1

Он еще раз погрузился в зеленую воду и всплыл, голый, опираясь руками на двух женщин, – облепленный водорослями рот набит обломками ракушек, – и увидел всю свою несчастную жизнь, она стояла перед ним, содрогаясь, невредимая и непотопляемая, в коричневых волнах бренди. Она была похожа на журнальный столик.

Он хотел что-то сказать, но теплая струя захлестнула его.

– Чай, – говорила миссис Дейси. – Очень сладкий чай каждые пять минут. Я постоянно отпаивала его, но это не пошло пока ему на пользу.

– Не лей столько соевого соуса, Джордж, он забьет вкус яйца.

– Я не буду, – сказал Самюэль.

– Послушайте птиц. Ночь оказалась у них такой короткой, Полли.

– Послушайте птиц, – отчетливо произнес он, и обжигающее питье залило ему язык.

– Они отложили яйцо, – заметил мистер Эллингем.

– Может, попробуем кока-колой? Вряд ли она повредит, после того как он пил чай, и устрицу прерий,^[4] и ангостуру,^[5] и Оксо,^[6] и все остальное.

– Я вливала чай пинтами, – воодушевленно продолжала миссис Дейси. – Но все полезло обратно, и сахар, и все остальное.

– Он не хочет кока-колы. Дай ему капельку масла для волос. Я знавал человека, который впрыскивал себе ваксу в вену.

– Знаешься со всякими свиньями.

– Он пытается сесть, бедняжка.

Самюэль пробился в сухое пространство и теперь рассматривал комнату и миссис Дейси, как бы соединившуюся чудесным образом в одну длинную женщину, обнимающую своими черными шелковыми руками дверной проем, и Джорджа Ринга, изогнувшего дугой свои волосы, и улыбку над ржавым краном, и смиренного мистера Эллингема над собой.

– Полли пропала, – сказал он.

Он наконец понял, почему эти трое в ванной казались ему такими большими и далекими. «Я лежу на полу и смотрю вверх», – сказал он себе. Но все остальные тоже это слышали.

– Под одеялом, – сказал мистер Эллингем. – Ты все еще голый.

– Вот отличная мокрая губка. – Джордж Ринг приложил ее и расправил. – Подержи на лбу. Вот так. Ну как, лучше?

– Одеколон применяют наружно, – проговорила миссис Дейси без всякого осуждения. – Ну и наподдам же я Полли. Наподдам ей в ухо, как только она раскроет свой рот.

Мистер Эллингем покачал головой.

– Виски – это я могу понять. Но одеколон! Им душат носовые платки. Никто не душит носовые платки виски. – Он посмотрел вниз на Самюэля: – Я не душу.

– Нет, Сэм, не надо сосать губку.

– Видно, красная курочка показалась ему что хлеб с молоком, – сказал мистер Эллингем.

Они собрали брошенную в ванной комнате одежду и постепенно одели его.

Он и не пытался снова заговорить, пока, одетый и приведенный в вертикальное положение, трясся на площадке темной лестницы. Джордж Ринг и мистер Эллингем взяли его под руки и подвели к вершине этой петляющей могилы. Миссис Дейси, единственная плакальщица, шуршала шелком сзади.

– Это был бренди из аптечки, – сказал Самюэль, и они вступили в шероховатую, землистую тишину ступенек.

Кто-то повесил табличку «Закрыто» на окне, даже не выходившем на улицу.

– Денатурат – это занудство, – высказался мистер Эллингем.

Они усадили Самюэля в кресло за стойкой, и он слышал, как голос миссис Дейси взывал к Полли в темноте и грязи других этажей и пещерах этого пьяного дома. Но Полли не отзывалась. Она, должно быть, в своей спальне, рыдает об исчезнувшем Сэме у окна с видом на бесцветную, медленно исчезающую улицу и высокие обветшалые дома, или изображает в кухне родовые муки, корчась и подвывая у переполненной раковины, или представляет, что счастлива, в сыром углу на лестнице.

– Дурачок. – Длинноногий Джордж Ринг сидел на столе и улыбался Самюэлю с дикой застенчивостью. – Ты мог потопнуть. Потопнуть, – повторил он, лукаво глядя из-под тонких бровей.

– Хорошо, что оставил дверь открытой, – сказал мистер Эллингем. Он закурил сигарету и глядел на спичку, пока она не обожгла ему палец. – Мне так кажется. – Он сунул палец в рот.

– Наша служанка всегда говорила «потопнуть», – пояснил Джордж Ринг.

– Но я видел, как Полли запирала дверь. Она положила ключ в вырез платья. – Самюэль, сидевший за неясной стойкой, говорил с трудом.

Слова вырывались в спешке, затем возвращались и исчезали, скатываясь в кислые кусты под языком.

– Она положила его в вырез платья, – говорил он, делая паузу после каждого слова, чтобы развязаться со следующим. Теперь в зале было почти совсем темно.

– И «колидор». Это вместо «коридор». Тем не менее, дорогой, когда мы поднялись, дверь была открыта. Ни ключа, ни Полли.

– Только мальчик в купели, – сказал мистер Эллингем. – И часто с тобой такое, Сэм? Вода доходила тебе до подбородка.

– И грязь!

– Это не моя грязь. Кто-то уже мылся в этой воде до меня. Она была холодная, – ответил Самюэль.

– Да, да. – (Самюэль видел, как кивает головой мистер Эллингем.) – Это меняет дело. Боже мой, тебе надо было залезать туда прямо в одежде, как все остальные.

– Полли исчезла, – сказала миссис Дейси. Она прошла сквозь стену и стояла за стойкой рядом с Самюэлем. Ее шуршащее платье коснулось его рук, и он резко отдернул их. «Я прикоснулся к могиле», – сказал он сам себе, то есть парню, оцепеневшему в его кресле. Ледяная рука покойника опустилась на его щеку, выстуживая из него кратковременный сон. – «Гроб влетел прямо в мою сидячую кровать».

– Оо-ох, – застонал он.

– Все еще мерзнешь, малыш? – Миссис Дейси склонилась над ним, заскрипев, как дверь, и провела материнской рукой по его волосам и рту.

Весь день не хватало света, даже на рассвете и в полдень, только близкое искусственное освещение спальни и ресторана. Весь день он сидел в маленьких помещениях, в ванной и путешествующем туалете, в мебельных джунглях и заставленной лавке, где никто не обращался к нему, кроме этих голосов, говорящих: «Ты выглядел таким беззащитным, Сэм, когда лежал там холодный и белый».

– Где был Моисей, когда погасла свечка, миссис Дейси?

«Как херувим с картины итальянского примитивиста, только с бутылкой на пальце».

– В темноте. Как сейчас.

– Что с тобой сделала Полли, эта маленькая шлюшка? – спросил опрятно-женственный голос миссис Дейси.

Мистер Эллингем поднялся:

– Не хочу слушать. Не говори, Сэм, даже если есть что сказать. Не надо объяснений. Он лежал там в купели, отравленный, в половине пятого. Это я еще могу перенести.

– Мне нужно уйти, – сказал Самюэль.

– Отсюда?

– Уйти.

От невидимой ободранной дыры в стене, от этого птичника и бродячего зверинца, от магазина холодной воды – на улицы, которые не запираются. Я не хочу спать с Полли в ящике. Не хочу лежать в подвале с отсыревшей женщиной, пьющей политуру. Лондон ворожит повсюду, мне нужно выйти, мне нужно идти. Миссис Дейси вся состоит из холодных пальцев».

– Хорошо, выйдем. Сейчас шесть часов. А ты можешь идти, сынок?

– Идти могу, только что-то с головой.

Миссис Дейси, невидимая, гладила его волосы. «Никто этого не видит, а миссис Сьюзан Дейси, лицензия на продажу табачных изделий, гладит своими ящерицами мои волосы». И он расплакался.

– Неприятное зрелище. Ты идешь, Сью?

– Смотря куда вы идете.

– Глотнуть воздуха на Эджвер-роуд. Должен же он все посмотреть. Стоило приезжать из провинции, чтобы пить одеколон в ванной комнате.

Они все вышли, и миссис Дейси заперла дверь.

Шел сильный дождь.