Глава 5

Рамина

В это трудно поверить, но я рада новости, что вместе с маленькой Лалерин приезжает её отец и доставшийся мне по наследству жених миразу Рифат. А всё потому, что обследование покоев Мирэн привело меня к неутешительным выводам, что из них выбраться будет почти невозможно, если не осмотреться на местности.

Не заметив на окнах решёток, уже и обрадовалась — уж спуститься я придумаю как. Мирэн была девушкой хрупкой, так что её вес руки-ноги без проблем выдержат, главное знать, что делать. Но меня постигло жесточайшее разочарование. Стоило выглянуть в окно, сразу стало понятно, почему нет решёток. За стеклом вместо просторов неведомой мне Босварии, раскинулся роскошный, ухоженный, красивый, с фонтанами, деревьями и цветником… внутренний двор. Чтоб вам пусто было!!! Ну кто такое вообще придумал?!! Клетка, так ещё и без вида на свободу. Кошмар. Надо отсюда выбираться как можно скорее, так и с ума сойти недолго. Я — создание свободолюбивое. Меня закрывать нельзя. Всем же хуже будет.

Вот и получилось так, что уже готовый набросок плана пришлось отвергать за несостоятельностью. И обследовать покои дальше, изучая мебель, предметы декора, дополнительные помещения. А потом звать Гапку и осторожно с ней разговаривать, провоцируя на подробности. В результате к вечеру голова просто гудела от обилия деталей и сведений, которые надо было не просто осмыслить, а ещё и сообразить, как их использовать. Когда пришла пора ложиться спать, я в результате ещё долго не могла уснуть, ощущая информационный перегруз. А ещё… Меня подгоняло острое внутреннее знание, что бежать надо в ближайшие дни, а рабочих идей, как это сделать, в голове пока не водилось. Из комнаты не выпускают, стерегут. Планировки дворца я не знаю. Что за его пределами — тоже. Так и хочется себя пожалеть. Но, если уж смерть — не безвыходная ситуация, то это, тем более. Всё равно найду способ.

С этой мыслью я и уснула. Сильно надеясь, что мне приснится Тай. Но ночь пролетела, как один миг без сновидений. Зато утром я почувствовала себя совсем бодрячком, и от этого ощущения буквально плясать хотелось. Я — здорова! Здорова! Меня ничего не болит! И в моих силах прожить долгую счастливую жизнь. Гапка явилась на первый зов, недоумевающе таращась на мою широкую улыбку.

— Госпожа? Что сделало вас такой радостной?

— Не поверишь, няня. Новый день. И то, что я в нём жива, — слетела с моих губ чистая правда.

Я видела, что моё объяснение старушке пришлось по душе, хоть и удивило. И в который раз задумалась должна ли я ей открывать правду, или нет. С одной стороны, это опасно, а с другой, позволило бы мне открыто расспрашивать няню обо всём. Может я могла бы как-нибудь убедить пожилую женщину правильно отреагировать? Надо будет потренироваться сознательно на людей воздействовать. Кстати, насчёт тренировок. Как бы мне не хотелось взяться за свою физическую форму, если придётся бежать в ближайшие пару дней, сейчас лучше ничего не начинать. Стоило только представить, какой крепатурой поблагодарит меня тело Мирэн после первых тренировок, и как с этими ощущениями будет «легко» выполнить побег, энтузиазм уступил место здравому смыслу.

За завтраком и этими самыми размышлениями меня и застала неожиданно явившаяся в «мои» покои Тамира.

— Доброе утро, Мирэнхаш.

— Здравствуйте, мама, — поднявшись, склонила я голову. Не знаю, правильно ли, но никого не перекосило, значит сойдёт.

— Я получила послание от твоего будущего супруга, — с упором на последние слова, сообщила она, явно проверяя мою реакцию.

Так, губками дрожим, глазки опускаем и смиренно интересуемся.

— И что же мирази Рифат написал?

— Он сообщил, что привезёт дочь лично. И что желает пообщаться со своей невестой. Ты должна быть готова в полудню, чтобы встретить их вместе со мной в общем зале. И когда твой жених приедет, ты будешь с ним мила и приветлива. И никаких истерик! Поняла меня?!!

Я смогу выйти из комнаты. Только не бы не выдать, насколько эта новость меня радует.

— Поняла, мама. Я буду мила и приветлива, — изображаю полное смирение, отчего Тамира довольно кивает. Жуть. Вот это мамаша. Сомневаюсь, что она хотя бы минуту свою дочь на руках держала. Наверное, спихнула сразу на нянек.

Убедившись, что я её поняла, и не собираюсь создавать проблемы, принчипесса Тамира удаляется, а я прошу Гапку наполнить мне ванну и, пока буду купаться, подобрать мне наряд, чтобы скромно, но изысканно красиво. Будем усыплять бдительность.

И вот наконец этот полдень. На мне нежно-голубой наряд, вышитый белым шёлком и жемчугом. Головной убор проще по крою, чем тот, который я видела на матери Мирэн, и называется хариджи. Он полностью скрывает волосы, закрывает лоб и нижнюю часть лица, оставляя открытыми лишь глаза. Но выглядит красиво и для меня по-восточному экзотично. Хотя, каждый день такое носить я бы точно не хотела.

Рассудив, что вряд ли мне позволят разгуливать по дворцу без сопровождения — а вдруг принцесса Мирэнхаш от своего «счастья» принудительного спрятаться надумает? — просить Гапку идти со мной я не стала, а сама решительно толкнула дверь, чтобы наконец выйти из своих покоев. За дверью, как и ожидалось, обнаружились стражники, и меня под конвоем повели знакомиться с женихом и племянницей.

По дороге я очень старалась не выдавать свой пристальный интерес к окружающему, но тем не менее из-под ресниц отмечала и роскошный интерьер, и направление движения, и расположение комнат в коридоре. Интересно, выходят ли те, что напротив моей, окнами за пределы дворца? По идее должны. Ну не может ведь там быть ещё один внутренний двор. Это вообще уже какая-то слишком странная планировка получится. После коридора были ступеньки, какой-то зал, с фонтанами, красивыми резными расписанными арками и белыми колоннами, потом ещё коридор, широкая деревянная дверь, от которой пришло ощущение какой-то пульсации, потом ещё коридор и наконец большой зал, где меня уже в компании нескольких служанок ждала Тамира, тоже с закрытым лицом.

Окинув мой наряд оценивающим взглядом, она, кажется, остаётся довольна. Глазами указав мне на место рядом с ней, женщина устремляет всё своё внимание на высокую под потолок двухстворчатую дверь, которую как раз начали открывать двое стражников.

Шаги я слышу ещё до того, как вижу его. В зал, ведя за руку маленькую девочку, лет четырёх-пяти, входит высокий широкоплечий мужчина в тёмном. Лицо холодное, жёсткое, довольно резкое, хотя, конечно, не уродливое. В чёрных волосах едва заметна лёгкая седина. Движения выверенные, хищные. И взгляд, от которого мороз по коже. Особенно, когда он останавливается на мне, и ледяная отстранённость стирается чем-то тёмным, опасным, одержимым.

— Приветствую вас, ваше высочество принцесса Тамира, ваше высочество принцесса Мирэнхаш, — останавливаясь напротив нас, учтиво и обманчиво мягко здоровается гость, лишь мельком взглянув на стоящую рядом маму Мирэн, и снова переводит немигающий взгляд на меня. А я уже вполне натурально начинаю побаиваться. Поднимать глаза и встречаться с ним взглядом мне уж точно не хочется.

— И я вас приветствую, миразу Рифат, — величественно склоняет голову Тамира, после чего слегка поворачивается ко мне. Ага, значит отмолчаться не получится.

— Доброго дня, миразу Рифат, — не поднимая голову, произношу вежливо, буквально кожей чувствуя его внимание, несмотря на закрытую одежду.

Чтобы не смотреть в пол, цепляюсь взглядом за крошечную фигурку племянницы Мирэн. Она в этих босварийских девчачьих нарядах выглядит хрупкой тихой куколкой, царапая что-то внутри меня. Такая маленькая. И уже пешка в играх взрослых. Жалко до слёз. Повинуясь внезапному, но непреодолимому порыву, шагаю к девочке, застывшей рядом с отцом.

— Здравствуй, Лалерин.

Она неожиданно вздрагивает и поднимает на меня глаза цвета горького шоколада, в которых плещется удивление, недоверие, надежда… Личико скрыто, но от этого детского ранимого взгляда мурашки бегут по коже.

— Не знаю, помнишь ли ты меня, Лале. Я сестра твоей матери… Мирэн.

— Я тебя помню. Здравствуй, тётя Мирэн, — едва слышно произносит крошка, потом смотрит на свою бабушку и заученно здоровается: — Здравствуйте, принцесса Тамира, — и снова опускает взгляд. М-да.

— Здравствуй, Лалерин, — немного смягчается мегера, и дав знак служанкам, застывшим позади неё, сообщает девочке: — Тебя сейчас отведут в твои новые покои. А потом мы с твоей тётей Мирэн к тебе зайдём. Побудешь это время с нянями?

Малышка послушно кивает и позволяет себя увести, даже не взглянув на отца. Тамира же обращается к своему зятю.

— Миразу Рифат, вы писали, что желаете поговорить. Прошу, за мной.

Получив его утвердительный кивок и подхватив меня под руку, она устремляется куда-то прочь из зала. А позади слышатся мужские шаги. И почему у меня создаётся впечатление, что меня ведут на заклание?

Вскоре мы оказываемся в большой комнате, похожей на гостиную. Низкие диванчики, пушистые ковры, столики с креслами, вазы с цветами, изящные ажурные светильники. Всё красиво, но без души как-то. Тамира, отпустив мой локоть, разворачивается к мужчине, который зашёл следом и остановился у двери, собираясь что-то сказать. Но не успевает.

— Я хочу поговорить с своей будущей женой наедине, — он говорит тихо, и этот голос напоминает острую сталь спрятанного под бархатом клинка.

— Миразу Рифат, я понимаю ваше желание познакомиться с Мирэнхаш ближе и с разрешения мужа иду вам навстречу, нарушая устаревшие условности… — пытается возражать хозяйка дома.

— Через две недели ваша дочь войдёт в мой дом, как жена. Я чту её честь, скромность и невинность, но говорить с ней хочу без свидетелей, — мужчина по-прежнему не повышает голос, но от ноток ледяной угрозы в нём становится зябко. И жутко как-то.

Мать Мирэн гордо вскидывает подбородок, но в глазах я замечаю искорку страха.

— Хорошо. У вас есть полчаса, — цедит она сквозь зубы и реально уходит. Оставляя меня сам на сам с этим жутковатым мужиком, который вполне может посчитать, что раз девушка уже почти жена, то и ждать ничего не надо.

Пользуясь тем, что стою к нему в пол-оборота, пытаюсь прикинуть, что можно использовать в качестве оружия, если придётся отбиваться.

— Ты всё ещё боишься меня, — произносит он, подходя ближе, застывая рядом, но хотя бы не касаясь.

— Да, — выдыхаю, не видя причин лгать. Откуда-то знаю, что мой страх он чувствует. Как чует страх своей жертвы хищник.

— Но тебя уже не трясёт от одного моего присутствия, — констатирует Рифат. Он возвышается надо мной и давит своей тёмной удушливой энергетикой. Паника Мирэн становится всё более понятной.

— Мама объяснила мне, насколько я ошибалась в своих выводах относительно вас, — пытаюсь я дать объяснение тому, что не настолько трепещу, как моя предшественница.

— Меня радует, что ты решила смириться. Я не хочу… тебя обижать, — в его голосе слышится удовлетворение, но и едва заметную паузу я замечаю, отчего мысли скачут испуганными зайцами.

— А чего же вы хотите? — дрожь даже не приходится изображать.

— Тебя, крошка Мирэн. Я хочу тебя. Твоей покорности. Твоего смирения передо мной. Хочу взять твою невинность, научить тебя дарить мне удовольствие и получать наслаждение от того, что я буду с тобой делать. Хочу, чтобы ты стала моей послушной девочкой. Не заставляй меня принуждать тебя, смирись и станешь моей драгоценной принцессой.

— Драгоценной принцессой взаперти? — закрывая глаза, интересуюсь я. Пытаясь не думать о том одержимом голоде, что звучит в его словах.

— Это от тебя зависит. Если покажешь мне, что принимаешь меня как своего будущего мужа и господина, я попрошу твоего отца отменить свой приказ держать тебя взаперти, — вкрадчиво сообщает мне мужчина.

О-о-о, вот это было бы здорово. Если бы не одно «но». Мало ли что он захочет взамен.

— И как я должна это показать? — осторожно интересуюсь я.

— Сними хариджи. Я хочу снова видеть, что будет мне принадлежать.

И всего-то? В чём подвох? Хотя, если для Мирэн открыть лицо мужчине, означает признать его право видеть её, быть мужем, то это может считаться веским доказательством её смирения. Пф. Ладно. Снимем. Мне ж то фиолетово видел он моё лицо, или нет. А вот послабление контроля будет нелишним. Тут главное изобразить внутреннюю борьбу. Надо представить себе, будто я перед ним не платок с головы снимаю, а, как минимум, трусы.

Крепко зажмурившись, я неуверенно киваю, изображая своё, трижды ха-ха, смирение. Поднимаю дрожащие руки к виску и принимаюсь бороться с маленькой незаметной застёжкой, которая держит ткань на лице. От мужчины слышится сдавленный выдох и волна пугающего напряжения. Что ж ты озабоченный такой? Позволяю себе вздрогнуть и замереть. Я же невинная затюканная Мирэн сейчас, мне пугаться положено.

— Не останавливайся, девочка, — хрипло велит он. — Я тебя не трону сейчас.

Ну ла-а-адно, уговорил. Я, конечно, боюсь-боюсь. Но чего не сделаешь для пользы дела? Ещё одно движение и вышитая серебром ткань падает с лица. Чувствую его движение, Рифат делает шаг и становится прямо напротив меня.

— Посмотри на меня, Мирэн.

Я смиренная. Я смиренная. Смиренная, прям ужас. Медленно поднимаю глаза и ловлю его взгляд. Смотри на меня. Нравлюсь? Хочешь? Смотри.

— Ты стала ещё прекрасней, — почти выдыхает он. И смотрит. Глаза в глаза. — Сними хариджи с волос. Я хочу их увидеть.

Ага. Этого сбить с толку значительно сложнее, чем целительницу. Тут надо очень тонко и осторожно. Как по осеннему льду.

— Не пугайте меня, миразу. И я не буду вам противиться. Вы ведь хотите моей покорности.

— Больше жизни хочу, — сипит он, как завороженный. А, собственно, почему как? Завороженный и есть. Я прям сама себя бояться начинаю. Даже не верится, но у меня получается. Какое-то глубинное интуитивное знание подталкивает, подсказывает что делать, чтобы заморочить, убедить, заставить поверить в то, в что я хочу. Главное правильно хотеть. Не противореча.

— Сидя взаперти, как узница, я не могу смириться. Никак не могу. Я ведь не узница. Я ваша девочка.

— Моя… — его карие глаза темнеют до черноты.

— Взаперти я чахну и думаю глупости. Отмените моё заточение, Рифат. И я буду вам очень-очень благодарна. Вы же хотите, чтобы я была вам благодарна. Чтобы я подчинилась добровольно.

Он всем телом подаётся ко мне, обдавая жарким дыханием, и я едва не теряю контроль над ситуацией. Ой-ей. Осторожно, Ромка! Осто-ро-жно! Теперь чтобы смотреть ему в глаза, приходится голову запрокидывать, настолько он выше. Эх. Я не была настолько миниатюрной, как Мирэн.

— Жена подчиняется мужу. После свадьбы. Помогите мне не бояться этой свадьбы. Пожалуйста, — прошу всем сердцем, продолжая смотреть ему в глаза, заставляя себя, и в результате его, верить в то, о чём говорю. — Пожалуйста, Рифат.

— Не бойся нашей свадьбы, я помогу, — капитулирует его сознание.

— Спасибо, Рифат. Я благодарна, — и закрепляем эффект конфетой. Стараясь не путаться в движениях, я медленно отстёгиваю хариджи на горле и стягиваю его с головы под немигающим взглядом мужчины. И отпускаю этот голодный пугающий взгляд, позволяя на себя полюбоваться.

Мирэн оставила мне в наследство длинную густую косу, которую, пришлось закалывать на затылке, чтобы кончик не болтался ниже края хариджи. Мои собственные волосы в прошлой жизни когда-то были светлее с рыжинкой, и такие длинные я никогда не отращивала, неудобно ведь. Но мне нравится эта роскошная красота. Жалко будет отрезать. Может получится как-то спрятать?

Нравятся они не только мне. Рифат шумно втягивает воздух, буквально пожирая меня взглядом.

— Распусти, — приказывает хрипло.

Вынимаю шпильки, и коса тяжело бьет по плечу, но скользнуть на спину не успевает перехваченная мужской рукой. Он неспеша, как в замедленной сьёмке, тянет её, наматывая кончик на ладонь. И теперь уже сам гипнотизирует меня взглядом. Тёмным, порочным, голодным, пугая до дрожи. Я не Мирэн. И прекрасно представляю, чего ему может от меня хотеться. Я, может, и не против игр пожёстче, но точно не с этим хищником. У меня где-то в этом мире свой имеется. Надеюсь.

— Твоё послушание достойно вознаграждения, Мирэн, — произносит наконец Рифат, наигравшись с моими волосами. Пригладив косу на моей груди. Не трогает он. Как же. — Я сегодня же поговорю с твоим отцом и расскажу, что мы с тобой пришли к согласию и пониманию, что ты согласна стать моей женой, и держать тебя взаперти больше не нужно. Мы ведь пришли к пониманию, Мирэн?

— Да, миразу Рифат, — склоняю я голову.

— Вот и умничка. Будешь меня радовать, и я буду добр с тобой. Это ведь не сложно, правда?

— Нет, миразу, — тихо соглашаюсь я. — Можно я надену хариджи?

Довольный моей покладистостью, он кивает. И я поспешно скручиваю косу обратно, а затем и головной убор надеваю, надеясь, что делаю это правильно. Он вроде бы и не сложной конструкции, но первый раз это самостоятельно делаю.

В дверь стучат. Почти сразу она распахивается и в комнату вплывает Тамира. От её внимательного взгляда, конечно же, не укрывается тот факт, что я как раз опускаю руки от лица.

— Мирэн, возвращайся к себе, — велит она, и я чувствую облегчение. Правильно. Разбирайтесь без меня.

Не прощаясь с недовольным «женихом», проскальзываю мимо неё и выхожу из гостиной. Маму надо слушаться, ага. Особенно, если она так вовремя приходит. А за порогом меня уже ждут сопровождающие. Будем считать этих угрюмых бородатых дядек почётным эскортом.

В покоях Мирэн меня встречает исполненная беспокойства и тревоги Гапка.

— Госпожа?.. — шагает она ко мне.

— Всё хорошо, няня. Я поговорила с миразу. И убедила его, что смирилась со своей участью. А он пообещал мне, что повлияет на отца и меня больше не будут держать взаперти.

— Ох… — выдыхает пожилая служанка.

— Гапка, ты свободно можешь покидать дворец? — интересуюсь я, пока она не успела разволноваться окончательно.

— Да, госпожа.

— Хорошо. У меня будет к тебе просьба. И серьёзный разговор. Потом.

— Конечно, госпожа, — склоняет голову Гапка.

После общения с жутким миразу мне страшно хочется искупаться, смыть из себя липкую грязь его взгляда, но позволить я себе этого не могу. С минуты на минуту может явиться Тамира, мы вроде как должны проведать маленькую Лалерин. Так что очистительные процедуры потом. И разговор с Гапкой тоже.

Принцесса Мегера действительно приходит довольно быстро. Но, как ни странно, про наш разговор с Рифатом и моё предположительно неприличное поведение ничего не говорит, а коротко велит мне следовать за ней. Следовать приходится недалеко. До покоев напротив. Оказывается, именно здесь и поселили маленькую Лалерин.

Девочка обнаруживается в спальне, где сидит на кровати уже без головного убора и хмуро наблюдает за служанками, которые разгружают сундуки с её вещами. Девочка, кстати, оказывается дивно хороша. Пухлые щёчки, на которых скорее всего появляются милые ямки, когда она улыбается, большие тёмно-карие глаза, цветом напоминающие отцовские, естественно, тёмные волосы. В общем восточная красавица. Только очень грустная.

— Тебе нравятся твои новые покои, Лале? — интересуется её бабушка. Довольно сухо, надо признать. Словно не к родной внучке обращается. Хотя, чему я удивляюсь? Если она дочерей выгодно продавать не стесняется…

— Они большие, — безразлично пожимает плечами малышка. Что-то не нравится мне её состояние. Разве дети её возраста могут быть настолько ко всему безразличны?

Однако Тамира ответом внучки полностью удовлетворена. Она некоторое время наблюдает, правильно ли служанки выполняют свои обязанности, выдаёт им ценные инструкции. Потом точно так же инструктирует появившуюся рядом и склонившуюся в низком поклоне женщину, оказавшуюся няней, и собирается удалиться, выжидающе взглянув на меня.

— Я хочу побыть с Лалерин, мама. Если ты не возражаешь, — прошу я, ведомая знанием, что так надо, и, подумав, добавляю. — Мне кажется, миразу Рифат именно этого от меня ожидает, как от своей невесты.

Женщина удивлённо вскидывает брови, смотрит на меня испытывающе. Но в конце концов согласно кивает.

— Хорошо. Твой будущий супруг тобой доволен, потому не вижу причин ограничивать ваше с Лале общение. Ей действительно нужна твоя забота. Надеюсь, ты не подведёшь наше доверие.

— Как я могу, мама? — обтекаемо отвечаю ей.

В результате остаюсь почти сам на сам с маленькой девочкой, чья мама недавно умерла при непонятных обстоятельствах. А папа срочно желает жениться на мне, чтобы воплотить в жизнь свои больные фантазии. Уф. Капец. Некоторое время просто смотрю на малышку. А она меня словно и не замечает. Вопрос: «Зачем мне это надо?» в голове даже не возникает. Я чувствую, что ей плохо. И чувствую нужду ей помочь. Как это сделать? Как мне с ней себя вести? Даже понятия не имею. Для начала точно нужно удалить лишние уши.

— Оставь нас, — велю я няне, застывшей у двери. Служанки, закончив с сундуками, к этому моменту уже ушли.

— Ваше высочество… — начинает возражать женщина, явно не собираясь выполнять мой приказ. А от девочки тянет чем-то таким тяжёлым, что кишки внутри сворачивает.

— Пошла вон! — рявкаю я, чувствуя, как поднимается внутри волна ярости. Слишком много мне сегодня пришлось давить в себе себя. Слишком сильно я чувствую потребность спасти ребёнка, пока сама не знаю от чего. И слишком многое эта фифа себе позволяет.

Фифа вздрагивает, сразу теряет весь свой гонор, который решила тут показать затюканной юной принцессе, и убирается наконец прочь. А я осторожно подхожу к маленькой девочке.

— Лале, как ты себя чувствуешь? — интересуюсь я у малышки. Она поднимает на меня рассеянный взгляд, словно только теперь заметила моё присутствие. А может так оно и есть. Моргает грустными потухшими глазками. И молчит.

Приседаю вокруг неё на корточки, всматриваюсь в милое личико и интуитивно тянусь ладонью к её волосам. А дальше происходит что-то жуткое. Меня обжигает первое же прикосновение. И хочется руку отдёрнуть, но я словно приклеенная не могу пошевелиться, больше того обхватываю её личико и второй ладонью, подаваясь к ней всем телом, почти касаясь своим лбом её склонённой макушки. Всматриваясь. Не глазами. Чем-то значительно более глубоким. Божечки, сколько тоски. И страха. И какой-то страшной голодной пустоты. Она сворачивается тёмным коконом вокруг девочки, высасывая все её силы, всю жизнь. Малышка Лале любила свою маму. И мама любила её. Так сильно любила. Но её не стало. И пришла чужая страшная женщина, пугая, рассказывая, что Лале теперь никому не нужна. Никому. Ей так хочется к маме. Ей она всегда была нужна. А сейчас никому. Может, если умереть, мамочка снова будет рядом? Боль, тоска, обречённое чувство ненужности пожирают её изнутри. И словно этого мало, чужая ненависть оплетает то, что я могу назвать разве что аурой крошки. Ненависть и пожелание смерти. Потому что ЕГО дочь, потому что от другой женщины.

Так нельзя оставлять. Это возможно не убьёт, но сломает, покалечит. Потому что никто и не додумается помочь. За что же это тебе маленькая? Как снять эту грязь? Глажу шелковистые волосики, чувствуя, как подкатывает к горлу горечь. И замечаю, что мои пальцы сминают мутную грязь, вокруг малышки. Вспоминаю собственное желание искупаться и смыть всё лишнее. Может я смогу ей помочь?

— Лале, я хочу искупать тебя с дороги. Не испугаешься?

Она вяло качает головой. Сонная. Уставшая.

Поднимаюсь на ноги и беру её за руки, чтобы поднять. Малышка послушно встаёт. Ну что ж. Попытка не пытка.

Спустя почти час с лишним я выношу из ванной завёрнутую в полотенце спящую Лале. Довольная до нельзя. Оказывается, я таки ведьма. Иначе объяснить то, что я сумела сделать, просто не получается. Стягивая грязь и тьму с ауры ребёнка, смывая это, очищая её для новой жизни, я чувствовала себя так, словно творила самую правильную и естественную на свете вещь. Осталось уложить её. И позвать эту наглую няню, пусть посидит с ребёнком. Мне тоже искупаться позарез надо.

Уже поднимаясь, я бросаю взгляд на окно напротив кровати. И замираю. Там за стеклом и ажурными ставнями, закрытыми вверху на засов, вдалеке виднеются горы. Словно завороженная, подхожу ближе шаг за шагом. Пока не упираюсь в широкий подоконник с наваленными на нём подушками. Там действительно горы. И сады. Белеющая дорога вьющаяся и исчезающая между деревьями. И никаких стен напротив. Кажется, я нашла путь к свободе. Едва дыша, впитываю это волшебное зрелище. И неохотно от него отрываюсь, чтобы вернуться в свои покои. Теперь допрос Гапки ещё более актуальная необходимость.

Можно ведь спросить, что она мне посоветует, куда податься, какую дорогу выбрать. И уже от этого плясать. А завтра попрошу достать мне мальчуковую одежду и отправлю её прочь из дворца. Чтобы не подставлять своим побегом. Детали ещё продумаю. Но свет в конце туннеля уже определённо видно.

А спустя несколько часов, узнав всё о близлежащем городе, окрестностях, и возможных путях к Обители Праматери, беспрепятственно проведав всё ещё спящую Лалерин, я уснула, абсолютно довольная собой. И внезапно почувствовала, как меня обнимают такие знакомые руки.

— Рами, душа моя. Наконец-то…