46

Выехав за пределы города, колонна военной техники растянулась по ухабистой грунтовой дороге. Сидя рядом с Конявичусом в командирском джипе, прихлёбывая из металлической фляжки коньяк, Антон смотрел по сторонам, искренне дивился, сколь еще прекрасна искалеченная отравленная земля. Воздух был прозрачен. Вдали виднелись леса. И только кучи мусора по обе стороны дороги несколько портили впечатление. Впрочем, это легко исправлялось лишним глотком. Иногда кучи начинали шевелиться, и тогда можно было разглядеть копошащиеся внутри них фигуры в лохмотьях.

— Среди них могут быть шпионы, — главнокомандующий вскинул автомат, короткой очередью срезал шевелящийся верх у возвысившегося шевелением мусорного холмика. — Не жалей их, вице-премьер, — посоветовал Конявичус поморщившемуся Антону, — они жрут радиоактивное тряпье, ничего не соображают. Смерть для них как игра.

Пожиратели радиоактивного тряпья, впрочем, слаженными действиями немедленно опровергли Конявичуса насчет мнимого своего несоображения — как по команде, залегли, растворились в мусоре. Предложенная главнокомандующим игра не вызвала у них ни малейшего энтузиазма.

Впервые под рукой у Антона собралась такая сила. Глава администрации капитан Ланкастер приказал немедленно ликвидировать нарушителей налоговой дисциплины, ответственными за операцию назначил первого вице-премьера, то есть Антона, и главнокомандующего вооруженными силами Конявичуса. Конявичус отвечал за техническую сторону операции. Антон осуществлял общее руководство. То есть главнокомандующий как бы подчинялся первому вице-премьеру.

У Антона кружилась голова от коньяка и власти. Единственное, он так и не выяснил наверняка: с портфелем он вице-премьер или без портфеля? И если с портфелем, кто вручит ему портфель? Во всем этом заключалась какая-то тайна. Экс-министр культуры был вице-премьером без портфеля, но почему-то все время носил с собой портфель. Антон льстил себя надеждой, что он — полноценный вице-премьер с портфелем. Но его портфель почему-то был нематериальным, тогда как отсутствовавший портфель экс-министра культуры был самым что ни на есть материальным и даже весьма объемистым. Тот носил в нем наркотики и пачки форинтов.

«Теперь жди», — сказал главнокомандующий, когда заседание правительства закончилось и они с Антоном вышли на площадь. «Чего?» — удивился Антон. Конявичус показал глазами на Николая и Гвидо. Антон хотел возразить, что не успеют, но вспомнил, что главнокомандующий не в курсе компьютерных событий. Антон не знал — посвящать его или нет?

Он не сомневался, что Бог оставил его в живых по единственной причине — чтобы он отомстил Виги и Флориану. И хотя Антон с самого начала не собирался выполнять секретный пункт договора — отдавать Виги и Флориану драгоценности, он готовился отомстить им с чистой душой, потому что они пошли против неписаного, но всегда существующего договора смертного человека и Бога. С другой стороны, выступивший на заседании правительства председатель Конституционного суда провинции заявил, что в общем-то Виги и Флориан ни в каких документах точно не оговаривали, откуда будут брать мясо, так что если их и можно привлекать к ответственности, то только за нарушения прав человека и уклонение от уплаты налогов. Конституцию они не нарушили.

Колонна по-прежнему двигалась в глубь провинции. Антон подумал, что вряд ли Виги и Флориан сидят сейчас сложа руки, поджидают, когда подъедет Антон и всадит им в лоб по пуле. Не тот народ.

Эти сомнения Антон и разрешал коньячком, которого у Конявичуса по-прежнему было хоть залейся, а у него — вот уже несколько часов как второго человека в провинции — не было совсем. А главное, не было ни малейших надежд на то, что Гвидо наконец-то пересмотрит его продовольственный аттестат.

И все равно Антону нравилось, прихлебывая коньяк, катить в центре военной колонны, сознавать, что любая встреченная, настигнутая жизнь — в его власти. Сознавать это было тем более сладко и странно, что несколько часов назад Антон был сам готов расстаться на любых условиях с собственной жизнью.

Этим, вероятно, и был крепок порядок мироздания. Антон, не таясь, наслаждался коньяком и порядком, так как всему этому — порядку мироздания и коньяку — шли последние дни, если не часы. Собственно, в сравнении с тем, что должно было произойти, не имело большого значения, успеют они отомстить Виги и Флориану или нет.

Антон вдруг вспомнил про Золу, Слезу и Фокея. У Антона не было возможности сообщить им, что он жив и даже получил повышение по службе. Если бы Антон хоть на шаг отошел от Конявичуса, его бы пристрелили прямо на ступеньках белого дома. Люди Николая шли за ним по пятам, как будто это он, а не Виги и Флориан уклонялся от уплаты налогов.

«Надо все рассказать Коню, — внезапно протрезвев, подумал Антон, — чтобы, если меня убьют — а меня точно убьют! — он позаботился о беременной Золе, Слезе и Фокее…» Так раньше уходящие на неминуемую погибель просили о семье, о близких. Странная у меня семья, усмехнулся Антон: Зола и Слеза, не испытывающие друг к другу ни малейших симпатий, да зажившийся на свете Фокей. У Антона не было стопроцентной уверенности, что Зола и Слеза нуждаются в покровительстве главнокомандующего. Наверняка в запасе у них имелись собственные, достаточно эффективные варианты. Кому Конь мог помочь, так это Фокею. Да только захочет ли дед выползать из библиотеки? Не вернее ли им всем — Антону, Коню, Слезе и Золе — самим за бронированную дверь к Фокею?

Да, подумал Антон, но у главнокомандующего… вертолеты. Больше всего на свете Антону сейчас хотелось лететь отсюда прочь на вертолете. Но еще больше не хотелось бросать в беде друзей. И еще хотелось пристрелить Виги и Флориана. А потом Николая за то, что послал по следу Антона людей из налоговой полиции. Гвидо — за то, что упорно не дает Антону коньяку. Желаний было много. Только Бог, следовательно, мог расставить их по степени значимости, установить последовательность их осуществления или неосуществления. Антон закрыл глаза, откинулся на сиденье, вверяя себя Божьей воле.

Словно подтверждая недавние его мысли, над головой послышался гул, пролетели, опустив носы, два вертолета.

— Разведают местность, — сказал Конявичус, — если неплательщики налогов начнут рыпаться, помогут нам с воздуха. Я думаю, двух вертолетов хватит на эту сволочь.

Антон согласно кивнул.

— Я и забыл, — рассмеялся Конявичус, — что командуешь операцией ты!

:— Это не имеет никакого значения, Конь, — сказал Антон.

— Почему же? — вежливо поинтересовался главнокомандующий.

— Потому что… — Антон осекся, так как даже приблизительно не представлял реакции Конявичуса. Как радиация, въевшаяся в кровь и в кости, привычка никому не верить превратила язык в свинцовый слиток. — Потому что, — повторил Антон, широко обвел рукой окружающий мир, — всего этого скоро не будет. Точнее, для нас не будет. А если еще точнее, что-то, может, и будет, но нас точно не будет, — решил на всякий случай смазать картину действительности, разветвить ответную мысль главнокомандующего.

— Вот как? — не выказал ни большого удивления, ни большого сожаления по случаю поэтапного собственного и Антонова исчезновения из жизни главнокомандующий. — Куда же мы денемся?

— Не догадываешься? — усмехнулся Антон.

— Кого ты имеешь в виду под словом «нас»? — спросил Конявичус.

— Я имею в виду нас… — У Антона начало двоиться в глазах. Еще один глоток, понял он, и…

— В принципе я не возражаю, — разъяснил свою позицию Конявичус, — но не в момент проведения ответственной военной операции. Всякая работа должна быть сделана как можно лучше и как можно с меньшими потерями. Ведь так, вице-премьер? Если ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, скажи. Зачем рисковать жизнью людей? Неужели бандиты так сильны? Вызвать еще пару вертолетов? А я сказал ребятам: все, что найдете — ваше. Они мечтают о трофеях.

— Конь, — джип тряхнуло на ухабе, и Антон чуть не вывалился. — У тебя осталось в жизни, чего бы ты хотел достигнуть?

Некоторое время главнокомандующий смотрел выпуклыми зелеными глазами в бронированную каску сидящего впереди водителя. Антон подумал: не расслышал. А если и расслышал, то не понял. Но Конявичус расслышал и понял.

— Нет, не осталось, — спокойно ответил он.

— Не может быть, — не поверил Антон.

— Всю жизнь, — бессмысленно выставился на него блестящими бутылочными глазами главнокомандующий, — я стремился к двум вещам: чтобы число людей, которым приказываю я, превосходило число людей, которые приказывают мне, и чтобы мне всегда было что есть-пить, вернее, пить-есть. Остальное, как правило, прилагалось само. Я достиг чего хотел. Больше мне ничего не надо, Антонис. Я радуюсь каждому прожитому дню, никого не боюсь, мне не надо заботиться о жратве и выпивке, мне вообще не надо думать. Все прочее — воздух, Антонис, отравленный воздух. Я им дышу, но я не пытаюсь изменить его химическую формулу. Я готов умереть в любое мгновение, но я не тяну за собой других.

— А я, по-твоему, пытаюсь изменить формулу, тяну за собой других?

— Да, Антонис. И воздух становится еще более отравленным, а люди умирают раньше назначенного срока.

Антон не решился возразить. Подумал только: «Знал бы ты про последнее отравление — компьютерной реальности!»

— Наверное, ты прав, Конь. Но я действительно хочу очистить воздух. Я не тяну в могилу людей. Я не знаю, почему, вместо того чтобы очищаться, воздух отравляется, а люди умирают раньше назначенного срока. Значит, так угодно Богу.

— Если вообразить, что люди — тело Господне, Он решил накормить нас своим телом, — сказал Конявичус.

Антон подумал, что главнокомандующий или сильно пьян, или же гораздо умнее Антона. Все, что говорит Антон, кажется ему смешным. Каждый раз глубинная суть главнокомандующего вооруженными силами провинции «Низменность-VI, Pannonia» Бернатаса Конявичуса ускользала от понимания Антона. Ему оставалось утешаться тем, что за все время их знакомства Конявичус не сделал ему ничего плохого, напротив, много раз спасал. Следовательно, Антон должен был ему доверять. Это было все равно что шагнуть с берега в ручей с прозрачной водой. Вот оно, дно, переходи на другой берег, однако же прозрачность скрадывает пространство — как бы не уйти в воду с головой, да и твердое ли под водой дно?

— Как же Литва и литовский народ, Бернатас? — спросил Антон. — Неужели отступишься?

— В стране, где люди пожирают людей, — серьезно ответил Конявичус, — нет места Литве и литовцам. Ты играл в реинсталляцию, я — в Литву. Моя игра была безобиднее. Литвы нет, Антонис, и никогда не было, — Конявичус просунул палец под трехцветный флажок, пришитый к рукаву куртки, с треском оторвал и выбросил вон.

Говорить более было не о чем. Все доводы были исчерпаны. Прежде Антон как-то не задумывался над этим, а сейчас вдруг ясно осознал, что бесконечно туп, что не в силах ни в чем убедить, равно как, впрочем, и разубедить Конявичуса. Да и кого угодно. Единственным утешением могло быть, что убеждающему-разубеждающему всегда труднее, нежели убеждаемому-разубеждаемому, поскольку делается это не столько из любви к истине, сколько в конкретных интересах первого, а второй, конечно же, это понимает, поэтому он попросту обречен быть умнее. Но это было слабым утешением.

— В таком случае… — Антон уже сам толком не знал, чего хочет от главнокомандующего. — Ты прав, Конь! Жизнь прекрасна! Дай-ка хлебнуть!

Колонна бронетехники миновала мусорные и естественные холмы, с которых ее могли расстрелять прямой наводкой, вырвалась на оперативный, во все стороны просматриваемый простор. По обе стороны дороги теперь тянулись то ли убранные, то ли неубранные, то ли вспаханные, то ли невспаханные, одним словом, страшные поля.

— Антонис, — протянул металлическую фляжку с коньяком главнокомандующий, — для человека, за которым послано шесть убийц, ты слишком много пьешь, слишком много говоришь и слишком сильно на что-то надеешься. Неизвестно, правда, на что, — зевнул так, словно хотел проглотить свою бороду.

«На Бога», — подумал Антон, но промолчал, не желая выдавать Конявичусу эту тайну.

— Сразу шесть? — радостно отхлебнул из фляжки Антон. — Почему так много? Откуда ты знаешь? — Прямая дорога шарахалась перед глазами из стороны в сторону. Антон подумал, что неуемным своим пьянством сильно упрощает задачу шестерым сборщикам налогов, вернее, жизней.

— Я взял на операцию взвод спецназа, — объяснил Конявичус, — а шестеро в предпоследней машине — не спецназовцы. Это люди Николая из налоговой полиции. Между тем насчет них со мной никто не договаривался. И едут они в машине спецназа. Они думают, что у меня в войсках бардак! Или им очень важно убить тебя, или же… — главнокомандующий зловеще смолк.

— Что? — Антон дал себе клятву: этот глоток последний!

— Или они и по мою душу тоже! — Зеленые бутылочные глаза Конявичуса потемнели от гнева. — Мне ли не знать… — вдруг опять замолчал.

Антона не на шутку встревожили внезапные выключения главнокомандующего. Они свидетельствовали, что и он изрядно пьян. Антон обратил внимание, что водитель дремлет за рулем, джип трется колесом о насыпной рант обочины. Антон ударил водителя по бронированной каске. Каска загудела, как пустой котел. Водитель недовольно оглянулся, сделал вид, что и не думал спать. Пьяным, видимо, был весь взвод.

— Они могут убить нас в любую минуту, — произнес главнокомандующий. — У них в машине миномет. Я сам видел. Одно точное попадание — и нас нет.

Антон подумал, что налоговые убийцы тоже пьяны. Другого объяснения не было.

— Так ведь, Бернатас, они и сейчас могут шарахнуть, — сказал Антон.

— Что? А… Да-да, — словно впервые увидел его Конявичус. — И не успеем завтра похмелиться… — Схватился за рацию: — Взвод, я первый, слушай мою команду! Только что с вертолета получено донесение: впереди артиллерия! Приказываю немедленно уйти с дороги, разбить колонну, двигаться по полю ломаным рассыпным строем. Хвост колонны выдвигается вперед! Приказ ясен? — Отключил рацию, подмигнул Антону: — Сейчас увидишь, как засуетятся эти ублюдки.

Джип главнокомандующего резко затормозил. Двигавшиеся следом машины и БТРы выдвинулись вперед. Антон увидел растерянные лица старавшихся не глядеть в их сторону людей Николая, вынужденных выполнить приказ. Теперь их машина оказалась впереди.

— Но ведь трубу миномета можно развернуть, — предположил Антон.

— Конечно, — согласился Конявичус. — Для важных переговоров мы используем специальный диапазон. Они не могут знать. Включил рацию: — Всем произвести настройку! — Тут же выключил. — Это сигнал, — объяснил Антону. — Сейчас я буду говорить только со своими. — Опять включил: — Ребята, у нас незваные гости. В машине «NX-2244» — наемные убийцы, посланные убить вашего главнокомандующего. Что будем делать? Предлагаю…

— Бернатас! — перебил Конявичуса молодой лихой голос. — Больно новенькая у них машина, жаль портить. У меня с собой трофейная азотная граната, ну, эта… которая меняет атмосферное давление. Дозволь испытать? — И предупреждая возможные возражения: — Не взорвется, я их из автомата, у меня маленький на пузе.

— Давай, Петро, машина твоя, — согласился Конявичус, — шестой и третий, прикройте Петро!

Две машины поравнялись. В одной — простоволосый, гибкий, с пляшущим на лбу чубом, в ладной курточке вдруг встал во весь рост, приветливо помахал рукой несущимся в другой параллельным курсом. «Принимай гостинец, станичники!» — бросил им в окно азотную, уничтожающую все живое, но щадящую мертвое, твердое, гранату. После чего рухнул, зашедшись разбойным свистом, на сиденье, дал по тормозам. Кому-нибудь из шестерых налоговых полицейских мгновенно бы вышвырнуть гранату из машины да попытаться уйти, благо машина новая, а впереди простор, но задергались все разом и не вышвырнули. Антон услышал негромкий хлопок. Машина словно кашлянула красным из всех окон, а как чуть развеялось, уже не сидели там люди, а струилась по бортам кровь.

Антон воровато вытащил из кармана пистолет, снял с предохранителя, нагнулся якобы к ботинку, судорожно уткнул дуло в висок и… врезался головой в железную дверь джипа. «Боже мой, как просто!» — успел подумать Антон. Пистолет вылетел из рук. Искры из глаз.

— Ах ты, хитрюга! — Антон увидел медленно уплывающий ботинок Конявичуса. — Есть, есть еще у меня реакция! — Главнокомандующий смеялся, как будто только что обыграл Антона в карты.

Антон угрюмо молчал. Он был близок к окончательному и бесповоротному выигрышу, но шулер Конявичус обманно вырвал у него козырного туза.

Машины спецназа стали вокруг остановленной — мясной — кругом.

— Не будем терять время, — распорядился главнокомандующий, — надо успеть к людоедам до темноты. Возьмем машину на обратном пути.

Двинулись дальше.

— Конь, — сказал Антон, когда мясная машина осталась позади, — ты мудро придумал с диапазоном для своих. Но ведь и те…

— …сносились с городом! — воскликнул главнокомандующий, схватил рацию. — Радист! У них была рация, немедленно пройдись по всем диапазонам. Как поймаешь — переключай на меня! — Повесил рацию на шею. — Вот что значит первый вице-премьер, — уважительно посмотрел на Антона, — вот что значит настоящий руководитель!

Некоторое время ехали в тишине. Только включенная рация шипела и потрескивала на шее у Конявичуса, просеивая безмолвные диапазоны. Антон почувствовал, что голова клонится книзу, и сам провалился в безмолвный диапазон. Пошли вторые сутки без сна.

Однако полноценно заснуть не удалось.

— Автандыл! — вдруг раздался из рации мерзкий воровской голос. — Как слышишь мэна? Дэло сдэлано. У вас пять минут, начинайте. В пятнадцать десять слушайте по радио официальное сообщение. Как понял, Автандыл?

— Нормалны! — прорычал, скребя микрофон пальцами, Конявичус.

— Помехи, Автандыл, — откликнулся мерзкий голос, — я ухожу со связи, до встречы!

— В лучшем из миров, — выключил рацию главнокомандующий. — В пятнадцать десять, — повернулся к Антону. — Значит, они ждали сигнала.

— Подождем и мы, — посмотрел на часы Антон, — недолго осталось.

— Ты хотел дезертировать, вице-премьер, — осуждающе покачал головой главнокомандующий, — а между тем начинается самое интересное.

— Плохой из меня дезертир, — вздохнул Антон.

— Ну почему же, — возразил Конявичус, — ты удачно сбежал с трудфро.

— Только потому, что там не было тебя, — усмехнулся Антон. — Включи радио, Конь, осталось три минуты.

По радио передавали старинные песни вперемешку с рекламой акций и векселей «Богад-банка». Транслировать по радио музыку и старинные песни придумал Луи. «Это настоящая революция в реинсталляции, — заявил он, — музыка изгоняет из человека бесов демократии. Слушая музыку и хорошие песни, нельзя совершить убийство или пойти и купить какие-нибудь дерьмовые акции». Антон подумал, что как раз очень даже можно. Музыка заглушает стоны жертвы. Что же касается приобретения акций, то в помещениях банков и брокерских контор тихо звучала странная, исполняемая исключительно на цинковых и стеклянных музыкальных инструментах музыка «новых индейцев» и серых питомцев. Не только нормальные люди зачарованно шли к окошкам, где продавались акции, но даже инопланетяне. Антон, впрочем, не стал спорить. Луи был самым талантливым его сотрудником, возглавлял местный комсправд — комитет справедливости. Луи яростно проклинал позорное демократическое, рыночное прошлое и настоящее, призывал граждан создавать боевые отряды «воинствующих реинсталляторов», вылавливать и примерно наказывать «врагов реинсталляции», демонстративно обращался к сослуживцам: «Товарищи!» Встречаясь с деятельным, полным идей и планов Луи, Антон сомневался в самом себе — истинный ли он реинсталлятор? Это было тем более странно, что еще недавно Луи писал на Антона доносы капитану Ланкастеру, обвиняя в «покушении на святыни свободы». Антон не был уверен, что он не продолжает их писать и сейчас — уже как на «врага реинсталляции». Но как бы там ни было, он ценил энергию Луи, поддержал его идею насчет музыки и старинных песен.

С песнями слушатели в общем-то смирились. С классической музыкой — нет. Забытые звуки старинных музыкальных инструментов, особенно когда играли сразу на многих, вызывали спазмы сосудов, дикую головную боль. Под музыку совершались убийства, самоубийства и прочие неистовства. На площади перед зданием Провтелерадио собралась толпа с плакатами: «Мы за реинсталляцию, помпиты, цинковую музыку, но против старинных симфоний!», «Долой оркестры!», «Прекратить симфоническую казнь!» Пришлось перейти, главным образом, на песни. Народ полюбил старинные — с короткими ритмичными словами. И хотя смысл песен был далеко не всегда понятен, никто не жаловался, не протестовал. Когда передавали старинные песни — в городе наблюдался скачок потребления электроэнергии, «повышенная запитка потребителя», как говорили специалисты-энергетики. Вот и сейчас по радио звучала незамысловатая старинная песенка на редком восточноевропейском диалекте: «С причала рыбачил апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде. Андрей доставал из воды пескарей, а Спаситель погибших людей…» Но ровно в пятнадцать десять песня оборвалась, послышалась музыкальная заставка, обычно предваряющая экстренные сообщения. Скажем, об открытии нового помпита или захвате спецназовцами банды инопланетян, пытавшихся прорыть туннель под пункт выдачи дивидендов по акциям «Богад-банка».

«Внимание, господа радиослушатели! — с оттягом пророкотал густой и уверенный, как стынущий битум, голос, в котором Антон с изумлением узнал голос Луи — своего лучшего сотрудника. — Передаем экстренное сообщение службы новостей правительства провинции «Низменность-VI, Pannonia». Упорные слухи о том, что бывший глава администрации провинции капитан Ланкастер фальсифицировал результаты последних всеобщих парламентских выборов в обе палаты законодательного собрания, получили дополнительные косвенные подтверждения. Центризбирком не утвердил результаты состоявшихся недавно в провинции выборов и тем самым не подтвердил легитимности пребывания у власти бывшего главы администрации провинции. Сегодня в четырнадцать ноль-ноль, то есть ровно один час и десять минут назад, неизвестный террорист расстрелял из самодельного пистолета-автомата капитана Ланкастера на ступеньках резиденции главы администрации. Охрана капитана открыла ответный огонь на поражение, в результате чего неизвестный террорист — при нем не было обнаружено никаких документов — скончался, не приходя в сознание. На внеочередном заседании правительства был сформирован Временный комитет управления провинцией — Врекомупр, который принял на себя ответственность за положение дел в провинции, а также обязательство провести в ближайшее время новые парламентские выборы в присутствии представителей из Центризбиркома и независимых наблюдателей от политических партий и общественных движений страны. По данным Врекомупра, незадолго до смерти бывший глава администрации отдал приказ об уничтожении двух влиятельных и пользующихся авторитетом членов правительства: главнокомандующего вооруженными силами провинции Бернатаса Конявичуса и только что назначенного первым вице-премьером Антона Ло. Врекомупр призывает граждан сохранять достоинство и спокойствие. Причин для паники нет. Перебоев в обеспечении населения продовольствием не ожидается. Все помпиты работают в нормальном режиме. Курс форинта остается стабильным. Температура воздуха — плюс одиннадцать градусов. Председателем Врекомупра единогласно избран сохраняющий за собой пост министра по вопросам обеспечения Гвидо Бонетти. В состав Врекомупра также вошли: министр экономики провинции Николай Лядов, снискавшие уважение и симпатию граждан молодые предприниматели-теневики Виги Сулейман и Флориан Флоря. Мы передавали экстренное сообщение службы новостей провинции «Низменность-VI, Pannonia». Приобретайте акции «Богад-банка»! Обедайте в новом ресторане-помпите на площади свободной Паннонии! Оставайтесь с нами на волнах радио «Pannonia плюс VI»! Весь вечер с вами Луи Бонапарт!»

— Почему Ло? — изумился Антон. — Я никогда не был Ло!

— Мертвому, а также назначенному на ответственную должность полагается иметь фамилию, — объяснил Конявичус. — Не это сейчас главное. Будешь Ло.

— Ладно, буду Ло, — усмехнулся Антон. — Что сейчас главное?

— Первое, — главнокомандующий как и не пил — смотрел ясно, говорил быстро, — надо уходить с полей, могут накрыть сверху вертолетами. Второе: если людоеды в этом… Вупре, мы не найдем их там, куда идем. Надо поворачивать на город. Третье: они ничего не сказали про вооруженные силы. Мне необходимо срочно связаться со штабом и казармами. Четвертое: все, что они заявили — бред. Они думают, что нас уже нет в живых. Ты — Антон Ло — первый вице-премьер правительства провинции. Второй по старшинству чиновник после погибшего от рук террориста главы администрации. Следовательно, с этой минуты ты — единственный легитимный правитель провинции. — Да здравствует Антон Ло! — рявкнул Конявичус в рацию. — Наши товарищи блокированы в казармах! Освободим наших товарищей! Капитан Ланкастер убит подонками и мерзавцами! Отомстим за смерть капитана!

— Дазд… Лоо… мстим… питана! — многоголосо заревела в ответ рация.

— Командуйте, господин Ло! — повернулся к Антону главнокомандующий.