Полюса нэповской деревни — расслоение крестьянства

Однако определенная часть бедноты пополняла и ряды батрацкой армии. Главными причинами пролетаризации деревенской бедноты являлось аграрное перенаселение, сохранявшаяся безработица, а также дробление крестьянских хозяйств. Общий уровень экономического состояния и развития бедняцкого двора не позволял крестьянам-беднякам вести самостоятельное хозяйствование. Так, по данным крестьянских бюджетов Центрально-промышленного района за 1924–1925 годы, типичное бедняцкое хозяйство, стоимость средств производства которого составляло в среднем 235,1 рублей, являлось малопосевным (до 3 дес.). Около 66 % хозяйств этого типа не имели лошадей, более 20 % — были бескоровными. Аналогичные показатели по Центрально-земледельческому району выглядели следующим образом: средняя стоимость средств производства бедняцкого хозяйства равнялась 205 рублям, посев — до 4 дес. Более 70 % таких хозяйств были безлошадными, 40 % — бескоровными, 17 % — безинвентарными. Острый недостаток средств производства определял зависимый характер отношений с более имущими социальными слоями, особенно в отношениях аренды земли, найма средств производства и наемного труда. Более 70 % бедняцких хозяйств Черноземного центра прибегали к найму рабочего скота, 64 % хозяйств — к найму сельскохозяйственного инвентаря. Аналогичные показатели по Центрально-промышленному району были равны соответственно 62, 56,4 и 53,1 %^[284]

Значительная часть бедноты не могла справиться с обработкой собственной земли. По данным НК РКИ СССР бедняки составляли около 83,6 % сдатчиков земли в аренду^[285]. Наконец, бедняк систематически продавал свою рабочую силу. В Центрально-промышленном районе в 1923–1924 годах 57,2 % хозяйств из бедняцкой группы отчуждали рабочую силу, 54,8 % бедняцких хозяйств в Центрально-промышленном районе нанимали инвентарь, 63,7 % — в Центрально-земледельческом, а на найм рабочего скота приходилось соответственно 62,9 и 70,1 %^[286].

О формах оплаты найма рабочей лошади можно судить на основании данных по пяти волостям Киевской, Тамбовской, Самарской, Смоленской и Московской губерний. В составе хозяйства с посевом до 2 дес. (как правило, бедняцких) в 1922 году лошадь нанимали на условиях отработки — 41 %, за хлеб — 33, за деньги — 3, смешанно — 16, бесплатно — 7 %^[287]. На натуральные формы оплаты за отработки и хлеб приходилось более 70 % случаев аренды лошадей. Денежная плата была ничтожной.

Такое положение было весьма характерно для начального периода нэпа, когда только налаживались товарно-денежные отношения.

Ярким показателем положения крестьянского хозяйства в начале 20-х годов является структура его доходов и расходов. Данные бюджетных обследований показывают низкий уровень доходов и расходов, а также их неблагоприятное соотношение в бедняцком хозяйстве. В расходах бедноты от 87 % до 90 % принадлежало личному потреблению, на покупку товаров хозяйственного назначения приходилось от 1,8 % — в Тамбовской губернии до 6,8 % — в Смоленской губернии. Доход же в бедняцком хозяйстве по отдельным районам колебался от 163 до 276 рублей в год, причем поступления от продажи своей рабочей силы составляли от трети до половины чистого дохода^[288]. При этом доходы бедняцкой группы отставали по темпам роста от доходов всех иных социальных слоев. Такое положение явилось закономерной невозможностью для бедноты вести земледельческое хозяйство собственными силами и средствами: почти половина совокупного дохода у нее образовывалась за пределами сельского хозяйства^[289].

Центральной фигурой деревни начала 1920-х годов было среднее крестьянство, которое постепенно трансформировалось в средний класс. К середине 20-х годов середняцкий слой увеличился по сравнению с дореволюционным периодом в три раза, и продолжал расти с каждым годом. В начале 1924 года середняцкими считались 61,1 % крестьянских хозяйств^[290]. Середняцкая масса увеличивалась как абсолютно, так и относительно, причем удельный вес ее в общей численности сельскохозяйственного населения возрастал в большей степени, чем удельный вес прочих социальных групп. Середняцкая масса деревни, пополнясь экономически поднимающимися бедняцкими хозяйствами, оставалась главной силой земледелия^[291].

Но становление средних слоев не было равнозначно росту середнячества. Осереднячивание означало нивелировку, «поравнение по низшему уровню обеспеченности средствами производства и прожиточного уровня»^[292]. Середняцкая группа не была стабильной по источникам формирования. В 1921–1922 годах она пополнялась и за счет имущих слоев при заметном сокращении крупных хозяйств, и за счет бедняцкого круга хозяйств, которым удалось встать на ноги. С 1923 года выросли средние и зажиточные слои при сокращении бедняцких. Середнячество было неоднородно и по своему составу, включая как маломощные группы вчерашних бедняков, так и богатеющие хозяйства с тенденцией к зажиточным.

Что представляло собой хозяйство середняка к 1924 году? Ответить на этот вопрос позволяют материалы крестьянских бюджетов. Семья середняка Центрально-земледельческого района состояла в среднем из пяти едоков, трех трудоспособных работников обоего пола, имела 7,6 дес. посева, одну-две головы рабочего скота и одну корову. Производственные фонды такого хозяйства оценивались в 1057,5 руб., а средства производства — в 721,1 руб. В составе последних основное место принадлежало рабочему скоту (37 % стоимости), затем постройкам (24 %) и запасам (22 %), наконец, сельскохозяйственному инвентарю (17 %).

Типичная семья середняка Центрально-промышленного района включала в среднем четырех едоков, двух работников, имела 4,4 дес. посева, одну лошадь и одну корову. Производственные фонды хозяйства стоили 998,5 рублей, а средства производства — 767,2 рубля, где главное место принадлежало также рабочему и продуктивному скоту (35 % стоимости), постройкам (32 %), сельскохозяйственному инвентарю (21 %) и запасам (12 %)^[293].

Социально-экономическая характеристика середняцкого хозяйства времен начала нэпа не может быть полной без анализа его производственных отношений. В первой половине 1920-х годов в Центрально-промышленном районе 36 %, а в Центрально-земледельческом около 45 % середняцких хозяйств прибегали к отношениям найма — сдачи земли, причем в первом случае 92 %, а во втором 86 % хозяйств участвовали только в аренде земли^[294]. Главная причина аренды земли — избыток средств производства и рабочих рук. К сдаче земли в аренду, напротив, середняки прибегали редко. Исследователи тех лет отмечали положительное воздействие аренды земли на середняцкие хозяйства. Как показали выборочные обследования, запашка увеличилась на 25–30 %^[295].

Середняцкие слои деревни активизировали свое участие в отношениях найма — сдачи средств производства, выступали в отличие от бедноты преимущественно в роли сдатчиков. Так, по бюджетным данным первой половины 1920-х годов, 15 % середняцких хозяйств по Центрально-промышленному району нанимали средства производства, а сдавали их соответственно 25 % и 42 %^[296].

Зажиточные хозяйства — еще один интереснейший объект для изучения социально-экономических процессов на селе в период восстановления хозяйства. Источники доходов зажиточных крестьян принципиально не отличались от доходов других слоев крестьянства. Об этом свидетельствуют и крестьянские бюджеты. Самое состоятельное хозяйство зафиксировало бюджетное обследование Курской губернии в 1923 году. В нем насчитывалось 29 человек, в том числе 13,6 полных работников. В хозяйстве имелось четыре лошади, 7 голов крупного рогатого скота, 14 голов всего скота, четыре плута, одна соха, четыре сельскохозяйственных машины, 29 дес. посева. Но хозяйство выделялось на фоне других, подобных ему (по производственным мощностям) производством товарных культур. Посевы пшеницы, сахарной свеклы, подсолнуха и бахчевых составляли 7,5 дес., в то время как в других (как правило середняцких) хозяйствах посевы под техническими культурными — от 0,8 до 0,95 дес. Отсюда и более высокая доходность земледелия в этом хозяйстве. Одна десятина посева давала валовой продукции на 125,9 рублей против 69,9–78 рублей у других крестьян. Источником более более высокого благосостояния был собственный труд членов семьи. Из всей суммы годового расхода в 5329 рублей на аренду земли тратилось 188,9 рублей и на наем рабочей силы 39,5 рублей^[297].

Противоположный полюс деревни был представлен сельскохозяйственным пролетариатом. Отношения найма рабочей силы, частично легализованные в 1921–1922 годах, заметно возросли к 1924 году. Если накануне введения нэпа в стране было зарегистрировано 816,2 тысячи наемных сельскохозяйственных рабочих^[298], то в 24-м — 2184 тысячи^[299]. Однако несмотря на заметное увеличение батрацкой армии, она не достигла дореволюционного уровня. Нужно также учитывать, что большая часть сельскохозяйственных рабочих была занята в хозяйствах социалистического типа, прежде всего в совхозах.

Бесспорно, уже первые два-три года новой экономической политики показали, какую огромную жизнеспособность заключает в себе крестьянское хозяйство. Буквально за год-полтора, несмотря на периодическое воздействие на аграрный комплекс неблагоприятных природных условий хозяйству удалось восстановить свой внутренний механизм, сбалансировать удельный вес производительной и потребительной сферы, и активно заработать в качестве поставщика товаров на рынок.

В отчете Курского губернского ЭКОСО Совету труда и обороны о своей деятельности с 1 октября 1921 по 1 апреля 1922 года говорится, что подъему сельского хозяйства главным образом содействовали: 1) декрет о запрещении переделов; 2) замена продразверстки продналогом и свободное распоряжение излишками продукции хозяйства; 3) массовая агропропаганда — печатная и устная и 4) организация сельскохозяйственных курсов^[300].

Конечно, в отчете содержится определенная доля лукавства. Факт свободного распоряжения «излишками» сдвинут на второй план. Но даже между строк пункта «запрещение переделов» можно усмотреть настоятельное требование деревни — требование определенной стабильности. Последнее, в сочетании с экономической свободой породило удивительный эффект — хозяйственное возрождение крестьянского хозяйства в первые годы новой экономической политики.

В одном из писем, сотнями приходящими в редакцию «Крестьянской газеты», с известной долей патетики, звучал своеобразный гимн нэпу: «Сейчас каждый крестьянин чувствует себя свободным, и жизнь наладилась очень хорошо. До революционного времени в нашей деревне было пятнадцать плугов деревянных и три железных, восемь борон деревянных, семь борон с железными зубьями. А в настоящее время наша деревня чувствует себя, что она пришла к жизни и имеет девять железных плугов и четырнадцать железных зубьев борон, и переходят все на многополье, до военного времени наша деревня ни одного фунта не сеяла клевера, в настоящее время посеяли 5 пудов чистого клевера, но и во всем крестьянстве жизнь улучшается, есть много племенных жеребцов — 4 штуки и 2 племенных бычка, 4 дрог на железном ходу и 2 линейки, 1 дрожки, а до сего времени (то есть до введения нэпа) этого в нашей деревни ничего не было, пахали деревянным плугом да сохами, бороновали тоже деревянным бороном, ездили на повозках (на) деревянном ходу. Так что наша деревня стремится к жизни…»^[301].