Глава тридцать шестая, в которой моя мама смеялась

Я проснулась, когда услышала шаги в коридоре, и мне потребовалось время, прежде чем я поняла, где находилась. Все-таки комната была мне знакома, и, узнав голос матери, я поняла, что была в доме дяди.

Мы вернулись домой на карете, после того как я потребовала покинуть салон Винтерглоу как можно скорее.

Тетя Лиллиан наверняка раз десять извинилась перед миссис Винтерглоу за наш столь ранний отъезд, а та только понимающе улыбалась и бросала на меня и племянника жалостливые взгляды.

Я чувствовала себя несчастной до глубины души, когда дядя помог мне сесть в карету, и я опустилась на мягкое сиденье.

Мать попыталась расспросить меня, чтобы понять, что произошло, но тетя Лиллиан вмешалась и предложила обсудить все это завтра утром.

Удовлетворенная этим, мать села рядом со мной и успокаивающе держала меня за руку, пока мы молча ехали домой.

У нас забрали пальто, и я, быстро извинившись, сразу же исчезла в комнате для гостей наверху.

Ощущение, что я сделала что-то ужасное, преследовало меня, сжимало сердце, а в голове уже не осталось логических мыслей. Я сорвала с себя красное платье, и ткань поддалась под моей грубой хваткой, шов на лифе разошелся.

Все же это слишком хорошо соответствовало моему настроению, и поэтому я оставила платье лежать на полу, сняла слишком тугой корсет и наконец смогла вздохнуть свободно.

Я слишком быстро заполнила воздухом легкие и дышала, пока у меня не закружилась голова, а затем свернулась калачиком на кровати.

Этот вечер обессилил меня сильнее, чем должен был, и я знала почему. Я могла бы утверждать, что это из-за мистера Бойля и его разбитого сердца. Но это была бы только половина правды.

Потому что на самом деле меня сломал взгляд, которым он посмотрел на меня в последний раз. В нем были разочарование, гнев и боль и, что самое ужасное: презрение. Потому что он увидел, какая я на самом деле.

Неуверенность в себе грызла меня, и я пряталась под одеялом, пока наконец не заснула.

В дверь постучали, и я, моргнув, вернулась в реальность.

– Я проснулась, – крикнула я заспанным голосом, изо всех сил стараясь сесть на подушках.

Ручка двери очень медленно опустилась, и моя мать заглянула через щель в двери.

– Доброе утро, моя дорогая, – произнесла она со всей нежностью, которую могли иметь только матери, и толкнула дверь бедром, чтобы войти через дверь с подносом.

Она поставила его на прикроватную тумбочку и села на край кровати.

На подносе стоял чайник с чаем, чашка и маленькая тарелка с песочным печеньем.

– Как ты? – спросила она, и я обратила свой взгляд на нее. Ее лицо выражало некоторое внимание, как будто она чего-то от меня ожидала.

Мне также показалось странным, что она была со мной так дружелюбна. Не то чтобы моя мать не могла быть дружелюбной. Но она берегла эту особую внимательность и заботу для определенных моментов. Когда я болела, или когда она должна была сказать мне, что нужно застрелить мою собаку.

– Я не знаю. Хорошо? Растерянно? – сказала я правду, и она кивнула.

– Не хочешь рассказать мне, что произошло вчера? – спросила она, и я видела, что она рассчитывала на то, что я скажу «нет».

В прошлом я редко посвящала мать в свою жизнь. Я не любила говорить о чувствах, и большинство вещей предпочитала держать в себе, чем доверить их кому-то. К тому же в этот момент я поняла, что до сих пор не видела в матери достойного собеседника.

Я всегда низко ее оценивала, потому что знала гораздо больше, чем она. Но сейчас, когда я сидела здесь и больше не понимала жизнь, все мои знания тоже были бесполезными. Они не сделали меня лучше и не сделали меня похожей на людей, знающих жизнь.

Я была не лучше ее, она не была глупой. Если речь шла о чувствах, она со всем своим опытом опередила меня, и мне, конечно, хорошо бы спросить у нее совета в этой ситуации.

– Мистер Бойль признался мне, что намерен продолжить бороться за меня, – вырвалось из моих уст, и глаза моей матери расширились. Я видела, как сильно она сдерживается, чтобы тут же не начать меня уговаривать, не дать этому шансу ускользнуть. Но она казалась достаточно чувствительной, чтобы знать, что ей нужно дать мне свободу самой составить свое мнение об этом. Это было так непривычно для нее, и я отдала ей должное.

– Я чувствовала, что меня застали врасплох, – повторила я то, что произошло вчера, и еще раз переосмыслила это. – Потому что я уже четко сказала, что не люблю его. Но он не принял это решение. – Я вздохнула, вспоминая свою злость и желание все прояснить. Вчера я была уверена, что действовала правильно. Сегодня мне стало очень стыдно за свое поведение.

– Я повела себя по-детски и накричала на него, потому что он не хотел понимать, что связь между нами закончится плохо. – Я неосознанно прикусила нижнюю губу.

– Ты в этом уверена? – спросила мать, сложив руки на коленях.

– Да, уверена, – ответила я, радуясь осознанию хотя бы этого факта. Как бы я ни запуталась, я точно знала, как поступить с мистером Бойлем. Я не хотела быть с ним, и это никогда не изменится. Это решение не зависело от чувств, которые я питала к мистеру Риду.

Моя мать вновь глубоко и громко вздохнула, и я поняла, что она думает. Она внутренне попрощалась с прекрасной свадьбой, которую уже распланировала для нас с мистером Бойлем, и строила планы на все остальные неудачные попытки сводничества.

– Я должна признаться, что последнюю неделю была очень разочарована. Ты никогда не проявляла такой привязанности к какому-либо мужчине, как к мистеру Бойлю, – по-деловому начала мать.

Такая откровенность, с которой мы только что столкнулись, была новой для нас обеих, и это действительно было хорошо.

– Я думала, что он тот самый. Мужчина, который сделал бы тебя счастливой, – продолжила она, и в ее голосе появилась легкая мечтательность. Но затем она покачала головой, и желание в ней погасло. – Но после того, как я полночи просидела с твоей тетей у камина и она рассказала, как себя чувствует девушка, когда встречает мужчину, а потом замечает, что он не тот, я кое-что поняла, – объяснила она, к моему большому удивлению. Я словно оцепенела и с нетерпением ждала, что за этим последует. – Например, что мы еще более разные, чем я всегда думала. И что я, наверное, была той девушкой, которая могла отдать свое сердце очень быстро, – произнесла она, слегка пристыженно глядя на свои руки. – Твой отец был первым мужчиной, который начал ухаживать за мной, и я буквально сразу же упала ему в объятия. Не пойми меня неправильно, я люблю твоего отца, – заверила она меня и одарила меня робкой улыбкой. – Но я поняла, что никогда в своей жизни не была особо привередливой. – Она сделала паузу, казалось, не зная, куда деть руки, и потому потянулась к чайнику, чтобы налить мне чай. – Не такой, как ты, моя дорогая, – добавила она, и теперь пришлось вздохнуть мне.

Такая честность чуть не убила меня, и в то же время я задалась вопросом, почему мы не завели этот разговор много лет назад.

– Я не привередлива, мама. Я просто неудачница, – выдавила я то, что давило мне на грудь со вчерашнего дня, наблюдая, как темный чай льется из чайника в чашку. Я сглотнула комок, образовавшийся у меня в горле, одновременно проклиная свою зацикленность на том, чтобы сидеть здесь и жалеть себя. Как можно было быть такой жалкой?

– Ох, Ани, это неправда, – отругала меня мать, и решительно поставила чайник обратно на поднос. – Ты не неудачница. Ты просто немного сложная, – объяснила она. – По крайней мере, сложная для меня, – добавила она, взяла чашку и всучила ее мне в руки.

Я пораженно моргнула, а мама неопределенно пожала плечами.

– Но что я знаю, – невозмутимо сказала она. – Я за свою жизнь не прочитала больше пяти книг, – пошутила она, взмахнув руками в воздухе, и одарила меня лукавой улыбкой.

Хотя я все еще не разобралась в себе, я рассмеялась над этим, и моя мама смеялась вместе со мной.