Глава 20. Расхитители гробниц

Гофинг дожидается, пока Мэнди с Лиамом в сопровождении констебля Гриди выйдут за дверь, и только после этого заговаривает. В его низком голосе слышится волнение.

– Тот телефонный номер, Мартин. Он отключен, но я добыл риверсендский адрес. Хей-роуд. Зарегистрировано на некого Эйвери Фостера.

– Это владелец пивной.

– Откуда ты знаешь?

– Его имя и фамилия написаны над входом в «Коммерсант». Табличка с лицензией.

– Он вроде мертв, да?

– Угу. Самоубийство. Полгода назад.

– Твою мать! – Гофинг разочарованно вздыхает. – Тогда он нам не слишком поможет. Проклятье!

– Послушай, Джек. Возможно, еще не все потеряно. – Мартин рассказывает о своем первом посещение «Коммерсанта» и закрытой двери в конце коридора, на которой золотой краской написано «Только для персонала». – Может, заглянем?

– Непременно.

– Дверь заперта на два или три замка.

– Я захвачу отмычки.

– Ты умеешь ими пользоваться?

Гофинг смотрит на него, как на идиота.

– Я из АСБР, не забывай. Нас первым делом учат вскрывать замки.

Оба покидают полицейский участок почти ночью. Западный горизонт окантован кровью, высоко над ним висит алая луна. Пахнет древесным дымом и заброшенностью. Вокруг указателя с надписью «Полицейский участок» вьются три больших бабочки, но вид у них полусонный. После очередного жаркого дня им едва хватает сил обогнуть свой сине-белый маяк. Однако у журналистов, что целым роем слетелись на сенсационную новость и тоже порхают вокруг участка, сонливости нет и в помине. Они оживленно жужжат, мечтая рассказать об аресте, истории, что каким-то образом прошла мимо и сама собой оказалась в редакциях больших городов. Всполошившись после новостного выпуска Эй-би-си, они бросились сюда из Беллингтона, плюя на указатели скорости и ежесекундно играя в русскую рулетку с кенгуру, и вот теперь оказалось, что им, собственно, нечего делать: разве что изводить пленку и снимать место события. Монтифор и его команда еще много часов будут с пристрастием допрашивать Ландерса, выуживая из юнца все до последней детали, благо тот пока согласен разговаривать, и никакой адвокат не посоветовал ему держать рот на замке. Сейчас полицию очень мало волнуют нужды прессы. Кэрри, фотограф из «Фэрфакс», щелкает несколько кадров с Мартином и Гофингом на выходе из участка, внезапно ослепляя их назойливой фотовспышкой. После чего виновато пожимает плечами и делает еще пару снимков. Среди журналистов затесалось несколько местных, но за пределами полицейского участка в городе уже все закрыто, здания медленно отдают накопленное за день тепло в ясное ночное небо.

«Коммерсант» выглядит почти как всегда. Только по ограждению, натянутому от входа к проезду с обратной стороны, можно заподозрить неладное. Гофинг, не колеблясь, приподнимает сигнальную ленту, пролезает сам и придерживает ее для Мартина. В одной руке агента фонарик, в другой – рюкзачок. Мартин, подсвечивая путь телефоном, ведет их по наружной лестнице в темное нутро отеля. Вот и дверь с разбитым стеклом. Под ногами хрустят осколки. Воздух не изменился, сперт и напитан вечерними запахами: пыль, заброшенность и, остаточно, страх. Мартин весь подбирается, волосы на шее снова встают дыбом. Дыши! Не забывай дышать! Он светит экранчиком в коридор, ближе к углу пивной. Ничего не видно, одна темнота.

– Вот сюда, – почти шепчет Мартин, хотя знает, что кроме них в заброшенном здании никого нет.

Он подводит Гофинга к двери запертого номера и, светя ему обоими фонариками, ждет, пока тот ловко вставляет в замок сначала одну отмычку, затем другую и наконец с третьей открывает.

– Дело мастера боится!

Голос агента звонок. Если Мартин напряжен, то Гофинг почти самодоволен.

– Вот, надень! – Он вручает Мартину латексные перчатки и достает из рюкзачка еще одни для себя.

Внутри номера черно, как в могиле, воздух неподвижен и очень сух. От недостатка влаги мумифицировалось все, что было внутри: засушенный волнистый попугайчик на дне клетки, с целыми перьями и открытым клювиком, напоминающий трофеи Хорри Гровнера; недоеденная миска спагетти на журнальном столике, макароны в которой вернулись в изначальное состояние до варки; нарезанный хлеб рядом, превратившийся в хрупкие сухари без единого пятнышка плесени. Цветок в горшке на подоконнике – теперь не более чем голые стебли в кольце побуревших листьев. При свете телефонного экранчика Джек Гофинг кажется Говардом Картером^[39], явившимся ограбить усыпальницу Тутанхамона. Мартина не оставляет чувство, что они посягнули на чужое, без спроса войдя во владения мертвеца, будто расхитители гробниц в Долине царей.

– Боже! Тут все не тронуто, – говорит Гофинг.

Они исследуют дальше: кухонька с немытыми тарелками, спальня с неубранной кроватью, ванная с нижним бельем на полу. Кабинет. По столу разбросаны документы, кресло отодвинуто, словно тот, кто здесь работал, просто вышел за чашечкой чая и вернется в любую минуту.

– Взгляни! – Мартин показывает на стену.

Здесь в рамочке висит грамота – дань заслугам капитана Эйвери Фостера в Афганистане.

– Он там служил, – продолжает Мартин. – Первый королевский полк, пехота, не спецназ. Но он там служил.

Рядом – еще одна грамота, на сей раз из центрального сиротского приюта в Кабуле, Эйвери Фостера благодарят за поддержку и щедрость.

– Интересно, – говорит Гофинг, разглядывая ее.

– Как это понимать?

– Пока не знаю.

На столе разбросаны счет-фактуры и заявки, требования об оплате и квитанции, графики бронирования и банковские выписки. Гофинг присаживается и начинает разбирать бумаги, деля их на две стопки: неинтересные и стоящие внимания.

– Говоришь, он покончил с собой?

– Так мне сказали.

– Занятно. Судя по тому, как тут все выглядит, решение было очень спонтанным. Не знаешь, почему он это сделал?

– Слышал, возникли проблемы с деньгами… пивная тонула под грузом долгов.

– От кого ты это слышал? Полиция?

– Нет, просто один местный. Дедулей Харрисом зовут. Скорее всего, повторял общее мнение. По его словам, Фостер застрелился.

– Он говорил, где?

– Нет вроде, насколько помню.

– Что ж, я не уверен относительно денежных проблем. Вот, взгляни.

Гофинг протягивает Мартину банковскую выписку со счета «Риверайна хотелс энд фуд лтд». Остаток равен восьми тысячам долларов – не состояние, однако не такие уж крохи.

Мужчины продолжают искать: Гофинг – за столом, Мартин возвращается в маленькую гостиную. На полках в книжном шкафу почти нет художественной литературы, только пара триллеров, обычное легкое чтиво. В основном здесь стоят биографии великих людей и книги по истории, есть несколько томов на военную тему и немного учебников. Психология и социология. А на нижней полке – ряд фотоальбомов. Наиболее внушительно выглядит профессиональный свадебный, переплетенный в винно-красную кожу. Мартин листает страницы, остро чувствуя, что вторгается без спроса в чужую жизнь. Красивый молодой мужчина с темными волосами и сияющими глазами, прелестная молодая женщина с ослепительной улыбкой и лицом, излучающим уверенность в собственных силах. Пара в свадебных нарядах смотрит из прошлого на Мартина, полная веры в себя и свое светлое будущее. На первых снимках только сами новобрачные на берегах озера, зеленая сень крон и бескрайняя синева воды. Так много воды! А вот и новые фото со свидетелями, родителями и прочими родственниками, а также детьми с букетами цветов. Далее идут кадры самой церемонии, обручальное кольцо и, как водится, поцелуй, улыбки и пожелания счастья. А на последней странице альбома – приглашение, сохраненное для будущих поколений: «Будем рады, если почтите своим присутствием бракосочетание Эйвери Фостера и Дианы Веббер». Сама карточка белая, края золотые, надпись – выпуклый черный курсив. Мартин возвращается к первым фотографиям: Эйвери Фостер до того, как его жизнь пошла наперекосяк.

Мартин вынимает другой альбом, попроще. Армейские воспоминания. Тот же мужчина, Эйвери Фостер, только здесь он моложе, выпускник в парадной форме. Дальше он в камуфляже, лицо зачернено полосами грима, у плеча – автоматическая винтовка, но по улыбке видно, что это не бой, а всего лишь учения. Снимки в Австралии, снимки за ее пределами. А вот знакомая цветовая гамма, коричневато-бежевая палитра Афганистана. Фостер в униформе приобнимает сослуживца, оба улыбаются в камеру.

Мартин замечает незначительные отличия в их одежде, приглядывается к именным жетонам. Уж не Джулиан ли Флинт человек справа? Не мешало бы показать фото Гофингу.

Мартин идет с альбомом в кабинет. Агент АСБР сидит за столом, откинувшись на спинку кресла. В руке у него сверток банкнот, стодолларовые купюры. Он поднимает взгляд на Мартина.

– Около пяти тысяч. Были приклеены под столешницей скотчем. Если Эйвери Фостер покончил с собой, то не из-за денег. И взгляни-ка. – Гофинг протягивает Мартину квитанцию. – За надгробный камень. Через неделю после смерти Свифта.

– Я видел этот камень. Свифта похоронили в Беллингтоне. «Личность известна Всевышнему», – так обычно пишут на могилах безымянных солдат. И вот, глянь. – Мартин протягивает Гофингу фотоальбом, открытый на странице со снимком двух солдат. – Человек слева Эйвери Фостер. Похоже, сделано в Афганистане.

– А человек справа Джулиан Флинт, – без колебаний говорит Гофинг.

– Они в Афганистане дружили. Итак, что это нам дает? Как думаешь, может, Фостер помог Флинту тайно переправиться в Австралию, организовал фальшивую личность и тихое местечко в Беллингтоне?

Гофинг молчит – недолго, а потом кивает.

– Твоя версия ничуть не хуже любой другой.

– В день трагедии Свифт собирался уехать из этих мест навсегда. Он позвонил Фостеру из церкви, и через какое-то время тот ему перезвонил. После чего Свифт вышел и устроил кровавую бойню.

– А через полгода Фостер убил себя.

Мужчины замолкают, в голове Мартина роятся домыслы. В номере мертвого владельца пивной все замерло.

– Который час сейчас в Афганистане? – в конце концов нарушает молчание Гофинг.

Мартин сверяется с часами, производит в уме вычисления.

– Раннее утро.

– Отлично. Пошли отсюда. Надо сделать несколько звонков.