9. Бетти, где у вас тут бар?

— Прежде чем всё это закончится, кто-то помрёт — сказал я Доку Макги на второй день после начала тура «Bark at the Moon». Док был американским менеджером «Motley Crue»(группы, выступавшей у нас на разогреве) и моим хорошим приятелем.

— Кто-то? — отвечает он. — Не думаю, Оззи, что умрёт лишь кто-то. Пожалуй, мы все умрём.

Наша проблема была связана в основном с «Motley Crue» Тогда группа выступала ещё в оригинальном составе: Никки Сикс (бас), Томми Ли (барабаны), Мик Марс (гитара) и Винс Нил (вокал). Ребята были чокнутыми на всю голову. Что, естественно, я воспринял как вызов. Так же, как в случае с Джоном Бонэмом, я хотел переплюнуть их в этом. В противном случае, я буду не я. Но они тоже были амбициозными чертями. Итак, это было сродни боям без правил каждый день, каждую минуту. Концерты — это цветочки. Главным вопросом было выжить в перерывах между ними.

Самым прикольным было то, что парни из «Motley Crue» одевались как девчонки, но жили, как животные. Даже меня могли кое-чему научить. Куда бы они ни шли, всегда тащили за собой огромный туристический чемодан, набитый самым разным бухлом на любой вкус. Сразу же после концерта чемодан открывался, и адские бестии отрывались вовсю.

Каждую ночь летали бутылки, шли в ход ножи, разбивались носы и стулья, громилось все вокруг. Это был бедлам и ад кромешный два в одном, усугублённый полным хаосом.

Люди рассказывают небылицы об этом туре, а я даже не знаю, сколько в этом правды. Спрашивают: «Оззи, а это правда, что однажды ты втянул носом целую дорожку муравьев с палочки для мороженого?» А я ничего, на хрен, не помню. Хотя не исключено. Каждую ночь я фаршировал нос разной фигней. Постоянно был в отключке. Даже Тони Деннис не устоял. Мы дали ему кличку Капитан Крелл (Крелл — так мы называли кокаин). Однажды, он пробовал втянуть дорожку, хотя сомневаюсь, что его удалось уговорить сделать это еще раз. Наша костюмерша даже сшила ему костюм, на котором красовались инициалы «CK», нанесенные таким же шрифтом как «S» на груди у Супермена.

Мы посмеялись от души.

Настоящее безумие было в Мемфисе.

Как обычно, все началось сразу после концерта. Помню, иду себе за кулисами по коридору в сторону нашей раздевалки и вдруг слышу Томми Ли:

— Эй, Оззи! Старичок! Ну-ка, глянь-ка!

Я останавливаюсь, оглядываюсь вокруг, чтобы понять, откуда доносится голос.

— Сюда, паря! — зовет Томми. — Сюда!

Открываю дверь и вижу его в дальнем углу комнаты. Он сидел на стуле спиной ко мне. Рядом стоят Ники, Мик, Винс, группа техников, все курят, смеются, обсуждают концерт, потягивая пивко. А перед Томми на коленях голая телка делает ему капитальный отсос.

Томми дает знак, чтобы я подошел поближе.

— Эй, Оззи! Зацени-ка!

Ну, я зыркаю через плечо, а там его член. Словно детская ручонка в боксерской перчатке. «Коряга» была такой огромной, что во рту помещалась только одна треть, да и то удивительно, как у телки не выскочила шишка на шее. В жизни не видел ничего подобного.

— Эй, Томми! — говорю. — Кто крайний?

— Садись, чувак! — он мне в ответ. — И снимай штаны. Когда она управится со мной, то отсосет и у тебя.

Я аж отскочил.

— Не хочу вынимать своего малыша рядом с этим чудовищем, которое заполнило собой целую комнату! — сопротивляюсь я. — С подобным успехом я мог бы швартовать буксир рядом с «Титаником». У тебя вообще есть разрешение на ношение такого инструмента, Томми? Опасная штука.

— Старик, ты не представляешь, что ты теряе… Аааа… оооо… ууу…

Я был вынужден отвернуться.

Потом Томми вскакивает с кресла, застегивает ширинку и говорит:

— Пойдем похаваем, чувак, а то я подыхаю с голоду.

Мы зависли в «Бенихане» — японской харчевне, где бифштексы и прочую жратву готовили на глазах у клиента на большой горячей плите. В ожидании пищи мы потягивали пиво и слабые коктейли. Потом на столе появилась гигантская бутылка сакэ. Последнее, что я помню — это была огромная миска супа с вонтонами. После того как расправился с супом, я наполнил до краёв эту миску сакэ и залпом выпил.

— Ааа, — говорю. — Вот это я понимаю!

Все уставились на меня.

И тут встает Томми и говорит:

— Валим отсюда, на хрен! Сейчас Оззи лопнет.

А потом — черный экран. Абсолютно черный. Как будто вырвали шнур из розетки.

Мне рассказывали потом, что я встал из-за стола и, огласив, что иду в тубзик, больше оттуда не вернулся. Затмение продлилось часов пять, и я до сих пор не знаю, что со мной было.

Но я никогда не забуду пробуждения.

Сперва слышу шум: — Зззззыыыммм, ззззыыыымммм, ззззыыыымммм…

Открываю глаза. По-прежнему темно, очень темно, хотя вижу тысячи маленьких светлых точек. «Что за фигня! — думаю. — Я помер, что ли?»

И снова этот шум:

— Зззззыыыммм, ззззыыыымммм, ззззыыыымммм…

А потом запах резины и бензина.

Где-то над моим ухом раздаётся звук сигнала:

— Пи-и-и-и-ип!!!

С криком переворачиваюсь на другой бок.

Ко мне приближаются ослепляющие огни, штук двадцать или тридцать, высотой с офисное здание. Я хочу встать и убежать, как вдруг слышу пронзительный писк, а порывом ветра мне в лицо сыплет песок и гравий.

Я проснулся на разделительной полосе двенадцатирядной автострады. Понятия не имел, как и почему я там очутился. Знал только одно, если хочу жить, то я должен валить с автострады и… отлить, иначе мой мочевой пузырь лопнет. Ожидаю, пока появится просвет между огнями и перебегаю зигзагом через все эти полосы, потому что я еще под мухой. Кое-как мне удается добежать до обочины, хотя меня чуть не задавил мотоцикл на крайней правой полосе. Я перепрыгиваю через ограждение, перебегаю еще через одну дорогу и начинаю искать место, где можно было бы отлить. Вдруг замечаю белую машину, запаркованную в кармане.

«Отлично! — думаю я. — Какое-никакое прикрытие».

Достаю член и начинаю беззаботно поливать покрышку, как вдруг включаются цветные огоньки под задним стеклом, и я слышу этот знакомый отвратительный звук: «И-у, и-у, и-у!»

Просто невероятно, бля! Я мог отлить в тысяче других мест в Мемфисе, но выбрал колесо автомобиля дорожной полиции, припаркованного в отстойнике на шоссе. Полицаи ловили здесь лихачей.

В это время женщина в полицейской форме опускает стекло, высовывается и говорит:

— Отряхивай свой кран и залазь, прокатимся в участок!

Через десять минут я был за решеткой.

К счастью, вышел оттуда уже через пару часов. Я позвонил Доку Макги, и мы договорились, что за мной заедет наш автобус.

Первое, что я услышал, войдя в автобус:

— Эй, Оззи! Старичок! Зацени-ка!

И мы снова упились до потери сознания.

Во время этого тура каждый вечер кто-то из нашей компании попадал в участок. А поскольку Ник и Микки выглядели одинаково — у обоих были длинные черные девичьи волосы — порой случалось, что один сидел за другого.

Однажды ночью, они спали вместе в номере. Никки встает и идет голышом за колой. Автомат стоит в коридоре возле лифта. В то мгновение, когда он нажимает на кнопку, чтобы вытащить колу, открываются двери лифта и оттуда доносится вздох. Никки оборачивается и видит трех женщин среднего возраста, их взгляды полны ужаса.

— Привет! — говорит он, поворачивается и удаляется к себе в номер, как будто ни в чем не бывало.

Через несколько минут стук в дверь. Никки говорит Мику:

— Наверное, группи, пойди открой!

Мик открывает дверь, а там управляющий отеля, коп и одна из женщин, которая была в лифте. Дамочка орёт:

— Это он!

Мика забирают в участок, а бедняга даже не знает за что. Дело в том, что тогда мы были постоянно угашены и редко соображали, что натворили.

Хуже пробуждения посреди автострады было только в Нью-Йорке. После концерта в «Madison Square Garden», мы пошли расслабиться в клуб, который находился в здании, где раньше была церковь. Сидим себе в отдельном помещении, попиваем водочку, заряжаемся коксом, как вдруг ко мне подходит какой-то хрен и спрашивает:

— Эй, Оззи! Не хочешь сфотографироваться с Брайаном Уилсоном?

— А это кто такой — этот Брайан Уилсон?

— Ну, знаешь, Брайан Уилсон. Этот из «Beach Boys».

— Ах, этот! Хорошо! Почему нет.

Только и разговоров было о Брайане Уилсоне, потому что неделю назад утонул его брат Деннис — тот самый, который в 60-е корешил с Чарлзом Мэнсоном. Деннису исполнилось лишь тридцать девять, что было довольно грустно. В-общем, мне сказали пойти и встретиться с Брайаном на лестнице, ну, я и вышел бухой в дым, жду. Проходит десять минут. Потом двадцать. Тридцать. Жду еще пять минут, и тут появляется Брайан. Я уже конкретно злой, думаю, что за хрен. Но с другой стороны, памятуя о Деннисе, решил проявить снисхождение.

— Мне жаль, что так вышло с твоим братом Брайаном — обращаюсь я.

А он молчит. Смотрит на меня удивленно и уходит. Тут у меня лопнуло терпение.

— Сперва ты опаздываешь — говорю я, повышая голос. — А теперь уходишь, бля, не сказав не слова? Знаешь что, Брайан? Забудь об этой фотографии и засунь свою голову в жопу, потому что там ей и место!

На следующее утро лежу в гостиничном номере, голова раскалывается. Звонит телефон, трубку поднимает Шарон.

— Да. Нет. Да. Хорошо. Он? На самом деле? Хм. Хорошо, не переживай, я поговорю с ним. — Она заканчивает разговор, подает мне телефон и говорит: — Звони Брайану Уилсону!

— А кто это такой, Брайан Уилсон?

Шарон заряжает мне трубкой по башке. Бах!

— Ай! Больно, бля!

— Брайан — это живая легенда музыки и ты вчера его оскорбил — объясняет Шарон. — Ты сейчас же позвонишь ему и извинишься!

Память начала возвращаться ко мне.

— Секундочку! — говорю я. — Это Брайан Уилсон меня оскорбил!

— Тебя?

— Да, меня.

— Оззи, когда Брайан Уилсон подошел, чтобы пожать тебе руку, первое, что он услышал: «Привет, Брайан, долбаный ты мудак, я рад, что у тебя умер брат!»

Я моментально выпрямился.

— Я этого не говорил.

— Знаю, за тебя это сказал кокаин, которым ты напичкал свой нос.

— Я бы помнил.

— А вот у других нет проблем с памятью. Они помнят и то, как ты сказал ему засунуть голову в жопу, потому что там ей и место. Вот номер Брайана. Извинись перед ним.

Ну, я позвонил и извинился. Два раза.

С тех пор, я пересекался с ним пару раз. Мы помирились — я и Брайан. Но так и не сфотографировались.

Если кто-то из нас и оказался на краю смерти во время тура «Bark at the Moon», то это был я. Удивительно, но это не было связано ни с алкоголем, ни с наркотиками, по-крайней мере, непосредственно. Это случилось во время двухдневного перерыва после концерта в Новом Орлеане, когда мы снимали в Лондоне видеоклип на песню «So Tired». За короткое время нужно было преодолеть невообразимое расстояние, но уже тогда MTV было важной частью шоу-бизнеса и если они соглашались поставить твой клип в горячую ротацию, альбом практически гарантированно получал статус «платинового». Поэтому мы не жалели ни средств, ни усилий, чтобы их удовлетворить.

Расклад был такой: перелёт из Нового Орлеана в Нью-Йорк, оттуда на «Конкорде» в Лондон, съёмки клипа, на «Конкорде» обратно в Нью-Йорк и на следующий концерт. У нас был изматывающий график и, вдобавок, я был постоянно пьян. Только кокаин, который я регулярно втягивал, держал меня на ногах.

Когда мы наконец-то добрались до студии в Лондоне, режиссер с порога заявляет:

— Так, Оззи, сядь перед зеркалом. По моему сигналу оно взорвется изнутри.

— Хорошо — отвечаю я и начинаю думать, какие продвинутые спецэффекты они будут использовать.

Но спецэффектов не было, обычное зеркало, а за ним — парень с молотком. Не знаю, бля, кто у них отвечал за реквизит, но, видимо, ему никто не сказал о существовании специальных театральных зеркал, которые можно разбить и никто при этом не расстанется с жизнью. Так, посреди песни, парень размахивается молотком, зеркало лопается, а у меня все лицо в осколках. Хорошо, что я был поддатый, по крайней мере, ничего не почувствовал. Просто сплюнул кровь, кусочки стекла и говорю:

— М-да! Будьте здоровы!

Потом встаю и осушаю банку «Гиннесса».

Я вспомнил об этом, когда «Конкорд» был где-то посреди Атлантического океана. Помню, нажимаю кнопку вызова стюардессы, хочу, чтобы она принесла мне очередной коктейль, а та, с перепугу чуть не выронила поднос.

— О, Боже! — пищит. — С вами всё в порядке?

Оказалось, что давление на высоте 18 тысяч метров привело к тому, что все осколки стекла, вонзившиеся мне под кожу, выдавило на поверхность, а моё лицо будто взорвалось. Просто лопнуло как раздавленный помидор.

Когда Шарон обернулась, чтобы посмотреть на меня, чуть не упала в обморок.

Когда мы приземлились в аэропорту Джона Кеннеди, меня уже ожидала машина «скорой помощи». Мне не впервой покидать салон «Конкорда» таким образом. Я неоднократно упивался вдрызг, и Шарон была вынуждена перевозить моё тело через зону таможенного контроля на багажной тележке с паспортом, приклеенным скотчем на лбу. На вопрос, что вы будете декларировать, она указывала пальцем на меня и говорила:

— Его.

В нью-йоркской больнице я оказался на операционном столе, где с помощью пинцета из меня извлекли столько осколков стекла, сколько смогли. Потом наложили лекарства для уменьшения опухоли. Помню, просыпаюсь в белой комнате, стены белые, люди вокруг накрыты белыми простынями и я думаю: «Твою мать, я в морге!» Вдруг слышу какой-то шепот возле кровати.

— Пст! Пст!

Вижу мальчика, который протягивает мне фломастер и пластинку «Bark at the Moon».

— Подпишите для меня, пожалуйста! — просит он.

— Иди на хер! Не видишь, я мертвый.

Гастроли подошли к концу, все были живы, но моё предчувствие, что кто-то умрет, все-таки, оправдалось. Это произошло, когда Винс Нил вернулся к себе домой в Редондо Бич и нажрался вместе с барабанщиком из «Hanoi Rocks». В какой-то момент у них закончилось бухло и они решили поехать в магазин на машине Винса, нископосаженной, до безобразия быстрой, ярко-красной «De Tomaso Panteras». Винс по-пьяни вылетел на встречную полосу, где произошло лобовое столкновение с другой машиной. Парень из «Hanoi Rocks» умер по дороге в больницу.

После этого тура я практически не встречал ребят из «Motley Crue», хотя время от времени виделся с Томми. Помню, много лет спустя, пришел к нему домой с Джеком, моему сыну тогда было около тринадцати лет.

Звоню в дверь.

— О, чувак, заходи! — говорит Томми. — Глазам своим не верю, Оззи Осборн собственной персоной!

Были там еще какие-то люди и в конце обзорной экскурсии Томми заявляет:

— Эй, пипл, ну-ка, зацените!

Он нажал несколько кнопок на настенном кодовом замке, скрытые двери открылись и мы видим комнату секса, стены которой обиты поролоном. С потолка свисает какая-то крутая упряжь. Речь шла о том, чтобы запрячь туда телку и поиметь ее самым изощренным способом.

— А что, кровати тебе уже мало? — спрашиваю я. Вдруг оборачиваюсь и замечаю Джека, который вошел туда вместе со всеми. Стоит, вытаращив глаза. Мне было так неловко, что я не знал, куда, на хер, смотреть. После этого случая, я не брал его с собой к Томми.

Когда заканчивался тур в поддержку альбома «Bark at the Moon», ссоры между мной и Шарон вышли на качественно новый уровень напряжения. Отчасти потому, что над нами довлело бремя славы. Не поймите меня неправильно, я вовсе не жалуюсь: только в Америке три моих сольных альбома разошлись тиражом более десяти миллионов штук, что превзошло самые смелые ожидания. А когда продается столько пластинок, вы уже не можете ничего сделать нормально, публика постоянно у вас на хвосте. Помню, однажды я с Шарон остановился в «Holiday Inn», три или четыре часа утра, мы ещё лежим в постели, вдруг стук в дверь. Встаю, открываю дверь, какие-то люди в комбинезонах проходят мимо меня в комнату. Шарон, завидев их, спрашивает:

— А вы кто такие? Какого хера вы делаете у нас в номере?

А они в ответ:

— А мы просто хотели посмотреть, как вы живете.

Шарон чем-то бросает в них и тогда они снова проходят мимо меня, только на этот раз, в обратном направлении. Хотели только войти и посмотреть, ничего больше. С тех пор мы перестали останавливаться в дешевых гостиницах. Знаете, я люблю встречаться с поклонниками, но не в четыре часа утра, когда еще лежу в кровати с женой.

Или во время обеда. Меня выводит из себя, когда я сижу с Шарон в ресторане, и ко мне подходят какие-то люди. Хуже не придумаешь — как по мне. А еще хуже, если говорят:

— Вы вроде бы какая-то знаменитость? Дайте автограф!

В таких случаях всегда хочется ответить: «Знаешь что, иди вспомни, кто я такой, а потом проси автограф».

Но популярность не была самой большой проблемой для нас с Шарон. Нас больше беспокоило мое пьянство, ведь я бухал так, что мне невозможно было ничего доверить. Например, однажды, когда мы были на гастролях в Германии, я поехал на экскурсию в концлагерь Дахау и был оттуда выдворен, потому что был пьян и нарушал порядок. Наверняка, это единственный случай в истории, когда кого-то оттуда выперли.

На пьяную голову делал себе новые татуировки, а Шарон устраивала кипеж. В конце концов, заявила:

— Оззи, сделаешь себе еще одну татуировку, повешу тебя за яйца.

В тот же вечер я попросил наколоть слово «thanks» на правой ладони. Тогда мне показалось, что это классная мысль. Знаете, сколько раз за свою жизнь вы говорите «спасибо»? Наверное, десятки тысяч. А мне было достаточно поднять правую руку. Но Шарон не оценила мое изобретение по достоинству. Когда на следующий день она увидела мою ладонь — я держал руку под столом, пока женушка не попросила подать соль — и тотчас потащила меня к пластическому хирургу, чтобы он удалил татуировку. Однако врач сказал, что нужно отрезать пол руки, чтобы избавиться от нее и татуировка осталась.

Когда мы прощались, Шарон поблагодарила его за то, что нашел для нас время. Я же просто поднял ладонь.

В другой раз мы были в Альбукерке, середина зимы, сильный мороз, вокруг снег и лед. Я был пьян, накачан коксом и решил подняться на воздушном трамвайчике в горах Сандия на расположенный тремя тысячами метров выше ресторан и смотровую площадку. Но вагончик поломался и завис неподвижно на полпути.

— Что нужно сделать, если мы застряли? — спрашиваю парня за приборами, потому что болтаемся уже целую вечность.

— На крыше есть аварийный выход — говорит он и показывает на люк.

— Но как туда влезть? — не унимаюсь я.

— За вашей спиной висит лестница. Достаточно ее разложить. Это просто.

— Люк закрыт?

— Нет.

Зря он мне это сказал. Как только я узнал о существовании лестницы и незапертого люка, меня потянуло на приключения. И вот я раскладываю лестницу, начинаю подниматься к потолку. Парень начинает кипешить.

— Эй! Что вы себе позволяете? Это запрещено! Немедленно спускайтесь!

Но это меня только раззадорило еще больше. Открываю люк, чувствую, как в лицо ударяет ледяной ветер, и вылезаю на крышу. В это время парень и все присутствующие в вагончике верещат и умоляют меня спуститься. И только я поднялся на ноги, как вагончик трогается. Я чуть не поскользнулся и не разбился на скалах. Стараюсь держать равновесие, руки распростёрты, будто стою на доске для серфинга. Начинаю петь «Good Vibrations». И так доезжаю до самой вершины.

Самое смешное то, что я боюсь высоты. У меня начинается головокружение, когда поднимаюсь по ступенькам. Когда на следующий день увидел вагончик с земли — был трезв как стёклышко — я чуть не блеванул. Даже сегодня, от одной только мысли об этом, у меня мурашки по спине.

Мои безумные выходки всегда заканчивались очередным скандалом с Шарон. Однажды меня так занесло, что я схватил бутылку водки и запустил в неё. Но, как только снаряд вылетел из моей руки, до меня доходит, что бутылка попадёт ей прямо в голову. «Твою мать! — думаю я. — Только что убил свою жену!» Слава Богу, бутылка просвистела в миллиметрах от её головы. Вонзилась горлышком в стену и торчала оттуда как произведение современного искусства.

Имейте в виду, Шарон всегда находила способ как отомстить. Например, молотком разбивала мои золотые диски. Я в отместку заявил, что в тот вечер не выйду на сцену. Однажды, даже побрился наголо, только чтобы сорвать концерт. Я был с бодуна, опустошён и зол, подумал: «Да пошли они! Да пошли они все в жопу!» Но Шарон оказалась хитрее. Посмотрела на меня и говорит:

— Ничего, мы подберём тебе парик.

Затащила меня и двух техников в лавку с приколами, в которой на витрине висел парик Леди Годивы^[70]. Он пролежал там, наверное, лет пятьсот, в нем лежали дохлые мухи, пыль, перхоть и Бог знает, что ещё. Когда я напялил его, все обссыкались от смеха. Но, в конце концов, оказалось, что это было круто. Я прикрепил к парику капсулы, наполненные кровью. Посреди концерта притворялся, что рву на себе волосы и кровь заливала мое лицо. Эффект был ошеломительным. Но после инцидента с летучей мышью все думали, что это происходит на самом деле. Во время одного концерта телка из первого ряда чуть не грохнулась в обморок.

Она верещала, тыкала в меня пальцем, плакала и орала:

— Люди правду говорят! Он — псих!