Глава 15

Зайцев проснулся, потому что заложило уши. Все тело разом тянуло по косой. Он понял, что самолет снижается. Посмотрел: в полумраке ворох ватных одежек, Нефедов последовал если и не его философии, то примеру: спал. Зайцев выпростал из-под тяжелой куртки ногу, пихнул Нефедова. Тот перевернулся разом, сел сразу прямо, как будто только притворялся спящим. За круглым окошком была темнота с аккуратно прорезанным круглым отверстием. А потом луна провалилась и вместо нее косо встала лужица электрических огней.

– Интересно, где мы?

– Любой населенный пункт примерно в тысяче километров к югу от Ленинграда.

– Вы про тысячу прям знаете? – засомневался Нефедов.

– Без посадки эта машина берет от восьмиста до тысячи. Дозаправка.

Но он ошибся. Их просто перевели в другой самолет. И в этом новом они были уже не пленниками, которых затолкали тычками в спину. Они были загадочными товарищами из Ленинграда, про поездку которых ясно было только то, что она по линии ГПУ. А потому внушавшими опаску уже по факту, на всякий случай.

– Ух ты, – сказал Нефедов.

– Пирожки от бабушки, – прокомментировал Зайцев. В животе сразу заурчало. К ужину были приложены две мутноватые бутыли – одна с коричневой жидкостью, другая с прозрачной. «Водка и коньяк, – подумал Зайцев: – Вечная пара, как Толстой и Достоевский, как Уланова и Дудинская. Лучше бы воды налить догадались». Больше всего Зайцева обрадовали матрасики на койке и на сиденье. После первого перелета зад саднило.

– Ну все, Нефедов, теперь твоя очередь куковать на насесте. А я на полати полезу.

И тут оба услышали дыхание. Нефедов отпрыгнул, как кот. Зайцев почувствовал, как встали дыбом волоски на руке. Быстро подошел и одернул рогожу, под которой сипело. На него глянули маленькие глазки на пушистой, будто смеющейся ушастой харе. Передние и задние копытца были связаны.

– А, это Серега свекру порося просил захватить, – сообщил за спиной пилот. Рыбьи очки были сдвинуты на лоб. Он подошел к поросю, звонко похлопал по мохнатой тугой ляжке. Почесал между волосатыми ушами.

– Меховой какой, – заметил Нефедов.

– А какой надо? – насмешливо отозвался летчик.

– Я думал, свиньи голенькие.

– Жареные – да.

Нефедов молча переварил сведения.

– Можно дать ему печенье?

«Господи, Нефедов, пацан еще», – вдруг подумал Зайцев.

Летчик закрыл поросенка рогожей.

– Только пить не давайте, – добродушно предупредил. – Нассыт. Наплачемся нюхать.

Летчик сел, сдвинул очки, повернув голову, застегнул под подбородком ремешок шлема. Они тоже сели: колени против колен. Пол под ногами задрожал.

Миски и судки звякнули, поехали на сторону. Жидкость в бутылках встала косо. Поросенок ворохнулся, всхрапнул.

Лужица огней снова встала косо – уже с другого бока. И провалилась вниз.

В коричневой бутылке оказался не коньяк, а холодный сладкий чай. Во второй – все-таки водка, ее задвинули под сиденье.

– Слушай, Нефедов, – жуя, начал Зайцев. – Пока ты там сладко спал, я вот что понял.

Нефедов метнул быстрый предостерегающий взгляд в сторону кабины.

– В шлеме? – отмахнулся Зайцев. – И мотор ревет.

Но тень беспокойства с лица Нефедова не ушла.

– Товарищ летчик! – крикнул Зайцев. Отложил кусок пирога – с луком и яйцом. Приподнялся, направил голос прямо в кожаную, перетянутую портупеей спину: – Не хотите с нами, так сказать, хлобыстнуть?! А без нас?! У нас тут пузырь огненной воды. А мы баптисты. Пропадает.

Спина не шевельнулась.

– Эй! У руля! Водки хочешь?!!

Нет ответа. Зайцев сел на место.

– Видел?

– Может, приказ у него. На провокации не отвечать.

Зайцев только фыркнул.

– Так вот. Ведомство Каплуна и Запорожца, конечно, рвет тельняшку. Мемуар им до зарезу нужен. И вполне может быть, рассчитывают, что сгинем мы после этого без следа…

Нефедова еле заметно передернуло.

– …Но Варю кокнули – не они.

Нефедов покосился на летчика. На поросенка.

– А чего тельняшку тогда рвать?

– Они нам всё как есть сами сказали: ищите рукопись. Думаю, ровно так и обстоит дело. Лишних людей в курс дела им вводить больно неохота. Может, знают Каплун и Запорожец, что там Варя про них понаписала. Может, только догадываются, и это хуже всего, воображение поди богатое. Но кокнули – не они. Думаю, что и творчество свое она им не рекламировала. Даже больше скажу: может, из-за них и сидела все эти годы тихо, как мышь. Про рукопись ее они сами неприятным сюрпризом узнали – и скорее всего, через кого-нибудь из своих многочисленных осведомителей в мире искусств. Когда про мемуар начали болтать другие.

– Они, может, и не кокнули. А приказали.

– Нет, – поднял Зайцев руку с пирогом. – Ты жевать не забывай.

– Почему?

– Потому что пирог хороший.

– Почему не они?

– А потому, что если б Варю хлопнули по их распоряжению, то, во-первых, хлопнули бы ее гораздо раньше – и на их собственных основаниях: арестовали бы как шпионку, диверсантку или черта в ступе, и за это же расстреляли бы. Во-вторых, мы бы про это не узнали. Ты помнишь, мы уже закопались по уши, когда примчался казачок из ГПУ. Так вот. Если б устранение Вари санкционировал Каплун или Запорожец, там бы их молодцы уже в мебелях копались – не мы. Мы бы, повторю, вообще никогда не узнали, что она убита. Как не знали, что она до сих пор жила в Ленинграде.

– А где тетрадки ее сейчас?

– В надежном месте.

Нефедов покачал головой.

– Не боись, Нефедов. Я у тебя тоже кой-чему научился.

– Сожгли?

Зайцев промолчал.

– Ничего вы не научились, – заметил Нефедов. А потом добавил: – Давайте рванем из Гагр этих?

– Куда? – удивился Зайцев.

– Вы направо, я налево, никогда они нас больше не отыщут. СССР большой.

«Верно. Вон, Алексей Александрович, любитель эрмитажных картин и нелюбитель живых людей, до сих пор в бегах – ищи свищи».

Первое дело^[2], в котором он, Зайцев, потерпел неудачу, не давало ему покоя: не то чтобы он часто вспоминал его, но и не забывал.

Он видел, что Нефедов старается прочесть ответ по его лицу. Как бы говорит: «А тогда в машине – что?» Не заставил его ждать:

– Это еще зачем? Пусть кто виноват, тот и бегает.

Нефедов отвернулся и стал кормить поросенка печеньем.