием произошедших экономических, демографических, политических и религиозных изменений меняется отношение к обществу и к каждому его отдельному представителю, и необходимость познать и понять человеческую природу осознается все отчетливее. Новые жизненные приоритеты, развитие наук, в том числе и наук о человеке, приводят к увеличению интереса к документальным жанрам, что проявляется в широкой публикации воспоминаний, отчетов о путешествиях, писем, а в дальнейшем и к слиянию документальности с художественностью. Вертикальная концепция мира, в том числе и в литературе, когда герои произведений (как классицизма, так и барокко) расположены выше или ниже читателя, сменяется горизонтальной, когда герои расположены в той же плоскости, что и читатель, в том же временном и географическом измерении. Одной из специфических особенностей романного жанра является «новая постановка автора», изменение взаимоотношений автора с изображаемым миром: «они находятся теперь в одних и тех же ценностно-временных измерениях, изображающее авторское слово лежит в одной плоскости с изображенным словом героя и может вступить с ним (точнее: не может не вступить) в диалогические взаимоотношения и гибридные сочетания» (Бахтин 2000: 219). Именно такой диалог — автора-рассказчика с героем, автора с исторической действительностью, автора и рассказчика с читателем — мы встречаем в мемуарной литературе конца XVII века, устремленной как к познанию окружающего мира, так и к познанию своего места в нем, и эту характерную тенденцию эпохи смог уловить и продуктивно использовать Куртиль де Сандра.

Имя Гасьена Куртиля де Сандра (1644–1712), ныне почти забытое, было хорошо известно читателям рубежа XVII–XVIII веков, когда его памфлеты, мемуары, сборники галантных историй и анекдотов, политических размышлений и любовных интриг регулярно издавались и переиздавались, привлекая неизменный, подчас скандальный интерес. Полной уверенности в дате рождения и в написании его имени нет, поскольку писатель подписывался по-разному: в 1689 году при покупке собственности в Верже он поставил подпись «Гасьен де Куртиль, шевалье, сеньор де Сандра, ле Верже и других мест» (Gatien de Courtilz, Chevalier, Seigneur de Sandras, le Verger et autres lieux), нотариальные же документы подписывал обычно «Гасьен де Куртиль» (Gatien de Courtilz).

Его творческая карьера начинается в 1678-м (год публикации «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет) и длится до его смерти в 1712 году. Именно этот период с 1680 по 1715 год, когда со смертью Людовика XIV начнется новая эпоха — эпоха Просвещения, является переломным для французского романа, ищущего новые формы. В эти годы, как пишет Ж. Ломбар, Куртиль был единственным писателем, отличавшимся как особой продуктивностью, так и использованием разных литературных форм (см.: Lombard ACS 1988) — методом проб и ошибок он ищет то, что будет интересно читателю.

Жизнь писателя, о которой известно не очень много, напоминает его собственные авантюрные романы. Он происходил из старинной дворянской семьи и получил неплохое образование — им он был обязан помощи своего кузена Шарля де Клэра. В это время обучение сводилось к изучению древней истории и латинской поэзии, хотя произведения таких авторов, как Боккаччо, Сервантес, Макиавелли, равно как современников и соотечественников — Оноре д’Юрфе, Фюретьера, Мольера, Расина, Корнеля, — были ему хорошо знакомы. Избрав военную карьеру, в периоды мирной жизни — с 1668 по 1672 год — он продолжает свое образование у кузена на улице Сен-Пэр и в замках Вексена, где сводит знакомство с Моншеврёем, Ла Виллетертром и другими знатными людьми. Так, брат Моншеврёя был дружен с будущей госпожой де Ментенон, гостившей у них в доме в 1660–1669 годы. Позднее, около 1680 года, Куртиль благодаря этим знакомствам будет представлен принцу Конде, которому в 1683-м адресует письмо с предложением написать историю его жизни. Заметим, что, хотя «Жизнь принца Конде» так и не была написана, полководец стал героем многих произведений писателя. Шантийи, где жил в то время принц, было очень популярным местом у военачальников, писателей, представителей королевского двора, имена которых часто будут слетать с пера Куртиля. Именно там он мог повстречать многих героев своих будущих произведений.

Что касается военной карьеры, то она сложилась у Куртиля весьма успешно и тоже дала материал для писательского вдохновения: все военные кампании, которые будут описаны на страницах произведений, действительно были пережиты самим автором.

Куртиль поступил на военную службу в 1660 году, когда ему было всего лишь 16 лет (как не вспомнить Рошфора!), и был принят в первую роту мушкетеров короля под началом д’Артаньяна. Таким образом, большинство событий, описанных им в псевдомемуарах бывшего командира, пережито самим автором, что характерно для его творчества в целом. В 1667-м он получил звание корнета в Иностранном королевском полку, участвовал под руководством виконта де Тюренна (еще одного героя многих своих произведений) во фландрской кампании. В 1668-м под началом принца Конде принимал участие в захвате Франш-Конте. Когда в 1672-м вновь начинается война, Куртиль получает роту в полку Бопре-Шуазёля, становится капитаном кавалерии и проходит почти всю Голландскую войну (его «История Голландской войны» увидит свет в 1689-м). С 1674 по 1678 год принимает участие в каталонской кампании, и одна из первых книг Куртиля будет посвящена именно этим событиям. После заключения Нимвегенского мира (август-сентябрь 1678 г., февраль 1679 г.) он оставляет службу и посвящает себя литературе. В 1678-м в Париже вышли в свет два его первых литературных опыта: «Описание того, что произошло в Каталонии в 1674 и 1675 годах», а также «Любовные и галантные новеллы» — сочинения, получившие официальное разрешение властей (все остальные будут изданы нелегально) и обозначившие два направления в его творчестве: история и любовь.

Год 1678-й — веха и в личной жизни автора: Куртиль женится во второй раз (первая жена умерла, оставив его вдовцом в 27 лет, в третий раз он женился за год до смерти на вдове издателя, незадолго до этого шпионившей и доносившей на него). Это будет самый долгий (почти тридцать лет — с 1678 по 1706 г.), прочный и счастливый союз.

Начиная с 1683 года жизнь его проходит в переездах с места на место: Италия, Англия, Испания, но чаще всего — Голландия, где он публикует плоды своего пера. Вполне вероятно, что Куртиль пробовал себя и в роли книгоиздателя — это произошло в 1686 году в Льеже под псевдонимом Луи Мофора, где он издал пять своих произведений. С 1683 по 1686 год он выпускает еще тринадцать творений: двенадцать в «Кёльне» у фиктивных издателей, в частности «у Пьера Марто», и одно в 1685-м — у Хенрика ван Булдерена, в Гааге, где прожил довольно долго.

Неизвестно, в какой мере материальная необходимость подтолкнула Куртиля к поискам своего места на литературном поприще, но оно, безусловно, способствовало его финансовому благополучию. Так, в 1686 году в Гааге, все у того же ван Булдерена, он издает газету «Исторический и политический Меркурий» (Mercure historique et politique), редактором которой оставался до 1693 года; она приносит ему стабильный и неплохой доход. В то же время он занимается подпольной литературной деятельностью, способствуя распространению своих книг во Франции, куда регулярно наведывается. В 1689-м он приобретает в собственность земли Верже, в Шюэль, рядом с Куртенэ^[4], где и поселяется окончательно, имея, однако, еще три адреса в Париже, ибо полиция уже давно ведет за ним наблюдение. Итог конфликта с властями не замедлил воспоследовать: 22 апреля 1693 года Куртиля заключают в Бастилию на шесть лет (Бастилия станет непременным топосом его произведений, а сам тюремный опыт вдохновит его на «Мемуары г-на Ж.-Б. де Лафонтена», написанные якобы во время заключения). После освобождения, 2 марта 1699 года, он уезжает в Верже, но в 1701-м начинает новую литературную авантюру в Париже. За ним опять надзирает полиция, получающая регулярные доносы от той самой вдовы книготорговца, которая через несколько лет станет последней женой скандального автора. Но Куртиль больше не намерен возвращаться в Бастилию: теперь он, оказывается, — субъект «секретных приказов» и находится под защитой комиссара полиции Деламара — факт, трудно поддающийся объяснению. С 1708 по 1711 год о его жизни ничего не известно, за исключением последнего брака.

Яркая, насыщенная жизнь не могла не отразиться в его творчестве, поражающем разнообразием жанров, форм и тем: хроники, трактаты, памфлеты, биографии известных людей, в большей или меньшей степени романизированные, а также собственно романы, апокрифические мемуары, исторические и галантные новеллы, точное число которых до сих пор не установлено^[5].

Ж. Ломбар выделяет в творчестве Куртиля три основных жанра: скандальная хроника, биография и памфлет, полагая при этом, что наибольшего успеха писателю удалось достичь в написании апокрифических мемуаров. В этом жанре было создано девять произведений, среди которых и наиболее известные, обеспечившие автору посмертную славу: «Мемуары M. L. C. D. R.» (1687), «Мемуары г-на Ж.-Б. де Лафонтена» (1698); «Мемуары г-на д’Артаньяна» (1700), «Мемуары г-жи маркизы де Френ» (1701), «Мемуары г-на маркиза де Монбрюна» (1701), «Итальянская война, или Мемуары г-на графа д’***» (1702), «Война в Испании, Баварии и Фландрии, или Мемуары г-на маркиза д’***» (1706), «Мемуары г-на де Б***, секретаря M. L. C. D. R.» (1711), «Мемуары г-на де Бордо» (написаны между 1698 и 1704; опубл. 1758).

Отметим преемственность между первыми и последними, опубликованными при жизни, псевдомемуарами — M. L. C. D. R. и его секретаря, о котором, правда, в апокрифе M. L. C. D. R. даже не упоминается: видимо, писатель в конце жизни решил воспользоваться славой своего первого в данном жанре и самого удачного, по единодушному мнению критиков, творения.

Если герои первых пяти романов — лица исторические, то герои последних — вымышленные. Особой известностью пользовались «Мемуары M. L. C. D. R.», «Мемуары г-на д’Артаньяна», «Мемуары г-жи маркизы де Френ», «Мемуары г-на маркиза де Монбрюна».

Практика написания псевдомемуаров была достаточно широко распространена в конце XVII века, когда, например, появилась «История матери и сына», опубликованная в Амстердаме лишь в 1730 году: в ней от имени кардинала Ришельё рассказывается о жизни Марии Медичи и ее сына Людовика XIII. Авторство этого произведения приписывается Ф. де Мезере (1610–1683), чья популярная многотомная «История Франции» (1643–1651) пользовалась огромным успехом. В 1676 году вышли в свет «Мемуары маршала дю Плесси», написанные, по всей видимости, его секретарем Сегре и просмотренные братом маршала Ж. де Шуазёлем. В этом же году появляются «Мемуары де Понти», вероятно, написанные в Пор-Рояле Тома дю Фоссе по воспоминаниям самого Понти, которому автор, пытаясь приукрасить биографию героя, приписал вымышленные приключения. В 1674-м выходят «Мемуары о жизни Генриетты Сильвии Ла Мольер» г-жи де Вильдье, где хотя и указываются имена реальных людей и описываются реальные события, но сам сюжет представляет лишь плод воображения писательницы — пример, явно вдохновивший Куртиля на создание его апокрифических произведений.

Огромной популярностью пользуются в это время и исторические новеллы, в которых вымысел преподносится под видом реальных фактов. Так, например, один из наиболее плодовитых авторов XVII века Ж. де Прешак (1647–1720) в предисловиях к своим произведениям утверждает, будто описывает «то, что было», а не «то, что должно было быть», вступая в полемику с эстетикой классицизма, изображавшего не реальную жизнь, но то, что представлялось правильным с позиции разума (ср. у Буало в «Поэтическом искусстве» (1674): «пусть правда выглядит всегда правдоподобно») в романах «Английская принцесса, или Герцогиня-королева» (1677) и «Героиня-мушкетер» (1677) — последний роман, по уверению автора, представлял собой подлинную историю некой графини де Мейрак.

Известно, что исторические сочинения этого времени далеки от точности и строгой документальности: многие авторы считают себя вправе дополнять исторические факты тем, что, по их мнению, вполне могло бы произойти. Их основная цель — изысканно повествовать о великих деяниях королей и полководцев, о громких событиях эпохи, из чего, по возможности, должно следовать моральное наставление; при этом не требовалось ни точности, ни ссылок на источники, а факты можно было и приукрасить.

Отношение к истории изменится лишь в XVIII веке, когда она превратится в научную дисциплину благодаря сочинениям Монтескьё и Вольтера: те откажутся от простого перечисления фактов и описания биографий и будут пытаться объяснить исторический процесс, исходя из его закономерности и логичности; ход истории для них определяют не Бог, рок или случай, а естественные причины. Историки же XVIII века позволяли себе вольности в изложении исторических фактов, как, например, все тот же Ф. де Мезере, труд которого, «Краткая история Франции» (1668), можно отнести к разряду «галантной историографии», весьма далекой от точности, как и труды А. Варийя (1620–1696), историографа Гастона Орлеанского, автора «Истории Франции» (1683–1692), «Истории религиозных волнений в Европе с 1374 по 1569 год» (1686–1689) и др. Ученик последнего, Сезар де Сен-Реаль (1643–1692), по примеру своего учителя придавал мало значения точности, заботясь лишь об увлекательности повествования. Его перу принадлежат «романизированные истории», такие как «Дон Карлос» (1673), вдохновивший Шиллера, или «Заговор в Венеции» (1674), получивший высокую оценку Вольтера.

Специфика творчества Куртиля де Сандра состоит в том, что он попробовал свои силы во всех этих популярных жанрах. Его перу принадлежат хроники («Описание того, что произошло в Каталонии в 1674–1675 годы», 1678; «Описание того, что произошло во Фландрии и в Германии в ходе кампании 1678 года до заключения мира», 1679; и др.), четыре биографии (Тюренна, 1685; Колиньи, 1686; Кольбера, 1695; шевалье де Рогана, опубл. 1713), девять вышеназванных псевдомемуаров, сборник «Любовных и галантных новелл» (1678), «Новый сборник галантных писем и записок» (1680), а также «Война в Италии, или Мемуары г-на графа д’***» (1702), описывающие в основном галантные похождения героя, так же как и «Приключения графини из Страсбурга» (опубл. 1716). Как метко замечает Ж. Ломбар, все творчество Куртиля в той или иной мере обращено к истории: его памфлеты — это «суд над историей», его трактаты — «комментарии к истории», его журналистская деятельность — «история в процессе становления». Такие заглавия дает автор главам своей монографии, освещая разные стороны деятельности писателя, ощутившего на себе «притягательную силу истории» (Lombard CS 1982).

Наибольший интерес для читателя, безусловно, представляют биографии и псевдомемуары, которые, увлекая живостью повествования, позволяют погрузиться в изображаемую эпоху, почувствовать ее дух, подышать ее воздухом, увидеть знаменитых людей по-домашнему, без прикрас.

Интересно пробежать взглядом по трем произведениям писателя, герои и события которых широко использованы Куртилем и в его самом известном романе, ныне предлагаемом вниманию читателей, — «Мемуарах M. L. C. D. R.». Это — «Жизнь виконта де Тюренна» (1685), «Жизнь Жан-Батиста Кольбера» (1695) и «Мемуары г-на д’Артаньяна» (1700).

«Жизнь Жан-Батиста Кольбера, государственного министра в царствование Людовика XIV, короля Франции» объективностью изложения материала, строгой хронологией повествования, сухостью языка, четкостью и сжатостью композиции полностью отвечает всем канонам исторического труда своей эпохи. В предисловии к изданию 1695 года, анонимно вышедшему в Кёльне, Куртиль де Сандра сообщает, что при написании этого труда им руководило желание рассказать будущим поколениям о великих делах выдающегося государственного деятеля, показать без прикрас его достоинства и недостатки. Он настаивает на своевременности подобного произведения, так как если бы его опубликовали позже, то читатель мог бы с недоверием отнестись к истинности фактов, которые в нем содержатся: как известно, большинство событий, происходящих в мире, воспринимается искаженно, если вовремя не позаботиться об их сохранении в памяти. Когда историю жизни человека пишут много лет спустя после его смерти, велика опасность не суметь отличить правду от лжи, т. к. «то, что кажется наиболее правдоподобным, не всегда является истинным, и, напротив, то, что кажется ложным, чаще всего оказывается правдой». Куртиль вступает в полемику с одним из требований классицизма — правдоподобия, а не правды:

призывал Н. Буало в своем «Поэтическом искусстве» (1674. Песнь III).

Проблема правды и правдоподобия широко дискутируется в конце XVII — начале XVIII века, и большинство писателей тогда будут высказывать мысли, сходные с этим утверждением Куртиля де Сандра, опередившим их почти на полстолетия. Так, аббат Прево в предисловии к роману «История Кливленда» (1731–1739) подчеркивает, что правдоподобие не является непременным признаком истины и что мы видим, как ежедневно случаются тысячи вещей, которые мы сочли бы невозможными, если бы не видели их собственными глазами. Того же мнения придерживается и аббат де Ламбер в предисловии к «Мемуарам знатной дамы, удалившейся от света» (1741): он признается, что часто жертвовал истиной ради правдоподобия, потому что многие реальные факты могут показаться невероятными. Дидро в статье «Прекрасное» (1751), написанной им для своей знаменитой «Энциклопедии», призывает к раскрытию сущности вещей через исключительное и выдающееся, добавляя, что «прекрасное — есть только правдивое, раскрытое через возможные, но редкие и чудесные обстоятельства» (Дидро 1980: 526). Таким образом, полемизируя в своем предисловии с эстетикой классицизма, Куртиль закладывает основы эстетики нового времени — эпохи Просвещения.

В этом произведении автор как истинный историк стремится к максимальной точности в изложении фактов, отбирая только те из них, которые не вызывают никаких сомнений. Возможно, именно с этим стремлением к достоверности и связано намеренное сужение рамок повествования: это не история царствования Людовика XIV и не вполне история жизни Кольбера — это лишь исторический фрагмент, отрезок биографии, когда Кольбер был одним из главных министров короля, а государственные события обрисовываются, только если главный герой имеет к ним непосредственное отношение.

Иную задачу ставит перед собой автор в «Жизни виконта де Тюренна», что явствует уже из самого названия: «Жизнь виконта де Тюренна, главного маршала лагерей и армий короля, генерального полковника легкой кавалерии, губернатора Нижнего и Верхнего Лимузена, включающая все наиболее примечательные события его времени, касающиеся как армии, так и дворов Франции, Германии и других стран» (на этот раз Куртиль скрыл свое авторство под псевдонимом: «господин дю Бюиссон, первый капитан и майор полка Верделена»). Если в предыдущем произведении его интересовала только деятельность Кольбера, то рамки этого труда значительно шире: не только жизнь выдающегося полководца, но и армия, не только армия, но и двор, не только Франция, но и другие страны. Больший охват материала влечет за собой большую свободу в изложении фактов и меньшую уверенность в их достоверности. Вероятно, поэтому автор и берет себе псевдоним военного, который хотя и принимает на себя обязанности историка, однако не может с полным правом называться таковым, ибо пишет о том, что известно лишь ему самому, т. е. придерживается, невзирая на стремление к достоверности, субъективного взгляда на вещи:

В предисловии рассказчик проводит четкую грань между генеалогией, цель которой — «копаться в древностях», и историей, требующей высказать все «за» и «против», предоставив судить обо всем самим читателям. История, по мнению рассказчика, в отличие от дневника, должна быть краткой: восьми-десяти строчек достаточно для изложения любого события, каким бы великим оно ни было. Однако есть случаи, когда хороший историк вправе отступить от данного правила и уделить большее внимание важным событиям. Прозорливый читатель должен понять, что именно так будет поступать автор, который в предисловии устами рассказчика излагает свое писательское кредо.

Что же касается «Мемуаров г-на д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащих множество частных и секретных сведений о событиях, которые произошли в царствование Людовика Великого», то в предисловии Куртиль де Сандра, скрывшийся на сей раз под маской издателя, пишет о том, что после смерти д’Артаньяна, «случившейся не так давно», он отыскал среди его бумаг множество отрывков, которыми и воспользовался для составления этих мемуаров, лишь придав им отсутствовавшую связность. Всю славу от авторства «Мемуаров» он оставляет г-ну д’Артаньяну, не боясь, однако, разделить с ним позор, если публика найдет их не заслуживающими внимания. Далее в «Предуведомлении читателю» говорится: в первом томе есть много любовных историй, которые могут не понравиться серьезным людям, но следует извинить за них д’Артаньяна, ибо любовь — удел молодости и умолчать о них — значит исказить правду (см.: Courtilz 1701/1). В дальнейшем же д’Артаньян стал более серьезен, как об этом свидетельствует содержание второго и третьего томов.

Таким образом, уже сама манера представления книги — название, авторство, предисловие — говорит о том, что эти три произведения, несмотря на видимое единство темы, совершенно различны.

«Жизнь Жан-Батиста Кольбера» построена по принципу строгой хронологии: начиная с 1661 года, когда Кольбер стал министром, и до смерти в 1683-м его деятельность расписана по годам (предыдущий период жизни изложен кратко — ведь автора интересует прежде всего Кольбер как государственный деятель). Изложение отличается точностью и беспристрастностью, обилием фактического материала (например, приводится подробное описание строительства дворца и парка в Версале). Повествование ведется от третьего лица. Всезнающий и беспристрастный рассказчик соблюдает узкие рамки, которыми автор ограничил себя в предисловии: в центре его внимания один Кольбер, а другие имена встречаются лишь потому, что они связаны с главным героем; так, автор подробно рассказывает о деле Фуке постольку, поскольку в его судьбе герой повествования сыграл не последнюю роль, а о трудах различных ученых упоминается потому, что именно Кольбер был основателем Академии наук.

Автор никак не выражает свое отношение к герою: о его уме и талантах говорят его дела, а о том, что он не был бескорыстен на своем посту, — его состояние и выгодное положение родственников и детей.

Иное дело — «Жизнь виконта де Тюренна»: начиная с первой главы, в которой «историк готовит читателя к приятному чтению своей истории», рассказчик постоянно присутствует на страницах произведения, высказывает свое суждение, отсылая читателя к уже сказанному или уведомляя, что произойдет дальше. Наряду с местоимением «я», используемым в тех случаях, когда требуется подтвердить свою причастность к событиям либо указать на источник сведений, используется также местоимение «мы» — не только когда речь идет о военных действиях, в которых рассказчик принимал непосредственное участие: нет, здесь под «мы» нередко подразумеваются Франция и все французы. Благодаря этим местоимениям повествование приобретает субъективную окраску, теряя абсолютную безличность, столь характерную для «Жизни Кольбера».

Описание жизни маршала — не самоцель рассказчика: оно служит лишь стержнем в обзоре политики Франции, ее отношений с другими странами, событий при дворе и в Парламенте. Автора интересуют не только военные заслуги Тюренна, характеризующие его как блестящего полководца, но и его личные, человеческие качества. Так, его противопоставление герцогу Энгиенскому, будущему принцу Конде, подчеркивает достоинства виконта:

Человеческие достоинства Тюренна часто выходят на первый план: «Бюиссон» постоянно подчеркивает великодушие и снисходительность великого полководца, умение прощать, поистине отеческое отношение к солдатам и слугам, благородство и высокие моральные добродетели. Его доблесть, скромность и доброта вызывают любовь не только солдат, но и самого молодого короля, который обучается у него военному искусству, а также уважение и доверие королевы-матери. Король неоднократно предлагает ему самые высокие посты в государстве (коннетабль, воспитатель наследника престола) при условии, что виконт откажется от веры своих предков и примет католичество. Ответы виконта всегда полны достоинства и твердости духа, однако и он не в силах устоять против стольких соблазнов и после долгих отказов наконец становится католиком. Смерть этого великого во всех отношениях человека огорчила не только его друзей и солдат, но и самого короля. Таким же виконт предстает и в «Мемуарах M. L. C. D. R.». Отметим, что творчество Куртиля представляет собой единое целое не только в силу общности изображаемых событий и лиц, но и благодаря устойчивости характеристик и отношения рассказчика к своим героям.

Куртиль, как правило, придает подлинному характеру своего героя некоторый «романический масштаб». Соблюдая точную историческую канву, он позволяет себе некоторые вольности в деталях, нигде не изменяя фактам, но порой представляя их по-своему.

Жизнь Тюренна показана на фоне событий государственной важности, значительную роль в которых играет французский двор. Подробно описаны разногласия двора с Парижским парламентом, заговор Сен-Мара, вынужденное удаление кардинала. Имена принцев Конде и Конти, герцога Орлеанского встречаются не реже, чем имя самого виконта. Война с Испанией, заключение мира, брак короля, отношения с Англией, Голландией, Германией, победы и поражения Франции служат не только для того, чтобы нарисовать масштабную картину эпохи, но и чтобы разнообразить повествование, перенося читателя с поля боя в королевский дворец, из Франции — в Испанию, из Парижа — в Бордо. Как этого и хотел автор, история читается живо и увлекательно.

Автора интересуют не только громкие исторические события, но и характеры сильных мира сего, подробности их личной жизни. Так, мы узнаем о любви герцога Бэкингема к французской королеве и о ревности кардинала Ришельё, а повествуя о рождении наследника престола, рассказчик сетует: французский король был бы величайшим из монархов Европы, не предавайся он уж слишком любви и не стремись чрезмерно к славе, — а в подтверждение своего мнения повествует об отношениях короля с мадемуазель де Лавальер, а затем с г-жой де Монтеспан. Отметим, что подобное чередование личного и общественного, военных действий и политических интриг было весьма характерно для подлинных мемуаров того времени, в которых встречаются те же истории о любовных увлечениях молодого короля.

Важное место в повествовании занимают оба кардинала — сначала Ришельё, о котором говорится с неизменным уважением, поскольку, по мнению рассказчика, именно гению этого великого человека, который никогда «не дремал, когда речь шла о службе королю или о собственной славе» (Courtilz 1693), Франция обязана своим процветанием; затем его сменяет Мазарини, и он, напротив, вызывает презрение и насмешки. Его корыстолюбие, алчность, стремление воспитать юного короля глупцом, чтобы всегда управлять вместо него государством, сурово осуждаются. Подвергая критике министров и военачальников, приближенных короля, рассказчик, как и подобает верному подданному, прославляет царствование Людовика XIV, называя его величайшим из королей и восхваляя его природные таланты и добродетели. Отметим, что все эти темы — прославление Ришельё, презрение к Мазарини, восхищение природными задатками короля — традиционны не только для творчества Куртиля, но и вообще для мемуаров его времени.

Можно сделать вывод, что, несмотря на живость повествования, интерес к душевным качествам героев, стремление разнообразить и расширить рамки жизнеописания, «Жизнь виконта де Тюренна» является образцом исторического сочинения — об этом говорят стремление автора к достоверности, строгое соблюдение хронологии, обилие дат и географических названий, интерес к важным государственным событиям и лицам, явное предпочтение общественного личному. «Жизнь Кольбера» и «Жизнь Тюренна» доказывают, что Куртиль с легкостью мог бы стать историком, если бы захотел!

Хотя герой «Мемуаров г-на д’Артаньяна» — тоже реальное историческое лицо (известно, что Шарль де Бац, граф д’Артаньян, гасконский дворянин, капитан-лейтенант королевских мушкетеров, маршал Франции, родился между 1610 и 1620 и погиб в сражении при Маастрихте в 1673 г.^[6]), это произведение Куртиля де Сандра приближается к жанру романа. Уже с самого начала читатель предупрежден «издателем», что мемуары не являются абсолютно подлинными, и если они и основаны на собственноручных записках д’Артаньяна, то окончательную форму и вид им придала рука Куртиля де Сандра. Стремясь угодить вкусам как серьезных, так и более легкомысленных читателей, автор сознательно чередует рассказы о любовных приключениях героя с повествованием о политической жизни двора, военных кампаниях, исторических событиях. Причем если большую часть первого тома занимает любовная жизнь самого д’Артаньяна, то в дальнейшем тематика личного расширяется: это и отношения мушкетера с Мазарини, и его приключения в Англии, а также авантюрные истории других героев. Так, в начале первого тома после рассказа о военных действиях французов и испанцев, о славных победах Франции в Эльзасе и Италии, речь заходит об интрижке д’Артаньяна с хозяйкой дома, где он был на постое, о ревности мужа, о его стремлении отомстить юноше. Затем читатель снова переносится на поле брани, узнавая о том, что король посылает часть войск в Руссильон, который необходимо отстоять, а далее на двух страницах следует характеристика Ришельё, «одного из самых великих людей не только Франции, но и всей Европы» — штамп, переходящий из одного произведения в другое. За этим следует история заговора Сен-Мара, рассказанная более подробно, чем в предыдущем произведении. Сообщение о смерти Ришельё, о действиях короля и о выдвижении Мазарини прерывается продолжением любовных приключений д’Артаньяна, рассказом о кознях мужа его возлюбленной, о помощи Тревиля, об обещании юноши впредь быть осторожнее. Затем мы вновь возвращаемся ко двору с его интригами и сложными отношениями между королем, кардиналом и королевой.

В третьем томе, более серьезном по содержанию, как и было указано в обращении к читателю, мы встречаем все то же чередование общественного и личного. Однако, как и в конце «Мемуаров M. L. C. D. R.», героем любовных историй становится не сам, уже немолодой, герой, но другие персонажи — прежде всего юный король. Начав с краткой характеристики Кромвеля и положения дел в Англии, автор возносит хвалу выносливости и доброму нраву молодого монарха Франции, после чего приступает к рассказу о том, как д’Артаньян под видом торговца табаком идет на разведку. Благодаря хитрости ему удается пробраться к осажденной части армии короля и сообщить о приближающейся подмоге. Кстати, для Рошфора, героя «Мемуаров M. L. C. D. R.», неоднократно менявшего свои обличья, шпионаж был основным занятием; это оказалась очень продуктивная тема, во многом объясняющая успех первого романа. За описанием процесса воспитания молодого Людовика XIV и его отношений с кардиналом следует рассказ о том, как Мазарини тешил д’Артаньяна обещаниями назначить его капитаном мушкетеров, на деле всячески препятствуя этому, чтобы как можно выгоднее продать эту должность. Далее читатель узнает об отказе героя от предложения Фуке перейти на его сторону, предшествовавших этому решению мучительных раздумьях, а затем о поездке д’Артаньяна в Англию с дипломатическим поручением кардинала.

Таким образом, хотя любовные приключения действительно отходят на второй план — д’Артаньян стал старше и мудрее, его теперь больше заботит продвижение по службе и состояние — авантюрно-психологическая линия романа сохраняется, идет ли речь о военных хитростях героя, свидетельствующих о его смекалке и отваге, или о его сложных отношениях с кардиналом, в которых ему приходится пустить в ход весь свой ум и проницательность. Что же касается любовных историй, то теперь главную роль в них играет молодой король: его увлечение племянницей кардинала, его страсть к мадемуазель де Лавальер, хотя и сам д’Артаньян в конце третьего тома все еще продолжает покорять женские сердца.

При построении произведения автор использовал ту же структуру, что принесла ему успех в «Мемуарах M. L. C. D. R.»: чередование истории и вымысла, history и story, хотя в первом романе место любовных увлечений занимают бесконечные тяжбы с родственниками и вставные эпизоды, приходящие на память Рошфору. Куртиль де Сандра, умело чередуя и переплетая авантюрно-психологическую линию повествования с документально-исторической, поддерживает интерес читателя, его стремление узнать дальнейшее развитие событий и в то же время стремится убедить его в том, что все описанное — чистая правда.

Если о жизни Кольбера рассказывалось по годам, а вехами в истории Тюренна служили военные кампании, победы и поражения Франции, то в «Мемуарах г-на д’Артаньяна», как и в «Мемуарах M. L. C. D. R.», мы встречаем и то и другое. Хотя точные даты начинают регулярно появляться лишь в самом конце первого тома, установить хронологию событий достаточно легко по тем историческим событиям, о которых идет речь: война с Испанией, взятие Арраса, заговор Сен-Мара, смерть Ришельё и Людовика XIII, арест Фуке, рождение наследника престола, Пиренейский мир и т. п. Датировка по политическим и, главным образом, по военным событиям вполне естественна для человека, принимавшего в них самое активное участие. Упоминание знаменательных фактов недавнего прошлого, хорошо известных читателю, свидетельствует о точности и достоверности повествования, которое становится еще более «историческим» оттого, что автор часто указывает и точные даты: военная кампания 1644–1645 годов, заключение мирного договора 24 октября 1648 года, назначение Фуке сюринтендантом финансов в начале 1653-го, поездка д’Артаньяна в Англию сразу после завершения кампании 1654-го, возобновление военных действий в 1655-м, смерть Мазарини 9 марта 1661-го и, наконец, осада Маастрихта и смерть героя в 1673 году.

Повествование отличают не только временные, но и пространственные ориентиры: обилие географических названий позволило бы установить точные маршруты передвижения французских войск. Часто появляются и названия других стран — союзниц и противниц Франции: Испания, Португалия, Фландрия, Нидерланды, но особое место занимает Англия. Уже в этом произведении Куртиля де Сандра мы видим тот интерес к «прекрасному острову», который будет характерен для XVIII века: Куртиль отправляется туда сам и посылает своего героя, причем не один, а целых четыре раза! Можно сказать, что наряду с историей Франции в романе прослеживается и история Англии: в первый раз д’Артаньян приезжает в эту страну в разгар борьбы Карла I за трон, затем возвращается на остров уже после установления протектората Кромвеля, снова едет туда через некоторое время в качестве шпиона кардинала, который хочет узнать о положении в этой стране из надежного источника, и, наконец, последнее путешествие совершает по поручению короля, с тем чтобы поздравить Карла II с воцарением на английском престоле.

Произведения насыщены историческими вехами, и, поскольку время действия примерно одно и то же, представляется интересным сравнить то, каким образом показаны одни и те же события в разных произведениях — например, заговор Сен-Мара, речь о котором идет в «Жизни виконта де Тюренна», в «Мемуарах г-на д’Артаньяна» и в «Мемуарах M. L. C. D. R.».

Разумеется, основная канва событий и персонажи идентичны: Сен-Мар, сын маршала д’Эффиа, был выдвиженцем кардинала Ришельё и снискал особую милость короля, но вместо благодарности к своему благодетелю хочет избавиться от него, мечтая сам занять пост первого министра. К своему заговору он привлекает не только герцога де Буйона и своего друга де Ту, но и обращается за помощью к испанцам. Хитрому кардиналу удается раскрыть его планы и добиться ареста и смерти заговорщика.

В «Жизни виконта де Тюренна» автор придерживается документально подтвержденных фактов, не высказывая своего отношения к героям, не стремясь раскрыть их психологию, движущие силы их поступков. Мы узнаем лишь, что Сен-Мар недоволен своим положением, что кардинала огорчают его козни, ибо вследствие них он лишается королевского доверия, что герцог де Буйон труслив по природе. Предложения кратки, логичны, в них четко выражены причинно-следственные связи.

В «Мемуарах г-на д’Артаньяна» эта история обрастает деталями и подробностями, например, о быстрой и блестящей карьере Сен-Мара, имя которого читатель узнает не сразу, а лишь после рассказа о его отношениях с королем и кардиналом: таким образом, автор пытается заинтриговать, усилить напряжение, выдержать паузу. Далее следует подробный рассказ об отношениях Сен-Мара с королем, который не расстается со своим любимцем ни на минуту, о тех обманных путях, которые использовал Сен-Мар, стремясь во что бы то ни стало избавиться от кардинала и привлечь на свою сторону как можно больше сильных сторонников, о тщетных попытках заговорщика переманить к себе осторожного Тревиля, всей душой ненавидящего кардинала. Очевидно, что Тревиль появляется здесь лишь для того, чтобы история заговора Сен-Мара не представлялась инородным телом в романе, а была связана если не с главным героем, то хотя бы с одним из близких ему людей.

Добавляется и любовная подоплека: Сен-Мар хочет стать герцогом и пэром, чтобы иметь возможность жениться на принцессе Марии, в которую он страстно влюблен (в «Жизни виконта де Тюренна» этим героем двигали исключительно амбиции). Важную роль играет и сам король, который якобы признается Сен-Мару в том, что не слишком «разгневается», если тот избавит его от Ришельё, — факт, которому может быть место только в вымышленном произведении, поскольку его достоверность невозможно подтвердить и проверить, так же как и все переговоры Сен-Мара с Тревилем и с его поверенным де Ту: их не было в предыдущем произведении, и они-то и делают этот эпизод в «Мемуарах г-на д’Артаньяна» динамичнее и увлекательнее. Король, с одной стороны, хочет избавиться от опеки кардинала, а с другой — боится этого, так как без помощи Ришельё дела Франции идут все хуже и хуже (узнав о кознях, тот сказался больным и отошел от политической жизни). Кардинал же весьма хитер и умело убеждает короля в том, что необходим ему, в результате чего в очередной раз одерживает победу над своими врагами и добивается приказа об аресте заговорщиков.

Таким образом, сложные отношения между королем, кардиналом, Сен-Маром и его сторонниками выступают на первый план, и психологический механизм заговора — ненависть, ревность и любовь — показан убедительно.

Употребление негативно окрашенной лексики передает субъективный взгляд рассказчика, его отношение к заговору, который он осуждает и с моральной стороны, и как патриот своего отечества. Взволнованное повествование о судьбах заговорщиков дает повод для размышлений и сентенций.

В «Мемуарах M. L. C. D. R.», как увидит читатель, сам заговор отодвинется на второй план, а на первый выйдет та важная роль, которую в раскрытии заговора сыграл сам герой романа.

Один и тот же эпизод рассказан по-разному в зависимости от жанра: авторская оценка, психологические характеристики и мотивировки поведения, использование недостоверных фактов — то есть все то, что свойственно роману, мы находим на страницах «Мемуаров M. L. C. D. R.» и «Мемуаров г-на д’Артаньяна», и не только в рассказе о заговоре Сен-Мара.

В обоих произведениях романическое начало проявляется прежде всего в постоянном присутствии рассказчика, не совпадающего с автором, во внутренней фокализации, передающей субъективное видение мира, а также в умелом чередовании внешнего (истории) и внутреннего (личная жизнь) планов, равно как в художественном стиле романа, в умении представить сухие факты как живые сцены, заинтересовать и поразить читателя.

Для героев характерно эмоциональное отношение к описываемым лицам и событиям, размышления, ироническое отношение к самому себе и к окружающим. Часто встречаются отступления (рассказы о других людях, служащие подтверждением или примером), «двойной регистр», когда зрелый и умудренный опытом рассказчик оценивает поступки своей юности — приемы, характерные для художественного произведения. Это позволяет увидеть, как угол зрения меняет все повествование, как одни и те же события, увиденные и рассказанные в разных ракурсах, могут быть предметом как исторического повествования, так и романа.

Все творчество Куртиля свидетельствует о том, что он колеблется, как маятник, между двумя полюсами — историей и вымыслом, history и story, — приближаясь то к одному, то к другому. Само определение жанра мемуаров, которое дает Куртиль де Сандра в одном из своих произведений («История войны в Испании, Баварии и Фландрии, или Мемуары г-на маркиза д’***»), характеризует специфику созданных им произведений: в воспоминаниях, по мнению писателя, содержатся вещи, имеющие отношение к политике, галантной жизни и войне, — именно эту смесь мы находим во всех апокрифических мемуарах писателя. Все псевдомемуары построены по общей схеме: для них характерна фрагментарная композиция, большое количество анекдотов без всякой логической связи с основной темой повествования, традиционные для романа темы (ранняя смерть матери, незаконное происхождение, несчастья ребенка, служба в армии и т. п.), а также переплетение вымысла с реальными историческими событиями. Примечательно, что эта оказавшаяся столь продуктивной структура была найдена писателем в его первом апокрифе — «Мемуарах M. L. C. D. R., повествующих о наиболее примечательных событиях правления кардинала Ришельё и кардинала Мазарини, а также о многих занимательных подробностях царствования Людовика Великого».

Согласно сложившейся литературно-исторической традиции, бытовавшей уже во времена Дюма-отца, аббревиатура M. L. C. D. R. значит «господин граф де Рошфор» (Monsieur le Comte de Rochefort). Так, хотя в амстердамском издании 1742 года, вышедшем без указания имени автора, но с отсылкой к издателю Куртиля Хенрику ван Булдерену, сохранена аббревиатура на титульном листе, но в подробном алфавитном указателе персонажей главный герой назван графом де Рошфором, и в статье под этим именем почти на пяти страницах изложены все основные события книги с указанием страниц (см.: Rochefort 1742). Репринтное издание, выпущенное трижды (два издания — 2009 и одно — 2010) американским издательством «Kessinger Publishing», специализирующимся на редких книгах, указывает имя Рошфора на титульном листе (см.: Courtilz Rochefort 2009). Отметим и тот факт, что крупнейший специалист по творчеству Куртиля Ж. Ломбар в своей статье называет данный роман «Мемуары Рошфора» (см.: Lombard ACS 1988:134).

Однако, о каком именно из многочисленных Рошфоров идет речь, неизвестно. Поскольку уже в первой половине XVIII века имя Рошфора указывалось вполне определенно, то весьма вероятно, что прототипом главного героя мог стать наиболее прославленный из этого рода на тот момент. Однако, о ком именно идет речь, неизвестно. Вполне вероятно, что прототипом главного героя мог быть Шарль III де Гиз-Лотарингский (1620–1692), военный, служивший во время Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) в Италии (1641 г.) и Пикардии (1642 г.) под началом своего дяди графа де Аркура. Под командованием герцога Энгиенского он принимал участие в битве при Рокруа (1643 г.) и других знаменитых сражениях. В 1662 году Людовик XIV назначил его генерал-губернатором Пикардии и Артуа. Годы жизни и факты биографии этого представителя славного рода Рошфор наиболее точно соответствуют истории героя Куртиля, однако несомненно то, что в своем стремлении создать характер хотя и индивидуальный, но весьма типичный для данного времени писатель позволяет себе полную свободу в изображении жизни героя, вдохновляясь фактами биографий других представителей эпохи.

В названии, весьма характерном для творчества Куртиля (ср.: «Война в Испании, Баварии и Фландрии, или Мемуары г-на маркиза д’***», «Война в Италии, или Мемуары г-на графа д’***», «Мемуары г-на д’Артаньяна, содержащие множество частных и секретных сведений о событиях, которые произошли в царствование Людовика Великого» и др.), указывается имя главного героя и рассказчика, но подчеркивается, что речь пойдет не только о его жизни, но и об исторических событиях: жизнь частного человека накрепко вписана в историю страны.

В предисловии, написанном якобы близким другом героя, сообщается, что автор сего произведения столь хорошо известен, а события, о которых он рассказывает, произошли в столь недавнем прошлом, что нет необходимости что бы то ни было объяснять или оправдывать. Поскольку со времени написания романа прошло уже более трех столетий и современному читателю события и лица уже не кажутся столь близкими и знакомыми, текст романа снабжен в настоящем издании обширными примечаниями, которые не только предлагают недостающие и весьма любопытные исторические и географические сведения, но и подтверждают подлинность большинства изложенных фактов. Это вполне соответствует и словам автора предисловия, подчеркивающего: всем военным и придворным прекрасно известно, что автор этого произведения «никогда не выдавал вымысел за истину и уж тем более не писал ничего такого, что могло бы ввести публику в заблуждение». Далее, как бы предвидя упреки и недоумение читателей, автор предисловия добавляет, что некоторые вещи могут показаться «удивительными», однако «не следует думать, будто таковых не происходило в действительности». Аналогичные слова мы уже видели в предисловиях к «Мемуарам г-на д’Артаньяна» и «Мемуарам г-на маркиза де Монбрюна» в форме авторского предупреждения, что рассказываемые события подчас представляются столь «невероятными» и «выдуманными», что можно усомниться в их подлинности; однако имя героя и его жизнь известны столь многим, что стоит лишь прислушаться к их мнению, чтобы убедиться: автор рассказывает чистую правду. Те же доводы мы находим и в предисловии к «Мемуарам г-жи маркизы де Френ», чьим автором является якобы сама маркиза, которая замечает, что ее история, какой бы неправдоподобной она ни казалась, известна почти всем во Франции.

Еще одним доказательством правдивости автора, по мнению «его друга»-публикатора, является тот факт, что он рассказал о своих семейных делах такое, что на его месте многие предпочли бы скрыть. Маркиза де Френ в своем предисловии также пишет, что сочла за лучшее рассказать правду даже в тех случаях, когда та была не в ее пользу.

Таким образом, основная цель предисловий Куртиля де Сандра — убедить читателя в подлинности описываемых событий, для чего он нашел очень хитрый ход — доказательство от противного. Писатель, скрываясь под маской автора предисловия (близкого друга, издателя или самого героя), выражает недоверие к рассказанному и недоумение, но сам же весьма убедительно разбивает собственные сомнения так, что читателю не остается ничего иного, как сдаться и признать: правда действительно выглядит подчас весьма неправдоподобно.

Поэтому предисловия большинства романов-мемуаров Куртиля написаны по одной схеме: объяснение того, как их тексты попали в руки к издателю; уверения в правдивости описанных событий; воспитательное значение произведения; удовольствие от чтения. Отметим, что три последних момента были характерны и для подлинных мемуаров, к которым добавлялось еще и желание понять себя и прожитую жизнь. Отсутствие этого стремления в псевдомемуарах Куртиля де Сандра приводит к меньшему психологизму: его героев не мучают сомнения, не терзают неудовлетворенные политические амбиции, их место в романе-мемуарах займут страсти — любовь и ревность; герои не погружены в себя, но обращены к внешнему миру.

Какова же цель героя псевдомемуаров? Та же, что и у большинства подлинных мемуаристов эпохи, будь то кардинал де Рец или Бюсси-Рабютен, — взять реванш над прожитой жизнью, обнародовав ту далеко не последнюю роль, какую он играл в секретных делах своей страны, принести пользу и доставить удовольствие. Но, в отличие от подлинных мемуаров, герои Куртиля де Сандра не пытаются осмыслить свою жизнь, скорее ими движет желание поведать о своих приключениях и подчеркнуть свою роль в истории.

Романические мотивы, такие как рождение при чрезвычайных обстоятельствах и ранняя смерть матери, тяжелое детство, помощь богатого родственника или друга семьи, начало самостоятельной жизни в раннем возрасте, служба в армии, сражения, дуэли, секретные задания, заграничные путешествия, тюрьма и, наконец, славная смерть или добровольное уединение — то есть все то, что Куртиль почерпнул из своей собственной жизни и столь продуктивно использовал во многих своих произведениях, — станут в дальнейшем штампами приключенческого романа. Так историческая реальность — территория, — переработанная в соответствии с жанром, становится материалом для вымышленного сюжета — карты.

Следует отметить, что о детстве и юности героя говорится весьма кратко, без подробностей: так, мы почти ничего не узнаём ни о странствиях подростка с цыганами, ни о начале его военной службы, хотя оба эти этапа, вместо того чтобы стать эллипсисами, могли бы дать большой материал для увлекательных историй в духе Г. Мало или В. Гюго. Но в это время герой-ребенок еще не вызывает интереса: подробное изображение детских лет станет популярным только после «Эмиля» (1762) и «Исповеди» (1764–1767) Руссо. Поэтому подробное повествование начинается лишь с поступления героя на службу к Ришельё, то есть с того момента, когда он включается в общественную деятельность, становится частью государства и общества.

Для того чтобы проследить, как личная жизнь героя соотносится с историей его родины, понять последовательность событий и насыщенность различных периодов, проследить хронологию, мы решили представить событийную канву в виде таблицы (см. с. 395–406 наст. изд.^[7]). Отметим, что упоминание точных дат встречается в романе крайне редко — и то когда речь в основном идет об исторических событиях: они и служат косвенным указанием на время действия, что характерно для художественного произведения.

Несмотря на все обилие приключений, выпавших на долю героя, можно заметить частую повторяемость некоторых из них, что позволяет считать их характерными и на их основании судить о личности Рошфора. Тюрьма, дуэли, секретные миссии, безденежье и обманы, семейные неурядицы, неверность друзей, несостоявшиеся женитьбы повторяются как в молодости, так и в старости. Они свидетельствуют о деятельном характере героя, о его одиночестве (к слову, ничто не наводит на мысль, кто мог быть тем другом, который публикует его «Мемуары», и тем секретарем, который напишет «Мемуары г-на де Б., секретаря M. L. C. D. R.»), о его порядочности и преданности, о неумении позаботиться о своем будущем.

Постоянные метания говорят об отсутствии четкой цели в жизни, о слабой воле, поскольку он часто следует не своим желаниям, а тому, куда направляют его другие. Даже приняв решение изменить собственную судьбу, он не достигает успеха — ведь не он управляет ею, а она ведет его за собой: сам же он плывет по течению, иногда барахтаясь, чтобы выбраться из стремнины, но не пытаясь изменить направление, настоять на своем.

Неудавшуюся личную жизнь героя, боязнь женщин можно, почти по Фрейду, объяснить впечатлениями раннего детства: смерть матери, неудачные женитьбы отца, жестокость мачехи приводят к тому, что герой всего лишь раз испытывает настоящее чувство, да и то уже в старости. Молодость же его, в отличие, к примеру, от д’Артаньяна в первом томе «Мемуаров» последнего, проходит не в любовных приключениях, а в шпионских путешествиях, дуэлях и тюрьмах.

Поездки, дуэли и тюрьмы служат для заполнения «пустот» в повествовании: поскольку Куртиль сознательно отказывается от подробного описания исторических событий — ведь он пишет отнюдь не историю, — ему необходимо найти занятие своему герою в периоды затишья политической и военной жизни. В общей сложности герой проводит в тюрьмах около 10 лет и в это время «выпадает» из активной деятельности; его пребывание в заточении позволяет повествованию, перескочив сразу через несколько лет, быстро продвигаться вперед, поскольку пресловутые тюремные годы представляют собой эллипсис.

Более 60 лет жизни страны и отдельного человека описаны на страницах этого не столь объемного (около четырехсот страниц) произведения (заметим, что «Мемуары г-на д’Артаньяна», охватывающие меньший временной отрезок — герой погибает в возрасте примерно пятидесяти лет, в то время как M. L. C. D. R. умирает, когда ему уже за семьдесят, — занимают объем в три раза больший).

Следует обратить внимание на то, что в этом произведении почти нет портретных описаний, столь популярных в мемуарах: так, Рец предлагает своему читателю целую портретную галерею главных участников событий. А вот для романа этой эпохи портрет нехарактерен — описание героев стереотипно и лишено художественности. Герой Куртиля подмечает лишь некоторые черты или детали внешности, предпочитая рассказывать о поступках, что придает еще больший динамизм повествованию. Подробных портретных описаний мы у него не найдем — рассказчик характеризует лишь поведение персонажей, их душевные качества, для чего ему бывает достаточно одной-двух фраз. В тех редких случаях, когда описание все-таки присутствует, оно, прежде всего, выражает его личное отношение к конкретному человеку. Наиболее любопытным представляется характеристика Кольбера, которого рассказчик сравнивает с Никола Фуке. Под внешней скромностью двуличный Кольбер скрывает безмерные амбиции и, хотя и кажется прямолинейным в разглагольствованиях о своей преданности, на деле бессовестно и безнаказанно ворует. Объявив войну всему человеческому роду, он стал жесток сверх всякой меры, хотя другим рекомендует мягкость в поведении. Единственным его достоинством, по мнению героя, было умение прятать свои недостатки. Многие думали, что он отказался от всех удовольствий ради дел, но на самом деле не было человека развратнее его, умудрявшегося при своей активной государственной деятельности отдавать столько времени гризеткам; притом если в обществе его всегда видели озабоченным и недовольным, то эти легкомысленные дамочки неустанно наслаждались его хорошим настроением. Так возникает весьма едкий с нравственной точки зрения портрет, выдающий явную неприязнь рассказчика.

Можно отметить и весьма ироничную характеристику герцога Орлеанского, которого рассказчик сравнивает с его братом-королем, отмечая величественность последнего и «низкие» манеры первого. Едкая ирония и сатира демонстрируют дар Куртиля-памфлетиста, проявленный им и в других жанрах.

Многочисленные дуэли, видимо, призваны подчеркнуть и мастерство владения оружием, и смелость героя, которые он не имеет возможности проявлять ни в политике, ни на войне. Политические интриги требуют совсем иных качеств, и хотя M. L. C. D. R. подчеркивает, что сослужил своей родине большую службу, однако из его рассказа мы можем лишь догадываться, какого рода поручения он выполнял. Куртиль впервые в литературе обращается к изображению профессионального шпиона, Джеймса Бонда XVII века, каковым, по сути, и является M. L. C. D. R. Отметим, что в 1897 году произведение Куртиля, сильно измененное явно для привлечения публики, взбудораженной знаменитым делом Дрейфуса, было издано под следующим названием: «Секретный агент Ришельё. Приключения графа де Рошфора, рассказанные им самим. Полиция и контрполиция. Жертвы кардинала. Скандалы двора и города» (см.: ACR 1890; Lombard ACS 1988: 139). Своим удивительным чутьем писатель угадывает, что шпионская тема представляет несомненный интерес — секретные миссии будут выполнять и герои других его произведений, например, тот же д’Артаньян. Но в Европе этой теме будет суждено оказаться надолго забытой, и только американец Фенимор Купер обратится к ней в своем первом романе «Шпион» (1819), принесшем ему небывалый успех. Куртиль и Купер, разделенные веками и океанами, через изображение секретных миссий показывают историческую эпоху, будь то Франция периода заговоров и войн или Америка периода борьбы за независимость, причем именно шпионская тематика придает повествованию одновременно и увлекательность, и достоверность.

M. L. C. D. R. — то есть Рошфору — еще далеко до профессионального шпиона: как правило, в его приключениях все решает Его Величество Случай. Так, непредвиденная встреча с незнакомцем, выходящим из Люксембургского дворца, и слежка за ним по просьбе Ришельё приводят к раскрытию заговора Сен-Мара. За заговорщиками устанавливается тайное наблюдение, и, когда одного из них арестовывают, M. L. C. D. R. удается найти договор с испанцами, благодаря чему заговор оказывается раскрыт, а Сен-Мар и де Ту приговорены к смерти. Повествователь подробно останавливается на своей роли в этом деле: именно он выследил изменников, и он же обнаружил договор в сапоге арестованного. Это, по существу, единственный случай, в котором он, по его словам, сыграл действительно важную роль, оказав большую услугу своему благодетелю Ришельё: хотя Рошфор и намекает на другие свои заслуги, никаких конкретных фактов он не приводит. Объясняется ли это скромностью рассказчика или невозможностью автора приписать своему герою деяния слишком известные? Ведь одно дело, когда речь идет о Тюренне или д’Артаньяне, прославившихся на поле боя, — и совсем другое, когда на важное место «претендует» человек, чье имя скрыто аббревиатурой.

Стычки и тюремные заключения в юности, ранения и болезни в старости призваны подчеркнуть несчастную долю героя: он не перестает жаловаться на судьбу — сколько раз ему суждено оказываться жертвой обмана, мошенничества, наветов и клеветы; и жизнь его началась-де под несчастливым знаком. Можно сказать, что герой Куртиля — один из первых страдальцев во французской литературе: ему не дано ни насладиться уютом семейного очага, ни гордиться удачной деловой карьерой, — напротив, он постоянно в движении, мечется, пытаясь чего-то достичь, чтобы обрести умиротворение лишь в самом конце.

Интерес романа заключается прежде всего в тех связях, которые устанавливаются между героем и историей, в его личной включенности во многие важные события, служащие опорными точками в повествовании, в том, что социальные изменения показаны через призму их личностной значимости. Все переломные моменты в жизни героя связаны с историей Франции: встреча с Ришельё; смерть кардинала-благодетеля; участие во Фронде; возвращение на королевскую службу; смерть виконта де Тюренна.

Переход от реальности к вымыслу происходит у Куртиля де Сандра за счет усложнения структуры произведения, нагромождения приключений, частого изменения ситуаций, что мы находим, хотя и в меньшей степени, в псевдомемуарах маркизы де Френ и маркиза де Монбрюна. Такая событийная насыщенность жизни героя вводит в заблуждение даже самого автора, который дает ему больше лет, чем могло быть на самом деле: возникает впечатление, что такое количество событий может вместить лишь очень долгая жизнь, и субъективное восприятие времени входит в противоречие с исторической хронологией. Кажется, что сам автор, так же как и герой, вспоминает о возрасте, только когда ему об этом напоминают, и читатель, узнав, что рассказчику уже перевалило за семьдесят, удивлен не меньше самого M. L. C. D. R. Тогда автор, как бы одумавшись и осознав, что подобное поведение не пристало в столь почтенном возрасте, быстро уводит своего героя с первого плана, который заполняют истории знакомых и друзей. Это дает возможность Куртилю отдаться собственной страсти к галантным историям, в изобилии появляющимся в конце повествования — на последних страницах двенадцать вставных историй сменяют друг друга как в калейдоскопе! Едва ли не половину текста романа занимает не главный герой, а другие, посторонние для повествования, персонажи, появляющиеся в первый и последний раз. Как правило, они возникают по аналогии: то или иное событие, упоминание какого-либо лица заставляют героя вспомнить подобное, рассказать, забежав вперед или вернувшись назад, о том, что случилось с этим человеком в прошлом или что ждет его в будущем.

В забавных анекдотах автор проявляет большую свободу и легкость, не стремясь к обобщению и рассуждению. Создаваемые им анекдоты (мы употребляем это слово в его французском значении — краткая, как правило, подлинная, забавная история) имеют небольшой объем, в их основе часто лежит какое-то меткое словцо или смешное, порой весьма пикантное, происшествие, героями которого могут быть лица как вымышленные, так и исторические. Таковы, например, весьма фривольные анекдоты о племяннице Ришельё герцогине д’Эгийон, о фрейлине королевы мадемуазель де Герши или о Ривароле. То, чего не позволяет рассказчик в повествовании о собственной жизни — слишком благоразумный, чтобы допустить такое неприличие, — он охотно использует, рассказывая о других.

В этих коротких историях проявляется и психологическое мастерство Куртиля: одним штрихом, одной фразой он умеет обрисовать характер, высмеять порок. Один из его анекдотов весьма напоминает сюжет «Мещанина во дворянстве»: некий безумец (как его называет рассказчик) выбирает себе герб, говорящий о его родстве с королями, одевает слуг в богатые ливреи, мечтает за любые деньги купить генеалогию родства с королевским домом.

Эти забавные штрихи многое могут рассказать о нравах века, которые часто критикует M. L. C. D. R.: благодаря им картина жизни становится более живой и разнообразной. Хотя в романе Куртиля мы слышим только голос рассказчика, но его обращение к судьбам других не только развлекает, но и ярко показывает окружение — людей таких же, как и он сам, с их слабостями и достоинствами.

А. Д. Михайлов полагает, что французская новеллистика «в наибольшей степени — по сравнению с другими жанрами — воспроизводила облик времени, подробно рассказав о том, как жили люди той эпохи и как они чувствовали. <…> Это ощутили рассказчики конца Ренессанса: они охотно включали в свои мемуары, бытовые очерки, философские труды и даже квазинаучные трактаты богатый новеллистический материал» (Михайлов 1998: 4). Этот же прием мы отмечаем и у Куртиля де Сандра, берет ли он свои истории из реальной жизни или из собственной фантазии. Скопление анекдотов в романе порой выглядит искусственным, события подчас неправдоподобны — и тем не менее эта фрагментарность складывается в конечном итоге в некий образ эпохи, в разнообразный калейдоскоп ее зорко подмеченных автором ликов и черточек.

Фрагментарность построения текста — эту деталь творчества Куртиля вполне можно назвать как нельзя более современной, созвучной нынешнему компьютерному сознанию: в мгновение ока, одним кликом, рассказчик прерывает основную нить, перескакивает на новый сюжет, чтобы затем так же внезапно вернуться к своему повествованию.

Особый интерес среди всех побочных историй представляет рассказ о жизни маркиза де Френа, с которым M. L. C. D. R. якобы познакомился во время очередного заключения в тюрьму. История эта любопытна тем, что несколько лет спустя, в 1701 году, Куртиль де Сандра снова вернется к ней, создав женскую версию событий в романе «Мемуары г-жи маркизы де Френ» (Амстердам, 1701).

Куртиль де Сандра — один из немногих писателей-мужчин XVII века, в творчестве которого немалое внимание уделено женщинам: они выходят на первый план в сборнике памфлетов «Дамы в их естестве» (Кёльн, 1686), в романах («Мемуары г-жи маркизы де Френ», 1687; «Приключения графини из Страсбурга и ее дочери», Гаага, 1716) и в сборниках галантных новелл («Любовные и галантные новеллы», 1678; «Новый сборник галантных писем и записок», 1680). Писатель следует примеру своего знаменитого соотечественника аббата де Брантома (1540–1614), основной труд которого «Мемуары господина де Брантома, содержащие жизнеописания галантных дам его времени» был впервые издан в Лейдене в 1666 году. Если в более раннем произведении — «Жизнеописании знаменитых женщин» — аббат не скрывает имен, то в «Галантных дамах» не названо ни одного настоящего: более того, как признается автор, он так искусно скрывает подлинные лица, что угадать их невозможно. Однако пересказываемые им истории были так хорошо известны современникам, что ни для кого не оставалось тайной, о ком идет речь.

Памфлеты Куртиля де Сандра тоже писались по живым следам, и читатель легко понимал, на кого направлена сатира писателя. Подобно Брантому, Куртиль использует анекдоты для доказательства или иллюстрации своих рассуждений, нанизывает их друг на друга, следуя аналогии. Как отмечает А. Д. Михайлов, Брантом «насытил свои рассуждения новеллистическим материалом в таком количестве, что его хватило бы не на один сборник новелл» (Михайлов 1998: 5). То же самое можно сказать и о романах Куртиля де Сандра, порой чрезмерно насыщенных краткими забавными анекдотами, однако их главной темой, в отличие от «Галантных дам», является не любовь, а нравы века, хотя Куртиль и чужд ханжества, а некоторые описываемые им сцены весьма пикантны. Превосходным примером того, что почти любой анекдот, занимающий одну, реже — несколько страниц, мог бы стать сюжетом самостоятельного произведения, и является история маркизы де Френ, сперва рассказанная как короткий забавный случай, а затем выросшая в роман-псевдомемуары.

Любопытно отметить, что мир произведений Куртиля де Сандра представляет собой единое целое: понятно, что изображается одна и та же эпоха, но читатель еще и встречает в разных произведениях одни и те же знакомые имена. Мы уже говорили о том, что во многих произведениях писателя изображены одинаковые, но по-разному описанные события (заговор Сен-Мара, арест Фуке, гибель Тюренна и др.). Кроме маркиза де Френа, в «Мемуарах M. L. C. D. R.» мы встречаем д’Артаньяна и его приятеля Безмо, которые отговаривают героя от службы у Мазарини, приводя в пример самих себя: за долгие годы преданного служения им-де ничего не удалось достичь. Появляется на страницах произведения и имя самого Куртиля, родственника M. L. C. D. R. — достойного человека, «состоявшего в родстве и с лучшими семьями провинции» (с. 24 наст. изд.^[8]). Поскольку о жизни самого писателя известно не так уж много, можно предположить, что у этой истории есть автобиографическая основа: сама жизнь часто давала Куртилю материал для художественного творчества.

Для Куртиля де Сандра характерно использование первого лица в самых разных функциях: это он сам, как в качестве писателя, так и в качестве военного или путешественника; но это и рассказчик-свидетель, и рассказчик-герой. В «Мемуарах M. L. C. D. R.» рассказчик является и героем произведения, поэтому мы видим его в двух ипостасях: как активного участника событий и как повествователя. Рассказывая о себе, герой не пытается понять причины того, почему ни политическая, ни военная карьера не принесли ему столь желанного успеха. Он принимает свою жизнь такой, какой она была, не приходит в отчаяние от того, что многое не удалось, смиряется со своей жестокой судьбой. Ему свойственно не сокрушение о прошлом, но скорее констатация своих ошибок и заблуждений, и сожалеет он скорее о ходе истории, чем о собственной жизни. Если авторы подлинных мемуаров — Рец, Бюсси-Рабютен, мадемуазель де Монпансье — представали в своих произведениях как личности особенные, неповторимые, то герой Куртиля — один из многих, лицо частное и вполне обычное: так, сокрытие имени, отсутствие ориентации на рассказ о жизни некоего реального человека ведет к описанию характерного, к типизации, а не индивидуализации. Хотя это личность, безусловно, неординарная, но многое случившееся с ним вполне могло произойти и с другими.

В творчестве Куртиля де Сандра сочетаются разные тенденции, характерные для его эпохи: стремление к исторической точности и склонность к сочинительству, правда и вымысел. «Мемуары г-на д’Артаньяна» являются переходным произведением от псевдомемуаров к роману: герой его — личность историческая, в центре внимания — его общественная жизнь, автор старается следовать хронологии, стремится к точности в описании исторических событий, о чем свидетельствует обилие дат и географических названий (вероятно, писатель широко использовал документы). Перед нами жизнь конкретного человека, фактов биографии которого Куртиль старается придерживаться, хотя, в отличие от «Жизни виконта де Тюренна» и, тем более, «Жизни Жан-Батиста Кольбера», и вводит в свое повествование «вымышленные конфигурации».

Сокрытие подлинного имени героя в «Мемуарах M. L. C. D. R.» предоставляет автору больше возможностей для вымысла: в этом произведении на первом плане — не конкретное историческое лицо (как Тюренн или д’Артаньян), а вымышленное, и если какие-то факты жизни реального Рошфора и послужили материалом для автора, они типичны — яркая индивидуальность рассказчика не играет в них заметной роли^[9].

Задолго до появления исторического романа В. Скотта Куртиль выводит на первый план героя придуманного, отводя подлинным историческим личностям роль второстепенную. История, занимая важное место в повествовании, дается лишь в той мере, в какой герой принимает в ней участие. Это позволяет назвать писателя одним из основателей приключенческого и исторического романа — двух жанров так называемой формульной литературы, которым будет суждена великая будущность и долгая жизнь, чего нельзя сказать о произведениях его самого, надолго забытых и лишь теперь возвращающихся к современному читателю.

Так, в 1965 году были изданы в сокращенном варианте «Мемуары г-на д’Артаньяна» (переизданы в 1987 и 2001; см.: Courtilz Artagnan 2001). Сокращение текста представляется вполне оправданным: в отличие от динамичных, захватывающих «Мемуаров M. L. C. D. R.», произведение о капитане мушкетеров затянуто и лишено напряженности. Если бы не Дюма, имя славного д’Артаньяна не дошло бы до потомков и не стало поистине мифологическим!

В 2004 году в издательстве Дежонкьер были переизданы «Мемуары г-на маркиза де Монбрюна» (см.: Courtilz Montbrun 2004), в 2009-м — «Жизнь виконта де Тюренна» (см.: Courtilz Turenne 2009) и «История Голландской войны» (см.: Courtilz HGH 2009). В число возвращенных читателю книг Куртиля вошли и «Мемуары M. L. C. D. R.», трижды (два раза в 2009 и один — в 2010) вышедшие, как уже говорилось, в американском издательстве «Kessinger Publishing», издающем редкие книги по специальному заказу. Подобный интерес к этому роману оправдан: на протяжении XVII–XVIII веков он издавался 22 раза, и соперничать с ним могли разве что «Мемуары г-на д’Артаньяна», переизданные 23 раза. Поэтому публикуемый перевод лучшего романа писателя, послужившего моделью для всех его последующих псевдомемуаров, а в дальнейшем для романа-мемуаров, приключенческого и исторического романов следующих веков, не только отвечает интересам современного читателя, но и дает нам возможность познакомиться с одним из выдающихся творений эпохи, как нельзя более точно отразившем ее дух.

Русский читатель имел возможность познакомиться с наиболее известным творением Куртиля — «Мемуарами г-на д’Артаньяна»: первый перевод на русский язык появился в 1993 году, когда отрывки из произведения были опубликованы в качестве приложения к роману Р. Нимье «Влюбленный д’Артаньян» (см.: Нимье 1993: 207–386). Но там речь идет не о переводе, а скорее о весьма вольном пересказе первого (в основном) тома произведения (весь второй изложен на двадцати страницах, а третий и вовсе отсутствует). Переводчик Святослав Свяцкий является и автором послесловия, где изложены весьма сомнительные сведения о жизни и деятельности Куртиля. Хронология событий далека от реальности, факты биографии писателя, который, как пишет автор, оказывается заключенным в Бастилию в 1702 году, где проводит девять лет и где создает более двадцати объемистых сочинений, сильно романизированы. На самом деле Куртиль провел в Бастилии шесть лет — с 1693 по 1699 год, а после 1702-го было издано всего лишь семь его творений. Вызывает удивление и утверждение, что Куртиль «оставил более сорока значительных по размерам рукописей, ждущих своего исследователя» (Артаньян 1993: 390). Серьезным исследователям творчества Куртиля, прежде всего Ж. Ломбару, о них ничего не известно. Хотя и можно согласиться с тем, — как уже было отмечено в этой статье, — что творчество Куртиля может таить ряд загадок и привести к новым открытиям (так, Ж. Ломбар в 1987 году установил авторство еще шести романов Куртиля, и вместе с имевшимися 36-ю это составляет на настоящий момент 42 произведения; см.: Lombard NR 1987: 193–202).

Позднее вышел полный перевод этого произведения, выполненный М. Поздняковым (см.: Артаньян 1995). К сожалению, он грешит буквализмом, что искажает стиль писателя и делает его трудным для читательского восприятия. Например, Cologne оказывается Колоном (а вовсе не Кёльном!), «chercher fortune» переведено как «поиски судьбы», a «vulgaire» — как «вульгарно»… Переводчик обращается не к тексту Куртиля, а к переработке текста Э. Глиссаном, который и указан в качестве автора произведения. Чтобы читатель получил представление об этом издании, которое мы не рекомендовали бы читать (а оно, к сожалению, легко доступно в Интернете), приведем аннотацию:

Справедливости ради отметим, что сам Э. Глиссан (1928–2011) указывает Куртиля в качестве автора изданных им в 1966 году «Мемуаров г-на д’Артаньяна».

Именно этот «перевод» положен в основу научно-художественной книги Е. В. Федоровой «Люди прекрасной Франции» (историческая повесть), построенной как вольный пересказ «Мемуаров г-на д’Артаньяна»; автор ее считает исторического д’Артаньяна создателем собственных мемуаров (см.: Федорова 2003).

Куртилю в России явно не повезло. Все три автора, пусть хоть мало-мальски, но все-таки обратившиеся к его творчеству, проявили научную некомпетентность. Эту досадную оплошность призван исправить предлагаемый перевод визитной карточки автора — «Мемуаров M. L. C. D. R.», перевод, который фактически открывает этого писателя русскоязычному читателю и, несомненно, не только доставит ему удовольствие, но и принесет пользу: мастерски созданная Куртилем карта отдельной личности дает возможность обозреть территорию определенной эпохи, прогуляться с опытным проводником по ее извилистым тропам.