Заключение. Будущее семян

В каждой семье есть свои особые знания и умения. Предки моего отца все происходили из Норвегии — из стоического народа рыбаков, бороздящего фьорды на маленьких деревянных лодках. В нынешние времена никто из нас не добывает себе пропитание крючком и леской, но по-прежнему предполагается, что все члены семьи любят рыбачить. Трудно найти семейную фотографию, где кто-нибудь не держал бы в руках пойманного лосося. А мать называла предков со своей стороны «порода Хайнц-57», то есть «двортерьеры» — типичный для Америки коктейль, в котором можно найти кого угодно, от деревенских врачей и воров-лошадников до конгрессмена, убитого на дуэли. Женившись на Элайзе, я породнился с кланом с сильной фермерской традицией. Я до сих пор еще не узнал всех историй ее семьи, но, похоже, во многих из них фигурируют арбузы.

«Я вырастил первый тетраплоидный арбуз в Северной Америке», — сообщил мне дедушка Элайзы, Роберт Уивер, весело поблескивая глазами. В свои 94 года Боб не растерял ни грана страстной любви к жизни и по-прежнему помнит во всех подробностях свои арбузные годы — опыление бесчисленных цветков вручную и тщетные попытки продать результаты. «Я поехал посмотреть на этих ребят Берпи, — рассказывал он, имея в виду братьев, управлявших тогда известной семенной компанией, — но они не могли отличить хромосому от грязи!»

Слово «тетраплоидный» говорит о количестве хромосом в ядре клетки. Как выяснил еще Грегор Мендель, у растений обычно два набора хромосом, по одному от каждого родителя; такое состояние генетики называют «диплоидным». Но иногда в процессе клеточного деления что-то идет не так, из-за чего получаются семена, число хромосом у которых удвоено по сравнению с обычным двойным набором. В природе это важный источник изменчивости, который может приводить к новым признакам, разновидностям и видам. Альмендро — тетраплоид, как и Дарвинов хлопок. Но в середине XX в. селекционеры-растениеводы обнаружили, что хромосомный набор можно удвоить химическим путем и что скрещивание тетраплоида с диплоидным родительским растением дает бесплодные гибриды^[24]. Для арбузов итогом стал нормальный с виду и сладкий на вкус плод, не способный образовывать семена. Это делало товар более привлекательным для потребителя, а компаниям по продаже семян обеспечивало контроль над рынком, поскольку садоводам и фермерам пришлось каждый год покупать новые семена, а не сохранять собственные.

Сейчас бессемянные сорта занимают более 85 % арбузного рынка, но Боб продал свои акции семейного предприятия за десятилетия до того, как пошла прибыль. «Миллионы», — сказал он, когда я спросил, сколько его шурин в итоге заработал на этой идее. Но произнес он это без всякого намека на сожаление. Боб отошел от арбузного бизнеса и перевез семью на запад, поселившись на острове, где, по его словам, «дети могут ходить в школу босиком». Они построили дом из бревен, принесенных морем, посреди сада со столь плодородной почвой, что однажды собрали 24 фунта (11 кг) картофеля с одного растения.

Во многих отношениях история Боба предвосхитила бушующую сейчас полемику о будущем семян. Дед Элайзы вырос на ферме и позже вернулся к простому деревенскому образу жизни. Но в промежутке он застал зарождение генной инженерии — области прикладной науки, сейчас вышедшей далеко за пределы простого удвоения хромосом. У современных генетиков, занимающихся растениями, есть инструменты для добавления, удаления, изменения, переноса и, в перспективе, создания генов, кодирующих заданные признаки. Фермеры теперь столкнулись с патентными спорами по поводу сохранения семян, свободного опыления и других стародавних традиций, а критики выражают закономерные опасения насчет последствий смешивания генов разных видов — для экологии, здоровья и даже нравственности. Генетически модифицированные семена вошли в постоянно растущий список технологий и инноваций — от дронов и клонирования до атомной энергии, — с которыми нам не так-то легко примириться. Некоторые люди принимают идею манипулирования семенами, особенно те, кто желает получать на этом доход, но многие относятся к ней с подозрением или полностью отвергают. Невозможно найти одно решение, которое устроит всех, но если вы дочитали до этих слов, то значит, тоже довольно много думали о семенах, и я надеюсь, в одном вопросе со мной согласны: семена достойны того, чтобы их обсуждать.

Боб Уивер никогда больше не занимался коммерческим фермерством, но садоводство осталось важнейшей частью жизни его семьи. Они с женой привили любовь к этому занятию своим детям, которые передали ее дальше, поколению Элайзы. А теперь эта страсть прочно завладела Ноа. Всякий раз, когда собирается семья Уиверов, беседа в итоге сворачивает на то, кто что выращивает и каковы его успехи в этом деле. Нередко появляются пакетики с семенами, на которых нацарапаны подсказки, разворачиваются специально припасенные для этого случая конверты и начинается обмен многообещающими сортами. Как народ менде в Сьерра-Леоне, «пробующий новый рис», садоводы повсюду схожи между собой готовностью и желанием обменяться семенами, постоянно экспериментируя на возделываемом ими участке земли. И благодаря этой традиции дарения и принятия семена обрастают историями.

Когда я беседовал с Дайан Отт Уили из Обменного фонда семян, она рассказала, что, когда сажала дедушкин вьюнок, ей казалось, будто дедушка снова с ней. Все лето ей чудилось, что она видит его то стоящим среди пурпурных цветов, подмигивающих с живой изгороди, то выглядывающим из теплицы. Так и в нашем саду, где каждый год Элайза сажает то капусту из «хранилища № 4», рекомендованную ее дедом, то листовую капусту тети Крис (которая досталась ей от одноногого наполовину шотландца, наполовину ирландца по фамилии Макнот). Или, например, сеет любимую всей семьей вьющуюся фасоль сорта Oregon Giant («орегонский великан»), которую сейчас трудно найти, если только вы не запасаете семена сами. Мне нравится думать, что родственники, в свою очередь, выращивают «Элайзин латук» — местную разновидность сорта Salad Bowl («салатный шар»), найденную много лет назад возле ее участка в общинном саду.

Эволюция во многом действует как садовод, сохраняя результаты только наиболее удачных экспериментов. И в триумфе семян нет ничего неизбежного и неизменного. Точно так же, как споровые растения утратили господство, и семена, возможно, когда-нибудь сменятся чем-то новым. Может статься, этот процесс на самом деле уже давно идет. Орхидные, насчитывающие более 26 000 общепризнанных видов, являются самым разнообразным и эволюционно развитым семейством на земле. И при этом их семена — вообще уже почти не семена. Раскройте коробочку орхидеи, и семена высыплются, как пыль, — микроскопические частички, фактически лишенные семенной оболочки, защитных химических веществ или сколь-либо заметного запаса питания. Это все еще зародыши растений, но, возвращаясь к аналогии Кэрол Баскин, у них нет ни коробки, ни завтрака. По сути, они могут прорасти и выжить, только если попадут в почву, содержащую совершенно определенную разновидность симбиотических грибов. В этом смысле семена орхидных мало что могут предложить людям — ни топлива, ни фруктов, ни пищи, ни волокон, ни полезных лекарств. Только один вид из всех этих тысяч производит плоды, имеющие хоть какую-то коммерческую ценность, — ваниль. Если бы у орхидных не было красивых цветков, мы бы вряд ли вообще о них узнали.

Палеоботаники вроде Билла ДиМишеля рассматривают эволюцию растений на протяжении длительного времени, наблюдая, как признаки, виды и целые группы появляются и исчезают в палеонтологической летописи. Билл не считает, что господство семян закончится сколько-нибудь скоро. «Орхидные — дармоеды», — заверил он меня. В придачу к зависимости от грибов большинство видов — эпифиты, использующие другие растения в качестве опоры и субстрата. А в их привлекательных цветках редко содержится нектар или доступная пыльца — это система обмана, которая распалась бы, если бы другие растения не вознаграждали опылителей. И тем не менее, если чуть ли не один из десяти видов мировой флоры принадлежит к орхидным, трудно поверить, что они не нашли какой-то свой путь. Успех использования простых пылеподобных семян напоминает нам, что сложность — лишь симптом эволюции, а не следствие. Все изощренные и замечательные черты, свойственные семенам, — от питательности до выживаемости и защиты — будут сохраняться только до тех пор, пока приносят пользу будущим поколениям. Семена воплощают в себе биологию передачи свойств потомству. В некотором смысле в этом также коренится их фундаментальное значение для культуры. Семена представляют для нас материальное воплощение неразрывности прошлого и будущего, служа напоминанием о человеческих взаимосвязях, равно как и о природных ритмах смены сезонов и почв.

Прошлой осенью мы с Ноа собирали семена колокольчика и розовой мальвы в заросшем цветнике моей матери. Я привез их домой, чтобы засеять участок голой земли перед Енотовой Хижиной. Ранней весной мы вскопали землю на нашей маленькой делянке, выдернули несколько сорняков и принесли семена. Ноа внимательно осмотрел черноватые комочки семян мальв в морщинистых коробочках и колокольчиков, похожих на комочки золотистой пыли. Когда пришло время сажать, он бросил полные горсти семян на вскопанную землю, а потом добавил кое-что от себя: четыре зернышка попкорна, заботливо сбереженные с недавнего перекуса.

По счастью, мы выбрали идеальный момент для посадки. Затяжной дождь в тот день полил семена, а потом небо расчистилось, подарив нам много солнечных дней. Мальвы проросли быстро, вылезая из земли с прилипшими к молодым листочкам кусочками семенных оболочек. С тех пор прошло две недели, я пишу эти строки и слышу, как Элайза за окном моего кабинета показывает Ноа маленькие растения: «Это еще один просвирник, — произносит она ботаническое название. — Видишь?»

Он отвечает «да» и позже с гордостью показывает мне ростки — бравые зеленые крохотульки, торчащие из грязи. К тому времени, как эта книга выйдет из печати, они уже зацветут.