5

«Нащёлкали себе удачи…»

С того дня мы не виделись.

И вот: Ивамото Камбун стоит рядом. Мечи, отметил я, едва оправившись от первого потрясения. Два меча у него за поясом. Случалось, самураи вместо плетей носили мечи — деревянные, разумеется, из бука или граба. Одни просили резчика уподобить клинок настоящему, обнажённому, другие заказывали меч, выглядевший так, словно он находился в ножнах. Кое-кто из пустого щёгольства даже покрывал ложные ножны лаком, прикреплял украшения из листового золота или обшивал кожей ската.

Камбун был не из щёголей. Кроме того, я знал эти мечи. Пара таких же хранилась у меня дома: нам вручили стальные мечи на въезде в Фукугахаму, согласно распоряжению сёгуна. Что бы ни думали окружающие, в этих ножнах дремала острая сталь.

— Назад, — велел Камбун так, словно имел на это право. — Все назад!

И выхватил меч из ножен.

Поступок его произвёл на толпу впечатление, обратное тому, какого ждал я. Никто не сдвинулся с места, зато все разразились громовым хохотом. Ну да, только мы с Камбуном побывали в Фукугахаме; только мы знали цену острым клинкам и месту, где закон будды Амиды опускает руки и признаётся в бессилии.

Здесь, у пруда, была Чистая Земля. Клинок здесь недорого стоил.

— Рубить меня станешь? — осклабился хозяин Широ. — Давай, руби.

Камбун шагнул к нему:

— Шутишь? — спросил он тоном, от которого я задрожал. — Или приглашаешь?

Белый Широ зарычал, оскалил зубы.

— Хорошее тело, крепкое, — хозяин Широ оглядел Камбуна с головы до ног, словно оценщик — приглянувшийся товар. — Человек ты нестарый, опять же самурай. Руби, я не против. Только чур меня первого! Тело твоё лучше моего, сословием ты выше. Воскресну самураем, чем плохо? Главное, чтобы грамоту оформили, честь по чести…

Я же и оформлю, мрачно подумал я. Если выживу.

— Хорошо, — согласился Камбун. — Рублю.

Свистнул меч.

Белый кобель Широ завизжал, упал, забился в судорогах. Должно быть, человеку Камбун отсёк бы голову с первого удара. Собаку же рубить было неудобно — слишком низко. Это не спасло беднягу Широ от злой смерти, зато прибавило мучений. Никто ещё не успел понять, что произошло, как Камбун сделал быстрый шаг в сторону и двумя ударами прикончил чёрного Кабуто, призового пса лавочника Шиджеру.

Другие собаки яростно залаяли, почуяв кровь сородичей.

— Назад, глупцы, — повторил Камбун. — Кому сказано?

Толпа попятилась.

— Мой Кабуто! — взвыл Шиджеру, только сейчас сообразив, что нос заживёт, а пёс не воскреснет. — Что ты делаешь, негодяй?!

Камбун пожал плечами:

— Убиваю собак. И если вы не угомонитесь, это продолжится. Я стану убивать собак, будде Амиде это без разницы. А мой родич, — он кивнул на меня, — будет лупить вас плетями. У него это хорошо получается, я видел. Нравится? Давайте, подходите. Ещё попросим монаха, он вас проклянёт. Вас и ваших шавок…

— Вот тебе и нос, — сказал кто-то, указывая на девочку, выглянувшую у меня из-за спины. — Вот тебе и Собачья Будда! Нащёлкали себе удачи…