Глава 18

Я очнулся голым на столе.

Я заморгал и попытался сфокусировать взгляд. Потом согнул пальцы; кожа вокруг костяшек казалась ободранной и туго натянутой. Я пошевелил пальцами ног. Правая сторона отозвалась, левая почти не отреагировала. Когда я попытался поднять голову, то испытал приступ тошноты.

Все вокруг было залито белым флуоресцентным светом. Пластиковая трубка отходила из мешка к моей правой руке. До меня доносились приглушенные голоса; рты открывались, но звуки были спорадическими. Я заметил какое-то движение. Надо мной склонилась женщина в белом. Пушок над ее верхней губой блестел от пота. Она сжимала мешок и что-то резко говорила другим людям.

Правая сторона моего лица и груди находилась в огне. Левая нога была холодной и онемевшей. Я вспотел, но мне было холодно. Я прикоснулся к правой щеке и почувствовал, как в кожу врезались острые осколки.

Мне удалось приподняться на локте. В моем левом бедре зияла дыра. Я посмотрел на руку с подключенным катетером. Жидкость поступала внутрь, мешок надо мной почти опустел. Я посмотрел на ногу. Жидкость капала наружу.

Странно.

Участок вокруг дырки в моем бедре имел желтоватый йодированный оттенок. Очевидно, меня готовили к хирургической операции. Память вернулась ко мне, и я захотел слезть со стола.

Медсестра надавила мне на грудь и уложила обратно.

– Броди? – Я едва слышал свой прерывистый шепот.

– Пожалуйста, сэр, лежите спокойно.

Я снова приподнялся на локте.

– Где мой сын?

Появились другие руки, толкавшие меня вниз. Это была Энди. Дорожки слез четко обозначились на ее лице, покрытом черной копотью. Как будто она тушила пожар. Она с плачем уперлась ладонями мне в грудь.

– Ложись, Тай, ложись!

– Где… – Она не выдержала и ударила кулаком мне в грудь. – Они забрали его?

– Они забрали его! – закричала она. – Эти!.. Они забрали его! Они…

С помощью медсестры мне удалось сесть. В интеркоме звучали настойчивые голоса. В коридоре послышались шаркающие шаги. Я спустил одну ногу с кровати.

В дверях появился врач с мокрыми руками, поднятыми к груди. Он удивленно посмотрел на меня и спросил из-под хирургической маски:

– Куда это вы собрались?

Я тряхнул головой; у меня двоилось в глазах.

– За своим сыном.

Он покачал головой:

– Я не рекомендую это делать.

Одно ухо не слышало, и я повернул голову.

– Пожалуйста, повторите.

– Это плохая идея.

– Знаю, но… – Я посмотрел на него и заметил обручальное кольцо на его левой руке. Я дернул пластиковую трубку, ведущую к моей руке, но она была залеплена пластырем.

– У вас есть дети? – Он кивнул. – Как бы вы поступили?

Энди кучей лежала на полу и сотрясалась от рыданий. Ее голова покачивалась, волосы разметались по кафелю.

Он опустил маску и мрачно спросил:

– Думаете, вам хватит сил?

Я кивнул.

Он вытер руки полой халата и помог мне встать. Мир немного вращался, и я прислонился к врачу.

– Док, мне нужна ваша помощь, чтобы пережить следующий час.

Сестра закрыла пулевое отверстие тампоном из марли, а врач обмотал ногу двадцатью слоями эластичного бинта. Он вынул капельницу из моей руки и обратился к женщине. Она подошла к столу и стала наполнять шприц.

Разорванные и обожженные остатки моей одежды валялись на столе. Бронежилет стоял вертикально, с пятью пулями, застрявшими в нагрудной пластине. Это объясняло, почему мне было так трудно сделать глубокий вдох. Я поднял оборванную рубашку, нашел свой ремень и закрепил его на поясе.

Мои сапоги лежали на полу. Обугленная кожа, боковые разрезы, запекшаяся кровь. Я смерил взглядом доктора и посмотрел на его обувь. Он носил резиновые тапочки с высоким верхом.

– Не возражаете?

Он скинул тапочки, ввел шприц в мою руку и сделал инъекцию какой-то жидкости.

В ростовом зеркале возле поста дежурной медсестры я смог увидеть свое отражение. Не слишком приятное зрелище. Обгоревшая кожа, потрескавшаяся и покрытая струпьями, боксерские трусы, зеленые резиновые тапочки, кобура, подсумок для запасных магазинов, эластичный бинт на бедре. Кровь текла у меня по ноге и из обоих ушей. Док вручил мне пластиковую бутылочку.

– Пейте это, пока будете за рулем.

– Спасибо.

Мой автомобиль стоял прямо у выхода. Окошко со стороны водителя было разбито. Очевидно, Энди ехала за машиной «Скорой помощи».

– Где мои ключи?

Медсестра передала мне ключи. Когда автоматические двери открылись, солнечный свет ослепил меня. Я подождал, пока глаза не привыкли к освещению, и завел двигатель. Выжать сцепление было настолько мучительно, что я едва не потерял сознание. Когда я вдавил педаль в пол, то перевел рычаг на первую передачу и выжал газ. Двигатель заурчал и взревел. К тому времени, когда я выехал с автостоянки, я двигался на третьей передаче. Без остановок я миновал три светофора, свернул на шоссе, и когда посмотрел вниз, то стрелка спидометра приблизилась к отметке в сто миль.

Я ехал на этой скорости и боролся с желанием закрыть глаза.

Я предполагал, что они сделают одну остановку перед тем, как исчезнуть. Дрянная собака всегда возвращается к своей блевотине. Я посадил их босса в тюрьму, поэтому был уверен, что они нанесут визит в свой клубный дом, прежде чем удрать за границу. Я остановился среди деревьев, достал из багажника все необходимое и потащился через пастбище и декоративные сосны к берегу реки, оставляя за собой кровавый след. Чем бы док ни накачал меня, это начало действовать. Хорошая штука, но если она выдохнется, то я окажусь в беде. Почти по грудь в воде, подняв дробовик за головой, я побрел через реку. Когда я вышел на берег, то откинул затвор 870-го, вставил в зарядную камеру пулю Бреннеке^[25], закрыл затвор, прижал дуло к замку и нажал на спусковой крючок. Пуля Бреннеке может насквозь прошить двигатель автомобиля. Я не заботился о том, чтобы заткнуть чем-то уши: в голове до сих пор звенело от последнего взрыва. Я вошел внутрь двух тракторных фургонов, приваренных друг к другу по краям. Что-то вроде лаборатории. Закрыв за собой дверь, я запихал кусочек бумаги в чистый ствол дробовика и встал в темноте. Я знал, что если сяду, то не смогу встать, поэтому стоял, прислонившись к стене, давил на закрытые веки и считал капли крови, падавшие на ногу. В левой резиновой тапочке чавкала кровь, поэтому я снял их и остался босым. Я смотрел на дневной свет, проникавший сквозь щель в дальнем конце фургона.

В истории ручного оружия было много изменений с тех пор, как Джон Браунинг изобрел то, что впоследствии стало известно как «1911». Многие были хороши: «глок», «спрингфилд» и куча других. Но еще никто не создал более совершенную оружейную платформу, чем «1911». Многие пытались, но никому не удалось. В анналах оружейного искусства она известна как безупречное сочетание формы и функциональности.

Я расстегнул кобуру, нажал кнопку выброса магазина и уронил магазин в левую руку, нащупав верхнюю крышку и надавив вниз. Восемь патронов. Оставались шансы, что они мне не понадобятся. Я наполнил магазин и со щелчком вставил его на место, а потом указательным пальцем проверил камеру затвора и убедился в том, что все на месте. Девять патронов и дополнительный магазин на поясе. Плюс шесть пуль в дробовике. Я не знал, как долго продлится стрельба – никто и никогда этого не знает, – но сомневался, что смогу израсходовать все двадцать три патрона.

У меня что-то сжималось в груди. Любой вдох был болезненным.

Я услышал гудение мотора и шорох покрышек по гравию. Буханье глубоких басов из динамиков. Когда «монте-карло» остановился перед дверью, я был готов поспорить, что никто из сидевших внутри даже не думал обо мне. По крайней мере, я рассчитывал на это. Это могло быть моим единственным преимуществом. Хлопнула дверь, и я подумал: «Медленно – это быстро… стреляй медленно». Адреналин в моей крови заканчивался. Мир превратился в тоннель, и стены начали смыкаться. Я тряхнул головой.

Не помню всего, что произошло потом. Большинство перестрелок в пространстве размером со среднюю спальню продолжается не более семи секунд; полагаю, здесь было то же самое. Я помню, как они ввалились внутрь, самоуверенные и беззаботные. Я позволил третьему войти в дверь, прежде чем выстрелить из дробовика. Не помню, когда он опустел, но это случилось. Зато я помню, что третий парень оказался проворным, но не проворнее очередной пули Бреннеке. Я помню крики и вспышку, палящую боль в правой части грудной клетки; помню, как упал на спину, а потом поднялся. Я помню, как шел наружу, подволакивая ногу. Четвертый человек повернулся и споткнулся, пытаясь добраться до двери. Он скатился со ступеней и побежал к реке. Я уронил пустой дробовик, вытащил «1911», снял его с предохранителя большим пальцем и нажал на спусковой крючок, когда прицел совместился с татуировкой в виде обнаженной девицы у него на спине. Он был по колено в воде, когда пуля сделала свое дело. Пятый человек повернулся ко мне, как пес, загнанный в угол. Он тоже был проворным, но хотя пуля.45ACP^[26] летит на дозвуковой скорости, она все равно быстрее любого живого человека.

Впрочем, все это не имело особого значения.