51

Антон понял это в библиотеке, когда наверху рвались бомбы и мины, а по бетонному потолку змеились трещины.

Компьютер тем не менее работал. На дисплее вовсю сменяли друг друга цифры, слова и символы.

Перед компьютером сидела Слеза, не заметившая прихода Антона.

— А… это ты. Откуда? — наконец поинтересовалась она, не отрывая взгляда от дисплея.

Антон подумал, что она, по всей видимости, вколола себе отменную дозу. Однако движения Слезы были четкими, да и не было поблизости ни шприца, ни ампул. Происходившее на дисплее пьянило Слезу сильнее наркотиков.

— Оттуда, — уязвлено показал пальцем Антон на бронированную дверь. — Мне стоило больших трудов сюда добраться.

— Как же ты добрался, сынок? — поинтересовалась Слеза.

— На вертолете с Конявичусом, — ответил Антон.

— Значит, вас не убили, — констатировала Слеза.

— Похоже, это тебя не сильно радует? — спросил Антон, но Слеза схватила его за руку, и он понял, что разговор она ведет автоматически, главное для нее — на дисплее.

Слеза осунулась и похудела за эти дни. Антон тупо стоял посреди душной подземной комнаты и не понимал, что ему в этой женщине? Почему он здесь, а не ищет уполномоченного по правам человека — Золу? Разумного объяснения не было. Как и тому, что среди хаоса и смерти, которые являл собой мир, в бетонном подвале кощунственно функционировал компьютер, как бы воинственно и похабно свидетельствуя, что мир управляется. Так же, как и люди. Подобно тому, как невидимые компьютеры отдавали и принимали к исполнению приказы, так же люди летели на вертолетах не туда, куда хотели, находили среди развалин не тех, кого хотели, делали не то, что собирались. В основном, впрочем, массово погибали.

Антона посетило дурное предчувствие. Уж он-то знал, как Он обходится с теми, кто Ему неинтересен. Неинтересными Ему по какой-то причине становились все, к кому Антон испытывал привязанность. Он и сейчас продолжал Испытывать привязанность к некоторым. Только не к Слезе. Из чего Антон заключил, что именно с ней ему предстоит проделать очередной отрезок пути. Если, конечно, не закончен путь.

Он попросил Слезу отойти подальше, после чего выпустил в компьютер семь пуль. Тот умер в визге, искрах, фиолетовых электрических зигзагах.

— Зачем? — спросила Слеза. — Это уже не имеет значения.

Антон возразил, что имеет. Мир чудовищен. Связи в нем кровавы и непотребны. Следовательно, уничтожение хотя одной из них — благо.

— Они восстановят через несколько часов, — заметила Слеза.

— Откуда такая уверенность? — поинтересовался Антон. Слеза ответила, что только что расшифровала сообщение, адресованное новому секретному техническому агенту. Стало быть, он на подходе. А с ним — целая компьютерная служба с аппаратурой и всем необходимым. Так положено. Они вес мгновенно исправят и наладят.

— Что они передали? — спросил Антон.

— Чудовищные вещи, — ответила Слеза.

— Чудовищные? — изумился Антон. — Неужели есть что-то более чудовищное, нежели приказ рубить здоровым людям руки-ноги?

— Они такого приказа не отдавали.

— Кто же отдал?

— Ты.

— Я? — изумился Антон. — Каким образом?

— Забыл, как играл с компьютером? Забыл, как решил восстановить в масштабах страны справедливость? — усмехнулась Слеза.

Тон ее был язвителен. Антон с грустью подумал, что его появление оставило ее равнодушной. Хотя почему, собственно, должно быть иначе? Ведь именно он разрушил ее мир, подвел ее под смерть. Тем нелепее было его топтание возле расстрелянного компьютера. Когда Зола… беременная… И у него не потеряна призрачная надежда ее найти!

— Помню, — сказал Антон, — но как это…

— А вот так! — перебила Слеза. — Центральный компьютер растащил твой бред по группам понятий, ответ пришел такой: из столицы выезжает комиссия инспектировать инвалидные санатории. Потому что всякая справедливость начинается с защиты социальных прав неимущих, убогих, униженных и оскорбленных. Когда-то тут были инвалидные санатории, в которых жили двадцать пять тысяч инвалидов. На них, оказывается, исправно отпускалось продовольствие из госрезервов, переводились деньги из бюджета. Комиссия и должна была установить, насколько справедливо расходовались средства, не нарушались ли, случаем, права инвалидов, одним словом, как живут-здравствуют эти самые инвалиды. И если плохо живут-здравствуют, восстановить в отношении их справедливость. Ты понял, что ты наделал, идиот?

— При чем здесь я? — спросил Антон. — Действительно, этих инвалидов убили при мне, но их было не двадцать пять тысяч, а… хорошо, если человек пятьдесят. Кстати, я отомстил за них.

— Да какое имеет значение, что их кто-то когда-то убил, а ты за них отомстил? — закричала Слеза. — Они решили сделать новых! Понимаешь? Двадцать пять тысяч новых инвалидов!

— Врекомупр?

— Не знаю. Ланкастер отпустил охрану. Тут они его и убили. Приказали рубить руки-ноги. А когда узнали, что Центризбирком объявил их преступниками против человечества, заочно приговорил к смертной казни, решили свалить на него. Мол, он распорядился. Но поздно. Врекомупр уже был провозглашен тоталитарной, враждебной свободе и демократии организацией, все госслужащие провинции «Низменность-VI, Pannonia» объявлены вне закона как пособники геноцида в отношении собственного народа.

У Антона возникло чувство, что он теряет время. Он устал играть в эти игры. Гвидо, Николай, капитан Ланкастер — это были живые и мертвые тени. Ему уже не было до них дела.

— Ты знаешь, что на город со всех сторон движутся войска? — спросил Антон.

— Я даже знаю, какой им отдан приказ и что будет дальше, — кивнула на расстрелянный компьютер Слеза.

В этот момент грохот наверху усилился, по бетонному потолку зазмеились новые трещины. Антон явственно расслышал то, к чему был готов и во что одновременно не верил: рев вертолетных винтов — сначала громкий, потом затухающий. Это означало, что к машине на крыше библиотеки пристрелялись, и Конявичусу пришлось улететь. Никаких претензий к бывшему главнокомандующему у Антона не было. Они не договаривались, что тот будет ждать.

— Ты уверен, что тебе туда надо? — спросил Конявичус, когда Антон попросил высадить его у библиотеки.

— Уверен, — твердо ответил Антон.

— И ты уверен, что не хочешь, чтобы я подождал?

— Не хочу.

— Я все же немного подожду. Антон пожал плечами.

— А если не дождусь, — продолжил Конявичус, — тогда до встречи.

— Где? — удивился Антон.

— В лучшем из миров, — усмехнулся Конявичус.

— Я предлагаю тебе туда, — сказал Антон. — Ты не хочешь.

— Антарктида для меня — не лучший из миров, — возразил Конявичус. — Туда иногда прорывались парни вроде меня, которым нечего было терять. Эти подонки устраивали над ними показательные процессы, приговаривали к смерти за преступления против человечества. Но кто из нас не совершал преступлений против человечества? Вся наша жизнь — сплошное преступление против человечества.

— Этого не может быть! — усомнился Антон.

— Вот и проверь, — сказал Конявичус, — а в лучшем из миров расскажешь мне.

На том и расстались.

— Так какой приказ отдан войскам? Что будет дальше? — спросил Антон у Слезы.

— Приказ? Какой приказ? — Она словно проснулась. — А… Приказ такой: уничтожить всех, проживающих на территории провинции, независимо от возраста, пола, профессии и занимаемого в обществе положения. Никакие исключения не допускаются. За неисполнение — расстрел на месте.

— Уничтожить… всех жителей? — не поверил Антон, настолько это было бездарно.

— До единого, — подтвердила Слеза.

— Какой смысл? Кто-то же должен работать?

— Стране не нужны работники, развращенные преступными правителями — врагами свободы, демократии и рыночной экономики, работники, запятнавшие себя участием в геноциде, презирающие священные права человека, — объяснила Слеза. — В провинции «Сянь-МСХ» сорок лет назад взорвался молибденовый реактор. С тех пор женщины рожают там два раза в год и сразу по три-четыре младенца. Что удивительно, смертность среди них почти нулевая, потому что они употребляют в пищу желтую землю долины реки Янцзы. Чем радиоактивнее земля, тем для них лучше. «Низменность-VI, Pannonia» подходит им во всех отношениях.

— Ты их видела? Это люди?

— Пока нет, — ответила Слеза, — но, может статься, перед смертью увижу. Их гонят сюда вслед за войсками. Они тут будут жить. Я бы еще чего-нибудь узнала, — вздохнула Слеза, — но ты зачем-то выстрелил в компьютер.

Антон посмотрел на Слезу. У нее были тонкие руки, длинные ноги, увядающее, но красивое лицо, запавшие, блестящие от усталости глаза, светлые густые волосы. Она могла убить его сто раз, но не убила. Ей хотелось жить, она считала Антона виновником своей — хорошо, если только своей, — предстоящей смерти, но не убила.

Она была человеком.

И Антон был человеком.

Потому что вспомнил о ней, прилетел к ней, хотя вряд ли мог ее спасти.

Каким-то образом это сделалось очевидным им обоим. Должно быть, им показалось, что они… инопланетяне с необъяснимым упрямством, преодолевающие все препятствия на пути к пунктам выдачи дивидендов по акциям «Богад-банка».

Они и повели себя как инопланетяне.

— Что бы ни случилось, — обнял Антон Слезу, — мы люди, мы вместе, у нас достанет сил… — сбился, подбирая слова поуместнее.

— Прикончить друг друга, когда они войдут сюда, — Слеза не оттолкнула его. Но не больше. Она стояла, бессильно опустив руки, прикрыв блестящие глаза ресницами.

Антон подумал, что странно ожидать страсти от измученной женщины, уверенной, что жить осталось недолго. В помещении, где горит свет, где нет воды, где пол в осколках и единственное подходящее для любви место — стол, который предварительно необходимо очистить от все тех же осколков. Когда в любую секунду могут войти и убить. Странно при таких обстоятельствах ожидать страсти.

Но он ошибся.

…Потом Антон, по всей видимости, заснул на узком столе, на перепутанной одежде рядом со Слезой, которая каким-то чудом тоже поместилась на столе, хотя Антон был уверен, что, кроме как в одном-единственном положении, это совершенно невозможно.

Он опять ошибся.

Вероятно, Антон и Слеза сильно похудели за эти дни или же сделались бесплотными, соответственно и их страсть была не телесного, не земного происхождения.

Антон лежал рядом со Слезой, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы вошли и застрелили прямо сейчас — на столе. Пока не вернулась способность ощущать боль и страх за бессмысленную, ненужную собственную жизнь. Легко и приятно было уйти в гром, вспышку выстрела, в холодный огонь входящей в воздушную плоть трассирующей пули.

Но выстрела не было. Боль и страх возвращались. Антон ощутил тесноту, запах тел. Незамеченный, спрятавшийся под одеждой осколок свирепо впился ему в зад и с каждым шевелением впивался все сильнее и сильнее.

Антон попробовал встать, чуть не заорал от боли. Сполз со стола как-то боком, обдирая ребра. Возникли сложности с ходьбой. Антон стоял перед столом, на котором лежала Слеза. По ноге лилась горячая кровь. Смехотворность ситуации заключалась в том, что самостоятельно вытащить осколок он не мог. Как и бесконечно долго стоять голым болваном перед Слезой, которая уже и так посматривала на него с удивлением. Он не придумал ничего лучшего, как прикрыть рукой стыд. Но с места не сдвинулся.

— В этом заключен какой-то смысл? — села на столе, обхватив колени руками, Слеза.

— В чем?

— Что ты так стоишь…

— Да нет, — убрал руку Антон. — Просто я… — вышло совсем глупо. Опять прикрылся.

— Может, теперь так положено, а я не знаю, — стала быстро одеваться Слеза. — Отстала от жизни. Кровь… — изумленно посмотрела на свою руку, потом на стол. — Откуда?

— Это моя кровь, собственно, потому я так и стою, — Антон, осторожно переступая с пятки на пятку, повернулся к Слезе задом.

— О Господи! — воскликнула она.

— Ранение, которое не красит мужчину, — вздохнул Антон. — Мы плохо убрали со стола.

— Ложись, — Слеза с грохотом пододвинула стол. Антону не хотелось ложиться на подлый стол.

— Ложись, — повторила Слеза, — когда-то меня учили вытаскивать осколки.

— Из задниц?

— Из задниц? — растерялась она. — Ты прав, из задниц не учили. Но придется. Боюсь, просто нет другого выхода.

Некоторое время она осторожно ощупывала его раненую ягодицу. Прикосновение прохладных пальцев одновременно приносило облегчение и тревожило. Антону приходилось в школьные годы иметь дело с врачами. Каждый раз они причиняли ему чудовищную боль. Поэтому когда народное правительство объявило о повсеместном уничтожении болезнетворных бактерий и народ бросился убивать ненужных отныне врачей, Антон их не больно-то жалел. И сейчас не ждал ничего хорошего. И не ошибся. Как будто раскаленный гвоздь пронзил ягодицу. Антон едва сдержал рвущийся вопль. Вдруг прошиб пот. «Врач — это боль!», «Врач — это смерть!» — встали перед глазами плакаты давней поры. «Что вы хотите? — вспомнился полурастерзанный, окровавленный, добиваемый толпой главврач городской клинической больницы. — У нас нет инструментов! Нет лекарств! Они говорят, что при рыночной экономике производство лекарств и медтехники невыгодно. Мы делаем операции столовыми ножами! Огонь — единственный наш антисептик! Как тут без боли? Они специально это делают, они…» Ему не дали договорить, затоптали…

— Так не выйдет, — услышал Антон над собой огорченный голос Слезы. — Ты боишься, сжимаешься. Этот чертов осколок и щипцами не вытащить!

— Извини, — ему стало стыдно. — Тащи, не обращай внимания!

Он и не подозревал, что задница — настоящее вместилище крови. Осколок словно блокировал какой-то клапан. Слеза вытащила осколок, и кровь полилась неостановимо. Антон лежал на столе, голова кружилась, подниматься не хотелось.

— Кровь должна остановиться, — сказала Слеза, — но дырка глубокая, надо продезинфицировать. Только чем?

— Сбегай к Фокею, — посоветовал Антон, — попроси самогона.

— Фокей спрятался, — ответила Слеза, — свернул производство. Но я поищу, может, не все спрятал. — Вскоре вернулась. — Действительно, не все.

— Это страшнее огня, — простонал Антон, — это не самогон, это серная кислота!

— Лечение окончено, — объявила Слеза. — Можешь вставать.

— Только после того, как выпью, — пробормотал Антон.