Есть трава ратма, а корень у нее угож таков, кто станет ево сетчи — и он радуетса больно и смеетса, а цвет с нее кто станет сымать, а буде нечист, ино ударит ево черная немочь о землю и лежит три часа, одва востанет от земли. Спустя две недели в гостинице остановился лысоватый виноторговец из Килкенни, намеревавшийся переправиться в Ирландию на утреннем пароме, он взял четвертый номер с окнами в сад и потребовал ужин в девять часов вечера. Младшая понесла ему в комнату разогретые сэндвичи с курятиной и пропала до утра. Утром Саша постучала в дверь с римской четверкой на гвоздике, как и обещала, в пять часов. В комнате долго молчали, потом завозились, потом упала и покатилась чашка — хорошо бы, не бисквитная, подумала Саша — потом послышались босые шаги, и дверь приоткрылась. — Спасибо, мисс Сонли, — произнес виноторговец, кутаясь в одеяло, — я тут подумал и решил задержаться у вас на пару деньков, повидать старых друзей. Саша попыталась заглянуть через его плечо в комнату, но он ловко прикрыл дверь и уже из-за двери добавил: — До субботы я оставляю номер за собой, а там поглядим. — Там поглядим, — тихо повторяла Саша, спускаясь вниз по лестнице, — там поглядим, насколько мне хватит вашей сестренки, вот что ты хотел сказать. Насколько хватит вашей душистой шлюшки, работающей под родительской крышей, вот что ты хотел сказать. А там поглядим. — Да что ты дуешься, в самом деле, — подняла брови Младшая, спустившись к завтраку в одиночестве, — дай мне поднос, Джозеф чувствует себя усталым, он съест свои тосты в номере. — Я и не думала у него оставаться, — повторяла она спустя десять минут, — мы послушали радио, только и всего. — … У тебя просто грязное воображение! Ты сама — грязная! Хотела бы развлечься, да только никто не позарится! — говоря это, Младшая встала из-за стола и понемногу отступала к кухонной двери, надеясь выскользнуть в коридор, но Саша и не думала ее преследовать. Она стояла посреди комнаты с кофейным подносом в руках, чувствуя, как леденеет позвоночник и ноги становятся слабыми, вот-вот они переломятся, будто стрекозиное крыло, на какое-то мгновение она показалась себе ужасно старой и больной, но это мгновение было тут же сметено неведомым прежде бешенством, ее как будто залило плотным, тягостным, невыносимым жаром с ног до головы. Саша поставила поднос на стол, сняла с крючка чистое полотенце, аккуратно обмотала им руку и выбила оконное стекло. Осколки и стеклянная крошка брызнули но плиточному полу, прохладный, резкий воздух из сада вошел в комнату, отодвинув дешевую горечь робусты и запах подгоревшего бекона. Саше сразу стало легче дышать, она села возле стола, допила остывший кофе и минут десять подумала.2000