Глава 35

Сэм появилась в субботу вместе с Хоуп. Шел затяжной дождь. Она направилась к крыльцу, расплескивая лужи. Я подбежал к пассажирской двери, подхватил Хоуп и Турбо и отнес их на веранду. Сэм отжимала перекрученные волосы.

– Ну и дождь.

Я кивнул.

– Словно корова, которая мочится на плоский камень.

– Словно кто?

– Словно корова, которая…

Она подняла руку.

– Я поняла с первого раза. Но это действительно живописная картина.

– Разве не так мы описываем…

– Чем вы здесь занимаетесь, когда идет такой дождь?

– Мы много читаем.

Она изучила мои книжные полки.

– Все это книги о сражениях, генералах, индейских вождях и знаменитых законодателях. – Она достала одну книгу и посмотрела на корешок. – Собрание историй про обычных людей, совершавших великие дела. – Она покачала головой. – У тебя есть художественная литература или хотя бы любовные романы?

– Боюсь, что нет.

– Может, посмотрим кино?

– Разумеется.

Она посмотрела на видеокассеты, стоявшие рядом с книгами.

– Ты еще пользуешься видеокассетами?

– А что в этом плохого?

– Ничего. – Она перебрала кассеты. – Ничего, кроме ковбойских фильмов.

– Там есть неплохие фильмы о войне.

– Какая разница? У тебя ничего нет, вроде «Стильная штучка», «Ноттинг-Хилл», «Замерзшая из Майами» или «Предложение»? Может быть, «Стальные магнолии» или «Дневник памяти»?^[49]

– Пожалуй, я об этом не слышал.

За следующие несколько часов, пока шел дождь, она заставила меня посмотреть все душещипательные фильмы, которые только смогла найти по телевизору. Каждый раз, когда шли финальные титры, я спрашивал ее:

– Почему тебе это нравится?

По ее лицу катились слезы, и она сморкалась в платок.

– Потому что они любят друг друга.

Где-то после обеда я нашел Хоуп, которая сидела на веранде и что-то писала в своем блокноте. Когда я вошел, она сразу же захлопнула его, как будто я застиг ее за кражей варенья из банки.

– Можно посидеть рядом?

Девочка кивнула. Когда я опустился слева от нее, она положила закрытый блокнот справа от себя.

– Как ты поживаешь?

– Хорошо.

– Как дела в школе?

– Все нормально, только с математикой не очень. Иногда все эти цифры кажутся бессмысленными, но моя учительница литературы говорит, что я хорошо пишу и становлюсь лучше. Она говорит, что, когда читает мои записи, ей кажется, что я намного старше. Что только взрослые или как следует пожившие люди могут так писать. Я вовсе не уверена, но думаю, что это комплимент.

– У тебя появились друзья?

– Да… сэр. Немного. Я завтракаю вместе с Броди, и иногда он сидит со мной. В общем, каждый день, кроме тех двух дней, когда я сижу с девочками.

– Он мне рассказывал.

Она потерла ладони, зажатые между коленями.

– У Броди много друзей. Он всем нравится. Они смотрят на него снизу вверх… в основном.

– Он хороший мальчик, – Турбо лежал у нее на коленях с закрытыми глазами. – А как поживает Турбо?

– Не очень здорово.

– Почему?

– Он стал очень мало двигаться и много спать. Иногда он ест, а иногда не ест. Мама говорит, что он уже очень старый. – Она погладила его брюшко. – Наверное, у него опухоль, потому что его живот стал другим. Но думаю, с ним все будет в порядке, потому что когда он не спит, то по-прежнему забирается мне на плечо.

Я сменил тему:

– А как ты себя чувствуешь? Я имею в виду чесотку на руках и все такое. Ты вроде бы не кашляла с тех пор, как мы приехали в Техас.

Она кивнула.

– У меня все нормально. Зуд прошел, и я больше не кашляю.

– А… все остальное? – Я сознавал, что выхожу за рамки обычного интереса, но мне хотелось дать ей понять, что ее состояние важно для меня. – Твоя мама говорит, что ты отлично справляешься и что с тобой все будет хорошо.

Она кивнула, но немного отодвинулась в сторону.

– Мне больше не больно писать.

Пожалуй, мне не следовало проявлять такой интерес.

– Знаешь… – Я попытался загладить ошибку. – Однажды у меня… вернее, у нас едва не родилась дочь.

Хоуп вопросительно посмотрела на меня.

– Да. Моя жена Энди однажды забеременела. Это случилось еще до рождения Броди. Но она была беременна только два месяца, а потом потеряла ребенка. Врачи сказали, что такое случается со многими женщинами во время первой беременности. Мы с ней по какой-то причине всегда считали, что у нас родится девочка. Разумеется, мы так и не успели узнать. Это просто догадка.

Она немного подумала.

– Сколько лет ей было бы сейчас?

– Двенадцать или немного больше.

– Мне очень жаль.

– Да ничего, это же было очень давно. – Я покосился на ее дневник. – Что ты там пишешь?

– Всякую всячину.

Я прислушался к дождю. Он ослабел и тихо стучал по крыше.

– Мне никогда не удавалось хорошо писать. Я просто не мог найти нужные слова для описания своих мыслей. Как будто мой язык никак не связан с рукой, в которой держишь ручку.

Она смотрела на пол.

– Иногда мне кажется, что мой язык тоже не связан с той частью меня, которая думает словами. Поэтому они переносятся на бумагу.

Мы немного посидели в тишине. Она постукивала кончиком карандаша по обложке своего блокнота. Пока я пытался найти слова для продолжения разговора, появились Сэм и Броди, вынесшие два карточных столика, на которых была разложена игра «Монополия», пребывавшая в той позиции, на которой она застряла пять дней назад. Они поставили столики с игрой перед качелями и притащили два старых деревянных кресла-качалки.

Мы решили начать новую игру. Сначала все играли друг против друга, но когда Броди подставил меня под ограбление и у меня осталось десять долларов, Хоуп сжалилась надо мной и предоставила ссуду. Когда я встал на ноги, то выплатил долг, и она предложила развивать бизнес вместе. Это оказалось эффективной стратегией, и вскоре кучка наших денег начала расти, в то время как личные кучки Сэм и Броди начали таять, что вынудило их занять круговую оборону. Не знаю, законно ли это по правилам игры в «Монополию», но мы в Рок-Бэзин не обращаем внимания на такие мелочи.

Вскоре у них появилось преимущество передо мною и Хоуп в наличном капитале, но у нас было больше недвижимости, и мы при любой возможности покупали новые отели. Если кто-то из них оказывался на «тротуаре» или где-то поблизости от Теннеси, мы напускали на них «чистильщиков», лишая их права выкупа любой собственности и раздевая вплоть до маленьких серебряных фишек, которые передвигались по игровой доске.

Конкуренция стала принимать ожесточенный вид.

Броди начал огрызаться и гордился собой до тех пор, пока не выбросил семерку и не оказался в Пенсильвании, где мы владели двумя отелями. Сэм одолжила ему денег и намекнула, что подумывает о расторжении партнерства. Броди передал деньги Хоуп, которая медленно пересчитала их, облизывая большой палец, словно кассирша, а потом разложила деньги веером в углу доски. Еще три хода, и Броди с Сэм оказались на грани банкротства, когда я прибыл на поле «основания фабрики», а Хоуп оказалась в Иллинойсе. Наконец я выкатил две двойки и оказался на поле «случайный выбор». Как правило, это невеликое дело, но у нас есть правило, что если игрок выкатывает равное количество очков на костях и оказывается на этом поле, то его капитал умножается на десять. Если он находится в минусе, это очень плохо, но если он находится в плюсе…

В таком духе игра продолжалась еще около часа. И хотя чаши весов клонились то в одну, то в другую сторону и мы с Хоуп колебались между роскошью и откровенной нищетой, на веранде постоянно раздавались взрывы смеха. Это было хорошее ощущение, и наш дом нуждался в нем. Как будто нужно было напоминать о смехе даже деревянным доскам. Я сидел, дышал полной грудью и получал удовольствие от процесса. Где-то далеко гремел гром, и прохладный воздух постепенно вытеснял теплый. Прекрасное расслабленное состояние. Идеальный вечер в Техасе.

Я первый заметил Дампса, когда тот обошел вокруг дома. Его лицо было мрачным и пепельно-бледным. Он держал в руке шляпу, но скорее тискал ее, а не поворачивал из стороны в сторону.

– Тай, – тихо окликнул он.

Смех прекратился.

– Тебе лучше выйти и посмотреть на это.

Мы впятером обошли вокруг дома и направились к амбару, где горел свет. Позади, на пастбище, я услышал звук, который мне не понравился. Дампс обернулся, покачал головой и устремил долгий взгляд на Броди, потом посмотрел на меня. Его глаза покраснели.

– Только ты, – попросил он.

Сэм обняла Хоуп и Броди рядом со стойлами Кинча и Мэй, пока мы с Дампсом выходили на пастбище. Через несколько сотен ярдов звуки подтвердили мне то, о чем я уже догадывался. Как и большая темная фигура на земле, которая пыталась встать, но не могла этого сделать.

Я опустился на колени перед мистером Б., чья передняя нога была сломана. Открытый перелом, кости торчали наружу из шкуры. Он привстал и попытался перенести вес на несуществующую ногу, потом рухнул вперед, и его задние ноги разъехались как на льду. Я взял поводья, уложил его на землю, прошептав: «Тише, мальчик, тише». Потом я повернулся к Дампсу:

– Приведи сюда Броди. Но только его; женщины пусть остаются внутри.

Я баюкал в руках голову мистера Б. Его ноздри широко раздувались; он был испуган и испытывал сильнейшую боль. Сломанная нога удерживалась лишь на грязном клочке шкуры. В воздухе пахло кровью и конским навозом.

Броди обошел вокруг амбара и пустился бежать.

– Нет! Нет! Мистер Б.! – кричал он на ходу.

Он рухнул на землю рядом со мной и попытался взять ногу мистера Б., но тот не позволил прикоснуться к ней. Мистер Б. неуклюже лягнулся здоровой передней ногой. Острые края сломанной кости торчали как бритвы.

– Броди, – тихо проговорил я.

Он не смотрел на меня. Он пытался понять, как можно зафиксировать ногу.

– Броди?

По его лицу струились слезы. Он повернулся и взглянул на меня, но ничего не сказал. Боль была слишком велика. Дождь зарядил снова.

Я пытался заговорить, но не мог. Мы вдвоем сидели и держали голову мистера Б. Лошади Броди пришел конец, и в промежутках между всхлипываниями я чувствовал, как частица моего сына тоже умирает.

Наконец Броди повернулся ко мне. Он утер нос рукавом и кивнул.

– Папа, в такое время доктору Вэйлу понадобится не меньше часа, чтобы добраться до нас.

Я тоже кивнул. Страдания мистера Б. не могли продолжаться так долго. Пять минут такой боли – уже слишком долго.

– У нас что-нибудь есть в амбаре?

Большинство ковбоев в той или иной степени пытаются быть ветеринарами для своих лошадей. Мы не были исключением, но у нас не нашлось бы необходимых вещей для такого случая, и Броди знал об этом. Я покачал головой.

Он выпрямился перед мистером Б., стоя на коленях, и вытер ладони о джинсы. Мистер Б. издавал звуки, от которых у меня волосы стояли дыбом. Броди протянул руку.

– Я сделаю это.

Я покачал головой:

– Нет, сынок. Ты иди в…

Броди посмотрел мне в глаза.

– Папа, это моя лошадь. Я сам это сделаю.

Он снова протянул руку. Я расстегнул кобуру и вложил ему в руку «Кольт 1911». Броди плотно обхватил рукоять, вытянул указательный палец вдоль ствола и взял оружие обеими руками. Мистер Б. совсем обессилел и лежал запрокинув голову. Грязь вокруг его ноздрей подрагивала с каждым выдохом. Броди приставил ствол к его шкуре, как раз над мозгом. Он снял оружие с предохранителя большим пальцем и сделал глубокий вдох. Несколько долгих секунд он держал пистолет у головы мистера Б. Слезы капали с его подбородка на морду лошади. Он тихо заговорил с мистером Б.

– Помнишь, как мы впервые перешли через реку? И как мы скакали всю дорогу до города за жевательной резинкой? И как ты дал мне понять, что нельзя приближаться к тому валуну, потому что почуял спрятавшуюся змею? И…

Он продолжал говорить, но я не слышал слова. Броди ушел в себя.

Наконец его губы перестали шевелиться, и он положил палец на спусковой крючок. Секунду спустя он убрал палец, щелкнул предохранителем и поднял пистолет, позволив мне забрать оружие.

– Хочешь, чтобы я это сделал?

Он кивнул.

– Броди?

– Сэр?

– Отвернись.

Он отвернулся и закрыл глаза, дрожа всем телом. Дождь налетал резкими порывами. Я положил руку на голову мистера Б., поцеловал его и сказал:

– Спасибо, мистер Б. Я бы никогда…

– Я прижал ствол к его лбу, снял пистолет с предохранителя и нажал на спусковой крючок. Мистер Б. был мертв еще до того, как пуля вышла с другой стороны.

Броди вздрогнул, повернулся и увидел неподвижное и безжизненное тело. Он снова вздрогнул, припал к мистеру Б. и стал гладить его гриву, что-то тихо шепча. Так мы просидели еще несколько минут.

Я обнаружил, что начинаю сердиться. Меня раздражало, что я не мог защитить моего сына от переживаний, которые угрожали расколоть его душу пополам. Я покачал головой и положил руку ему на плечо. Он расплакался с долгими, протяжными всхлипами и обнял меня крепче, чем когда-либо раньше. Если за последние три года выросла дамба Гувера^[50], то пуля, выпущенная в голову мистера Б., прорвала ее.

– Сбегай и заведи трактор, – сказал я через некоторое время. – Давай похороним его рядом с моим отцом.

Он посмотрел на меня.

– Папа?

– Да, здоровяк. – Я погладил его по голове.

– Я хочу провести несколько минут с…

Я встал и пошел к амбару.