Глава 26

Тайлера похоронили утром в четверг, на кладбище, расположенном за церковью Святой Марии – большем из двух кладбищ Блэк Спринг.

Стояли морозы, декабрьское солнце освещало траурную процессию тусклыми лучами.

Двое горожан не остались на церемонии до конца: у Роберта Грима и Гризельды Хольст имелись на то свои веские причины.

В течение службы Гризельда сидела на задней скамье. Теперь она стояла возле кованых кладбищенских ворот и держалась в стороне от людей, которые столпились на дорожках и застыли между могил.

Она не посмела смешаться с обитателями Блэк Спринг. После суда и бичевания Джейдона она превратилась в парию, и народ практически шарахался от нее как от зачумленной.

Блэк Спринг не оправился от пятнадцатого ноября. Никто толком не понимали, как им нужно себя вести. Бесчеловечное пыточное наказание, которому подвергли троих мальчишек, подкосило многих горожан. Свист «девятихвостой кошки» едва не разрушил их картину мира, и теперь они старались стереть из памяти тот злосчастный день.

Они уже не столь тепло приветствовали друг друга на улице и ни слова не говорили о том, что случилось в ноябре. Каждый стыдливо отводил глаза, ощущая вину за бесчестное действо.

Когда в конце месяца Гризельда вновь открыла мясную лавку, она не дождалась ни единого покупателя. На следующий день ситуация повторилась, и Гризельда поняла, что она растеряла всех своих постоянных клиентов.

Правда, кое-кто заходил к ней, но лишь изредка. Покупателей было так мало, что выручка не покрывала расходы, и Гризельда начала тревожиться за свое будущее. Как ни парадоксально, но именно теперь она поняла, как страдала бедняжка Катерина. Она тоже была отверженной, как и Гризельда. А ведь они – родственные души, внезапно сообразила Гризельда. Однако с тех пор, как ее выгнали из Совета, она не осмеливалась встречаться с ведьмой. На Гризельду накатывало уныние, но она боялась, что опять попадет в объективы видеокамер. Хотя, если честно, в действительности ее страшил гнев ведьмы.

Гризельда посмотрела на мать покойного Тайлера Гранта, одетую в черное пальто. За эти шесть дней женщина постарела на шесть лет. Ее держал под руку отец, дородный Пришлый, лет семидесяти с хвостиком. Джослин недоуменно вертела головой, наверное, не могла понять, почему ее младшего сына нет на похоронах брата.

Как жаль. Мальчик лежит в больнице Ньюбурга. Ходили слухи, что он впал в кататонию, причем пожизненно.

Рядом с женой стоял Стив Грант, но от взгляда Гризельды не укрылось, что он держится особняком. Стив казался потерянным и одержимым и почти не осознавал реальность.

Семья Грантов не была верующей, но смерть Тайлера настолько потрясла Блэк Спринг, что пастор согласился сказать несколько слов. Тем не менее он был осторожен, поскольку на похоронах присутствовали Пришлые.

Гризельда заметила Колтона Мэзерса. Глава Совета стоял возле надгробия, и Гризельда почувствовала себя еще хуже. Бесстрастное, будто высеченное из серого мрамора лицо, цепкие руки, выглядывающие из карманов длинного пальто… Мэзерс смахивал на каменного истукана.

Спустя секунду Гризельду захлестнула ярость. Старикан использовал ее, как и все остальные, после чего вышвырнул вон.

Значит, они более не нуждаются в ее услугах. А ведь она, Гризельда Хольст, трудилась не покладая рук! Она возилась с Артуром Ротом и вела примирительные беседы с Катериной – а что в итоге? Она стала здесь чужачкой.

Ее жизнь в Блэк Спринг пошла насмарку.

Гризельда прижала к носу платок, шумно высморкалась и в гневе покинула кладбище.

На ходу она что-то ворчала себе под нос и едва не врезалась в Роберта Грима. Он изменился до неузнаваемости. Стал тенью здоровяка, которым был совсем недавно.

Да, пятничный вечер дорого ему обошелся!

Грим кутался в парку, а в его глазах не осталось ни намека на привычный огонек цинизма. Лицо Грима было перекошено, и он тыкал в губы сигаретой, держа ее трясущимися пальцами. Роберт избавился от вредной привычки двадцать лет назад, но в субботу утром она вернулась к нему.

Но теперь он курил лишь для того, чтобы изгнать из памяти затхлый запах ведьмы, который до сих пор преследовал его.

Сперва Грим скрыл происшествие от коллег и заставил себя работать, но потом сдался. У него случился нервный срыв. Целенаправленное нападение Катерины подтвердило его предчувствия. Внутренний голос, который предупреждал его о надвигающейся буре, зазвучал еще сильнее – и не просто зловеще, но маниакально и злорадно.

Горожане тоже что-то почувствовали. Подымали очи к небу, вздыхали, поглядывали за могилы, желая поскорее уйти домой, в обманчивую безопасность за закрытыми на засовы дверьми. Они были одержимы страхом, как и Роберт. Если бы он знал, куда сбежать, то с радостью бы так и поступил. Но он был в Блэк Спринг – в городе, проклятом Катериной.

Кроме того, у него осталось чувство ответственности. Может, ему удастся на шаг опередить ее.

Грим отвернулся и уставился на припаркованные машины Пришлых. Бесконечный мрачный ряд тянулся от городской площади, продолжался у Лоуэр Резервуар Роуд и заканчивался возле холма.

Грим вытащил из кармана телефон и принялся нервно водить пальцем по экрану, готовый к плохим известиям. Катерина – в лесу, в миле отсюда, к западу, команда СГЛАЗ наготове, чтобы вмешаться, если потребуется. Волонтеры – на позициях, вокруг кладбища, на случай, если Катерина решит потревожить их на похоронах.

Грим ожидал чего угодно. Возможно, она захочет материализоваться на кладбище, подумал он. Если она устроит шоу, мы будем вынуждены плясать под ее дудку как безмозглые марионетки.

Его пальцы закоченели.

Кстати, Катерина напала на него именно тогда, когда он сообразил, что все ее действия являются частью хитрого ведьмовского плана.

Может ли это быть совпадением?

Вряд ли.

Значит, она и впрямь просчитала свои шаги? Хорошо бы увидеть всю картину, тщательно изучить каждое звено событий, связанных между собой.

А ведьмовская цепь, похоже, была отлично выкована – и она натягивалась все туже, перекрывая жителям кислород.

Сумеет ли он предотвратить очередной кошмар и уберечь людей от козней Катерины?

Гризельда спускалась с холма, возвращаясь в лавку. Она низко опустила голову, чтобы защититься от порывистого ветра, который пробирал ее до костей.

«Как там дела у Джейдона?» – подумала она.

Дурогородок погубил его. Идти на похороны своего бывшего друга Джейдон отказался наотрез.

С тех пор как его выпустили две недели назад, Гризельда поняла, что ей страшно.

И она боялась себя.

Это случилось как раз в тот вечер, когда его привезли. Джейдон еле-еле передвигался по дому, потом сел на диван, свернулся клубком, как младенец, положил голову ей на колени и сразу же уснул. Гризельда гладила его по волосам, что-то тихо напевая, но в ее душе уже зародилось непонимание. Она убаюкивала сына с любовью – так, как она не делала с тех пор, как исчез Джим, – и думала о Катерине.

Ее сын кидал камни в Катерину. В ее Катерину.

Она любила и ненавидела Джейдона.

Гризельда бережно приподняла край ворота футболки Джейдона. Он не проснулся. Вздрогнула, увидев ряды отвратительных шрамов от плохо заживших ран. Изуродованную кожу его спины. В течение периода наблюдения психиатр должен помочь Джейдону справиться со стрессом, но эти отметины останутся на всю жизнь.

Гризельда вспомнила, как она старалась подготовиться к приезду сына, и внезапно выпрямилась.

Каждый в Блэк Спринг знает и про его шрамы, и про то, что он натворил.

Проклятие останется с Джейдоном навсегда.

Гризельда взяла в руки шитье и опять принялась петь Джейдону колыбельную. Ее сердце разрывалось от любви и ненависти.

– Кружатся колеса, кружатся, автобус мчит по дороге…

Она проткнула ткань иглой и обрезала нитку швейными ножницами. Всякий раз, как у нее была свободна рука, она гладила Джейдона по волосам.

– Гудит сигнал, гудит, би-би…

Гризельда подняла взгляд, перестала шить и замерла.

Ее рука осталась лежать на голове Джейдона.

– Младенцы в автобусе плачут, уа…

Любовь и ненависть, любовь и ненависть.

– Мамаши в автобусе… едут…

Гризельда поняла, что ей хочется вонзить ножницы в горло Джейдону, ниже того места, где ритмично, в такт дыханию, двигался его кадык.

Совершенно рациональное желание, рожденное материнской любовью.

Может, убить его из милосердия? Джейдон не выживет в Блэк Спринг, а альтернативы у него нет. Неужели Гризельда не имеет права спасти своего ребенка, пожертвовав его Катерине?

И Гризельда Хольст, чье поэтическое чувство обычно не заходило дальше того, чтобы оценить претендующие на остроумие поздравительные открытки «Холмарк», оцепенела.

Мой единственный сын бросал в тебя камни.

Но я дам тебе мою кровиночку. Они заставили тебя убить твоего ребенка, но скоро ты получишь от меня достойное подношение.

Затаив дыхание, Гризельда прижала кончики ножниц к бледной коже на горле Джейдона. Плоть подалась.

Джейдон не шелохнулся.

Неожиданно Гризельда попыталась представить, как она будет жить без Джейдона. Ей не нужно будет прятать его, как постыдную тайну, о которой нельзя даже упоминать вслух.

Она будет жить без его припадков гнева и агрессии, направленных на нее и на Катерину.

Возможно, Катерина смилостивится над ней.

Но тут Джейдон зашевелился и положил ей руку на живот.

Обезоруживающий, инстинктивный жест ребенка, ищущего поддержки у матери, вернул ей рассудок.

Сердце отчаянно колотилось в груди, и она со сдавленным стоном швырнула ножницы в угол. Гризельда стиснула губы, изо всех сил стараясь восстановить самообладание.

– Тише, малыш, – произнесла она и принялась поглаживать Джейдона по голове. – Спи. Ты с мамой, все хорошо. У тебя никого нет, кроме мамы. Никто никогда не сделает тебе больно.

И вдруг она услышала безмолвный ответ Джейдона:

«Мы заставим их всех поплатиться, мама».

И сегодня хоронили Тайлера Гранта, а не Джейдона. Вероятно, Катерина дала им знак, что простила их. Гризельда Хольст задумалась, стоя на крыльце мясной лавки.

Ее щеки замерзли, и пальцы не слушались ее, когда она пыталась повернуть ключ в замке.

Да, сын мой, ты пребудешь со мной во благоволении Катерины. Я укажу тебе истинный путь. Мы и Катерина – против них.

Звякнул колокольчик. Первое, что она ощутила, – тошнотворный запах.

Гризельда отпрянула и прижала ладони ко рту. Схватилась за дверной косяк и уставилась на ларь с мясом. Сначала просто не поняла, что видит, решив, что кто-то забрал говядину, баранину и свинину, а взамен положил старое грязное одеяло. Но потом в свете люминесцентной лампы Гризельда увидела, что все покрыто плесенью, схожей с пористой коркой на ране, в которой началось заражение.

Все запасы Гризельды протухли и были усеяны мушиными яйцами, словно она отсутствовала целый месяц.

В фарше копошились черви. Стейки посерели, как легкие туберкулезника. Фрикадельки, которые она слепила рано утром, воняли так, будто они гнили на лотке с октября. Тушеное мясо покрылось толстым слоем желтоватой пены, в которой копошились жуки.

Дурной знак, ужаснулась Гризельда.

О небеса, что же здесь случилось?

В церкви зазвонили колокола. Услышав погребальный звон, Гризельда с воплем присела на корточки, а в десяти милях севернее слепые глаза Мэтта, прикрытые повязкой, широко распахнулись.

Медсестра подбежала к нему.

– Нет! – закричал Мэтт. – Не надо! Не дайте ему разрезать ей глаза! Мама! Папа! Не дайте ему разрезать ей глаза!