3

Смешная, счастливая семья в этом доме, во всех подробностях своей жизни – притягательна, к ней влечет, к ее кругу тянешься, как к спасательному кругу… Я здесь не вхожу в подлинные обстоятельства жизни Гончаровой. Я отдаю себе отчет, что за каждым ее персонажем стоит реальный человек, но степень вымысла высока, ситуации и повороты сюжетов фантастичны, едва ли не сказочны, и мы уверенно можем говорить о мире прозы Гончаровой как о сугубо художественном мире… И в этом мире, в этом вымышленном, хотя и узнаваемом городе, который сам – семья, все тянутся друг к другу: русские и цыгане, украинцы и евреи, румыны и австрийцы, кошки и попугаи, взрослые и дети, звери и птицы, вещи и книги, воспоминания и надежды на будущее. В этом обширном семейном мире никто не смотрит друг на друга снизу вверх или, наоборот, свысока; всеобщее тяготение в нем – это тяготение равных, тяготение живых к живому, а не слабых к сильному. Возможно, напряжение этого семейного тяготения всех ко всем и ко всему – и есть главный мотив прозы Гончаровой. Он завораживает, наряду с ее юмором и сюжетами… Вот попугай Терентий: он тянется к колокольчику, потому что влюблен в него буквально, тянется к теплому картофельному пюре, в котором любит купаться, тянется к гостю семьи и будущему члену семьи по имени Дзундза, с которым ест наперегонки это самое пюре, в котором уже искупался, из одной тарелки – и Дзундза тянется к попугаю, не брезгуя пюре… («Не покидай меня, Дзундза!») Это взаимное тяготение нельзя разрушить, людей нельзя разделить, даже разъединив их жестокой политической границей по Пруту: люди найдут способ услышать друг друга и через реку («Янкель, инклоц ин барабан»).