25
Виктор остановился у камина, камень приятно холодил руку. Из-под ног бежал ковер с неярким и сложным узором, блеклость и затейливость которого доказывали ценность и подлинность. Его камин. Его ковер. Его кресла, диваны, столы, столики, вазы, консоли, лампы, полки, плитки. Его дом. Его?!
Камин, ковры, кресла, столы, диваны, лампы – каждая вещь в этом доме была продумана, найдена, выбрана мамой – на дизайнерских и антикварных ярмарках в Копенгагене, в Лондоне, в Париже, в Стокгольме. Мама не родилась со вкусом и знаниями. Мама училась, смотрела вокруг, набиралась знаний, мама интересовалась. Премьеры, наделавшие шуму, книги, о которых писали, мама ходила на выставки. Мама выглядела, как ее европейские сверстницы: элегантно. А он… Если бы не мама, он бы до сих пор жил в «евроремонте» под «малый дворцовый стиль» и ходил в долгоносых черевичках «Гуччи». «А что такого?» Да ничего! Ничего «такого», asshole.
Борис стоял к нему спиной.
– Ты когда уезжаешь? – спросил он пасынка, не обернувшись. «Что-то очень интересное в телефоне, – отметил Виктор. – И я даже догадываюсь что – Tinder». Постарался – ради мамы – говорить не слишком грубо:
– А что, уже надоел?
– Нет, – не поддержал презрительный тон, мягко ответил Борис. – Просто интересуюсь. Мама говорила…
На слове «мама» Виктора передернуло. Мама! Подразумевается, мол, что он – папа?
Виктор педантично ответил:
– Я лечу на конференцию в Токио. В Москве только сделал остановку на несколько дней. Был, конечно, и прямой рейс из Амстердама, но мама…
– Подожди, – перебил Борис, подняв указательный палец. Потянулся за пультом телевизора. Виктор скривился: отчима его планы интересовали так же мало, как то, насколько несчастна мама.
Телефон Борис так и сжимал в другой руке. Экран все еще светился, показывая серое оконце входящего сообщения. Номер незнакомый. Тот же, что звонил во время ужина. «ВВС. Включи телек», стояло в сообщении. Борис не сразу сообразил, что речь не о военно-воздушных силах, а британской Би-би-си.
Это не могло быть неважным.
Борис прыгал пальцем по кнопкам, не попадая на нужную. От волнения не мог вспомнить, где ВВС, и даже – знал ли он вообще, где в телеке этот канал. Когда он последний раз смотрел телек? Бросил пульт.
Открыл сайт канала в телефоне.
Преувеличенно-отчетливо двигая губами, дикторша сказала – Борисов примитивный английский тут же брызнул во все стороны, – но все же оставшейся горстки хватило, чтобы понять: русский генерал Соколов бежал в Америку.
– Мама чем-то огорчена, – заговорил Виктор. – Я бы хотел…
Но слова отскочили от спины Бориса, посыпались вниз.
Борис вперился в экран, скликая весь свой небольшой запас английского. Взгляд упирался во что-то постороннее: блестящие пуговицы на пиджаке у диктора. Борис старался смотреть на ее рот, на подкрашенные помадой губы, обминающие звук.
…Сбежал и собирается раскрыть – здесь Борис не понял прилагательное – какие? – какие-то секреты в обмен на защиту ФБР.
Разом вспотели ступни, руки, подмышки.
– Что такое крушиал? – спросил он у экрана, у пасынка.
– Decisive or critical, especially in the success or failure of something, – с презрительной отчетливостью выговорил Виктор.
Борис оглянулся: что за фигня? Но увидел только надменно удаляющуюся спину:
– Нам что, снова пятнадцать? – крикнул. – Переходный возраст?
Телефон в его руке завибрировал – входящий звонок – знакомый незнакомый номер. И тут же вторая линия. Ясен пень, пойдут сейчас звонок за звонком. Он больше не прокаженный. Подождут. А там он сам решит, кого простить – кто еще нужен ему. Борис сбросил вторую линию. Нажал первому вызову accept:
– Я слушаю.
– Авилов, – представился голос.
– Я знаю, кто вы.
Тот добродушно засмеялся:
– Правда?