Глава 8

Ангелина Петровна, как это часто случается, долго оставалась единственным человеком, не знающим о романе своего мужа с актрисой Кобцевой. Она потом постоянно недоумевала сама на себя и никак не могла взять в толк, почему она была так слепа и глуха, почему ей не казались подозрительными очевидные вещи? Ведь они были так близки, так дружны с Тимофеем! И в какой момент вдруг стало холодать, а потом и образовался лед на их отношениях? Ангелина не находила ответа. Ведь она столько сил положила на то, чтобы сделаться столичной дамой, изысканной и образованной. И ведь ей это почти удалось! Но оказалось, что труды напрасны, что все усилия ни к чему!

Нет, вовсе не в модных платьях дело. Не в манерах и правильно произнесенных французских фразах. Все дело в том, что в душе одного из любящих умирает эта самая любовь. Или же то чувство, которое там прежде пышно цвело, заполонил собою новый, сильный молодой сорняк.

Сын Гриша, которому уже исполнилось двадцать лет, в отличие от матери, был не настолько слеп, чтобы не замечать непристойной ситуации. Но он не смел попрекнуть отца, которого побаивался, и не мог намекнуть матери, которую обожал и боялся оскорбить. От того он мучился и постепенно стал избегать дома, боясь откровенных разговоров. Тем более что и в его жизни появилась нежная привязанность. Гриша влюбился и намеревался свататься.

Нет, что-то все-таки витало в воздухе, какая-то недосказанность, скрытая напряженность, но Ангелина не могла понять, что происходит. Отчего Тимофей такой раздраженный? Не ладятся дела? Но она и раньше не совала нос туда, куда не следует. Может, что-нибудь болит? Но ведь если у Тимоши что болит, так весь дом ходуном ходит. Толкушин часто не приходил домой ночевать, но и на это она старалась найти объяснение. Устал, остался в конторе. Не хотел являться домой навеселе, помнил еще, как била клюкой покойная Устинья Власьевна.

А Толкушин метался, маялся. Белла ворвалась в его жизнь, как весенняя гроза, которая приносит свежий ветер в закрытые наглухо комнаты. По возрасту она годилась ему в дочери. Но это обстоятельство Тимофея Григорьевича совершенно не смущало. Он чувствовал себя, наверное, еще более молодым, чем двадцать лет назад.

Белла появилась в театре, и тотчас же пошли разговоры о ее романе с Нелидовым — автором модных пьес. Ее утвердили на главную роль. Толкушин иногда захаживал на репетиции, и поначалу он присоединился к тем, кто высказывал недоумение. И что это Рандлевский нашел в этой бездарной и вульгарной особе? Но не прошло и недели, как эта особа уже сидела у него на коленях, и он чувствовал себя счастливым и глупым. Его по-детски радовало, что лакомый кусочек достался ему, а не литератору. А может, второй раз жениться? Эта коварная мысль в первый раз посетила его, когда он однажды проснулся не дома, в постели с женой, а на широкой постели с Беллой. И ему смертельно не захотелось уходить. Вот тогда он снял квартиру и почти поселился в ней.

Театр гудел, смаковал новость. Белла стала недосягаема для недоброжелателей, и они прикусили злые языки. Рандлевский только усмехался. Ему все равно, чьей любовницей окажется его протеже. Удивительно, но его самого ее прелести не привлекали. Видимо, любовь к театру захватила все его существо. Главное, что эта вульгарная, недалекая, как казалось на первый взгляд, провинциальная актриса идеально подходила под странные мистические роли, сочиненные Нелидовым. Жена Нелидова, Соломея, бывшая доселе непревзойденной примой театра и бесспорной любимицей публики, вдруг померкла и поблекла. Ее звезда стала стремительно угасать, что только подбавило огоньку в театральные сплетни и досужие разговоры. Ведь так сладостно отплясать на теле умирающего льва или в данном случае львицы!

А Толкушин тем временем мучительно искал ответ, как поговорить с женой, как расстаться с ней мирно, без трагедии, слез и истерик? Он был так ослеплен страстью, что совершенно не считал себя виноватым, полагая, что безумная любовь оправдывает любые деяния. И жена должна, просто обязана его понять и простить. Потому что она его любит. Он много раз проговаривал про себя слова, но так и не решался их произнести. Иногда ему казалось, что она вот-вот уже догадается.

Но все оставалось по-прежнему. По-прежнему на него смотрели ясные любящие глаза. И нежный голос с неизменной лаской спрашивал его о чем-то. В какой-то момент Тимофей Григорьевич даже удумал просить сына стать посредником между ним и женой, но вовремя опомнился. В конце концов он решил положиться на волю божью.

Между тем жизнь в доме Толкушиных шла своим чередом. Сын Гриша, единственный наследник, любимец родителей, никак не хотел идти по стопам отца и посвящать себя коммерции. Он пожелал поступить в университет и заняться историей и философией. Поначалу Тимофей Григорьевич раскричался и расшумелся на юношу. А потом отступился и дал согласие, полагая, что университетское образование мальчику не помешает, никуда он не денется, поневоле отцовское дело подхватит. Тем более что вдруг жениться надумал. В такие-то юные годы!

— Ты только подумай, мать, жениться в двадцать лет! Совсем дите, а к венцу! — Тимофей шумел в гостиной скорее так, для вида. Пускай сын женится, Ангелина станет бабушкой, займется невесткой, внуками. И вся ее любовь туда и уйдет. И будет ей не до него, глядишь, и разойдутся потихоньку.

— Да уж лучше пусть женится, — кротко улыбалась жена. — Глядишь, не будет буянить и куролесить, как ты бывало в молодости!

«Буянить и куролесить… в молодости! — хмыкнул про себя Тимофей. — Знала бы ты, милая…»

Невесту Гриша нашел себе тоже в купеческой семье. И приглянулась она ему именно потому, что он увидел в ней точную копию матери в юности, как она рассказывала. Такая же скромная улыбка, сдержанные манеры, трогательное выражение чувств. И коса в пол. Как у мамы, только коса Ангелины Петровны уже поредела, и редко сын видел ее распущенной. Все обернутая вокруг головы или убранная в высокую пышную прическу.

Невесту, как и подобает, держали в строгости. Она никогда не оставалась с женихом наедине, всегда принимала молодого человека вместе с матерью. Гриша страдал от невозможности шепнуть девушке ласковое слово и умолил Ангелину Петровну сопровождать его в дом невесты. Теперь Толкушины наносили визиты вдвоем. Мамаши предавались мечтам о близком счастье детей, а молодые в это время могли перемолвиться нежными словами. И обменяться страстными взглядами. Уже листали модные журналы и выбирали фасон свадебного платья, составляли меню свадебного обеда и почти назначили день венчания. Как вдруг грянул гром.

Однажды поутру к Толкушиным явился отец невесты. Ангелина Петровна, не ожидавшая утренних визитов, изумилась и захлопотала. Крикнула горничную подать гостю чаю.

— Полно, матушка, не хлопочи. Не надобно мне чаю, не чаи распивать я сюда приехал, по более важному делу. — Гость насупился и присел на край дивана.

Что-то в его интонации насторожило Ангелину Петровну, и тревога закралась в ее душу. Неужто передумали, неужто откажут? Или приданое… Но далее она не успела домыслить.

— Так вот, любезная Ангелина Петровна, я к вам спозаранок по важнейшему делу.

— Важнейшему! — всплеснула руками хозяйка. — А ведь мужа-то нынче дома нет!

От этих слов гость как-то странно усмехнулся и кивнул головой, словно именно этого он и ожидал.

— Так понятно, что нету… — протяжно произнес собеседник. — Оттого я и явился.

Ангелина непонимающе уставилась на него.

— Ты, матушка, Ангелина Петровна, из наших, купеческих. Знаешь, как мы дочек воспитываем, тебя саму отец держал в строгости. Сама сказывала. Потому что мы своему дитю, как истинные христиане, желаем только добра…

— Ну, конечно же, а как же иначе! — пролепетала Ангелина Петровна, все еще не понимая, куда клонит гость.

— И посему никакого блуда, пакости никакой не дозволю! Не войдет дочь моя в дом, где не почитаются заповеди Божьи! — вдруг озлясь, вскричал собеседник.

— Батюшка! Господь с тобой! — побелела Толкушина. — Не пойму, о чем ты. Неужто Гриша? Да не мог он, молод, юн. Напраслину возводишь, сударь!

— Нет, Ангелина Петровна! Ты либо или глупа, прости господи, и слепа, как крот, или взаправду ангелам подобна и грязи в собственном доме не видишь! Не о Грише толкую я, а о твоем Тимофее.

— Что о Тимофее? — едва промолвила Ангелина Петровна.

— Вижу я, сударыня, что ты и впрямь ничего не ведаешь. Под носом своим не видишь, что муж твой самый что ни на есть греховодник. Открыто живет с полюбовницей из театра, и все об этом знают, кроме тебя! Слава богу, и мы с женой теперь знаем, и дочь наша тоже. Поэтому не обессудь, матушка, но сына твоего в нашем доме более видеть не желаем. И нашей дочери он отныне не жених! Не можем мы породниться с бесстыжим греховодником и отдать девочку в семью, где не почитают Господа нашего и открыто попирают заповеди его!

Ангелина Петровна слушала гостя, и в голове ее вдруг наступила полная ясность. Как будто нашлась частичка мозаики, которая до этого затерялась, и картинка не складывалась. Теперь все сложилось, и все нашло свое объяснение.

— Да ты побледнела, голубушка! — Гость с сочувствием посмотрел на Толкушину. Ее истинное горе и подлинное неведенье поразили его. — Может, людей позвать, да за доктором послать?

— Да нет уж, доктор мне не поможет, — едва ответила Ангелина Петровна. — Помилуйте, пощадите Гришу, ведь он не виноват! Ведь он любит вашу дочь! Богом клянусь, жизнью своей, что он будет ей верным мужем! — выдавила из себя несчастная мать.

— Э, милая! Не зарекайся! Как говорится, яблоко от яблоньки… Впрочем, толковать мне больше не о чем. Прощайте!

Гость быстрыми шагами направился к двери. Хозяйка смотрела ему вслед, как приговоренный к казни, который узнал приговор. Дойдя до двери, несостоявшийся свояк с чувством произнес:

— Прости, Христа ради, — и с силой закрыл за собой дверь.