Настоящий Эвери

За месяц до окончания срока Чарльза помиловали, поскольку у него диагностировали неоперабельную опухоль мозга. Не желая возвращаться в одинокую квартиру в районе Болсбридж, он умолял меня позволить ему окончить свои дни в доме на Дартмут-сквер, где, по его невероятному заверению, он провел счастливейшие дни своей жизни. Я уже сорок лет там не живу, втолковывал я, но он считал, что просто упрямлюсь, и в результате я позвонил Алисе, дабы обрисовать ситуацию. За три года после пробной встречи в пабе «Герцог» отношения наши улучшились ненамного, но, к моей вящей радости, она тотчас дала согласие, не упустив прекрасную возможность лишний раз напомнить: Чарльз был очень добр к ней, когда я сбежал со свадьбы, унизив ее перед родными и друзьями и бросив ее, беременную, на произвол судьбы.

– Как мило, что ты не держишь зла, – сказал я.

– Заткнись, Сирил.

– Нет, правда, ты очень покладистая. Уму непостижимо, почему до сих пор никто тебя с руками не оторвал.

– Это шутка такая?

– Да. Но когда слова сходят с моих уст, они почему-то не столь смешны, как задумывалось.

– Некоторым лучше оставить потуги на юмор.

– Ладно, шутки в сторону, я тебе очень признателен.

– Это меньшее, чем я могу ему отплатить, – сказала Алиса. – Макс купил этот дом за бесценок, когда Чарльз в первый раз угодил в тюрьму. По правде, отчасти и Макс виноват, что он там оказался. Когда-нибудь дом перейдет Лиаму, а Чарльз ему такой же дедушка. Вот только есть одна деталь. Лиам говорил, что в моей жизни произошли кое-какие перемены?

– Нет. Последнее время он не отвечает на мои звонки.

– Почему?

– Не ведаю. Похоже, опять меня возненавидел.

– За что? Ты что-то натворил?

– Насколько я знаю, нет. Возможно, он неверно истолковал мое замечание о его девушке.

– А что ты сказал? О какой девушке?

– О Джулии. Я спросил, модно ли сейчас женщинам не брить ноги и подмышки.

– О господи! Хотя ты прав. Она как обезьяна. А он что?

– Сказал, только старичье использует слово «модно».

– Да, это верно. Сейчас говорят «хиппово».

– Позволь усомниться.

– Сирил, я университетский преподаватель. День-деньской вращаюсь среди молодежи. Я знаю их жаргон.

– И тем не менее. «Хиппово» ничуть не современнее, чем «модно». И, по-моему, слово «жаргон» уже не употребляют.

Ладно, как бы то ни было, Лиам обиделся. Странно, я вовсе не хотел показаться невежливым.

– Ничего, переживет. Сейчас он обижается на все. Я вот спросила, что подарить ему на день рождения, а он только фыркнул – плюшевого, говорит, мишку.

– Подари мохнатого. Похоже, ему это нравится.

– Да он не всерьез.

– А вдруг? У многих взрослых есть мишки. Один мой знакомый всегда с собой носит Винни Пуха, а по праздникам обряжает его в нарядные одежки. Штука весьма утешительная.

– Да не нужен ему мишка! Он просто ерничал.

– Ты сказала, в твоей жизни кое-что изменилось, – напомнил я. – Что именно?

– А, да. Понимаешь, у меня кое-кто поселился. Мужчина.

– Какого рода мужчина?

– Что значит – какого рода? Что это за вопрос?

– То есть ты приютила своего ухажера?

– Да. А что?

– Ты не забыла, что все еще замужем за мной?

– Очередная твоя шуточка?

– Она самая. Я очень рад за тебя, Алиса. Пора уже с кем-нибудь сойтись. Как его зовут? Благородны ли его намерения?

– Обещаешь не смеяться?

– А что тут смешного?

– Его зовут Сирил.

Я не удержался. Захохотал.

– Невероятно! В Дублине всего два человека с таким именем, и ты обоих захомутала.

– Тебя я не захомутала, – возразила Алиса. – Если помнишь, я только готовила упряжь. Слушай, совпадение просто кошмарное, не устраивай, пожалуйста, балаган. И без того мороки хватает. Все мои друзья думают, что он гомосексуалист.

– Видишь ли, ориентация не зависит от имени.

– Да нет, они думают, это ты. Мол, мы опять вместе.

– А ты бы хотела?

– Уж лучше сразу головой в омут. А ты хотел бы?

– Очень. Я тоскую по твоему телу.

– Заглохни! Если Чарльз сюда переедет, не смей потешаться над Сирилом.

– Наверное, не сдержусь. Нельзя упустить такую возможность. И чем занимается Сирил Второй?

– Не смей его так называть! Он скрипач в симфоническом оркестре национальной телерадиокомпании.

– Круто. Твой ровесник?

– Не вполне. Недавно ему исполнилось сорок.

– На семь лет моложе. Лихо. И сколько уже он наставляет мне рога в нашей супружеской обители?

– Никакая это не супружеская обитель. Была бы, если б в свое время ты не дал деру, как перепуганная девчонка. Сирил здесь живет чуть больше двух месяцев.

– Лиам его принял?

– Вообще-то, да.

– Нет, принял или ты так говоришь, чтоб мне досадить?

– Понемногу и того и другого.

– Признаюсь, я удивлен. Насколько я успел заметить, Лиаму никто не нравится.

– А Сирил понравился.

– Молодчина Сирил. Не терпится его увидеть.

– Я думаю, в этом нет нужды.

– Он не против подселения твоего свекра? Кукушки, так сказать, в гнезде.

– У нас не гнездо, а дом. И не называй Чарльза свекром, меня это бесит. Нет, Сирил не возражает. Он очень покладистый. Для скрипача.

И вот через несколько дней мой приемный отец вновь занял свою бывшую комнату на втором этаже; теперь он уже не куролесил с женщинами ночь напролет, но приступил к главному делу своей жизни – в хронологическом порядке читал все романы жены.

– Когда Мод была жива, я прочел только одну ее книгу, – поделился Чарльз в момент просветления, которое чередовалось с помрачением огорчительно регулярно. – Помню, мне страшно понравилось. Я еще сказал, роман буквально просится на экран в постановке Дэвида Лина или Джорджа Кьюкора, а Мод ответила: еще раз услышу подобную чушь – подсыплю тебе мышьяку в чай. Я, знаешь ли, не большой знаток литературы, однако в Мод была искра божья.

– С этим многие согласятся, – сказал я.

– Надо сказать, она очень хорошо меня обеспечила. Скоро все достанется тебе.

– Что-что? – удивился я.

– Ты же мой ближайший родственник. Официальный. Я все завещал тебе, включая права на книги Мод.

– Перестаньте! Это же миллионы!

– Если хочешь, могу переписать завещание. Время еще есть. Оставлю деньги богадельням. Или Боно, уж он-то сумеет ими распорядиться.

– Нет-нет, – поспешно сказал я, – не надо ничего делать впопыхах. Если что, я сам позабочусь о богадельнях. А Боно как-нибудь обойдется.

– Душенька Мод, – улыбнулся Чарльз. – Кто знал, что писатель может так хорошо зарабатывать? А еще говорят, мы живем в мещанском мире. Кажется, твоя жена писала диссертацию по творчеству Мод?

– Да, а позже превратила ее в книгу. Но лучше не называть Алису моей женой. Она этого не любит.

– Как-нибудь надо поболтать с ней об этих романах. Вот читаю один за другим и наконец-то понимаю, отчего вокруг них такая кутерьма. Но, будь такая возможность, я бы сказал Мод, что иногда в книгах ее проскальзывает нотка мужененавистничества. В ее романах мужья всегда пустоголовы, нечутки и неверны, у них грязное прошлое, микроскопические члены и сомнительные моральные устои. Вероятно, художественная фантазия, свойственная писателям. Помнится, Мод не особо ладила с отцом. Видимо, это нашло отражение в ее сочинениях.

– Наверное, – сказал я. – Откуда еще взяться таким фантазиям?

– Твоя жена об этом упомянула в биографии Мод?

– Мимоходом.

– А обо мне там сказано?

– Конечно.

– И как я выгляжу?

– Не вполне. Но лучше, чем ожидалось.

– Хорошо. А ты там есть?

– Есть.

– И как выглядишь ты?

– Не вполне. Пожалуй, хуже, чем ожидалось.

– Такова жизнь. Кстати, не хочу показаться бестактным, но постоянный шум любовных утех из твоей спальни не дает мне спать. Прошлой ночью меня пробудил вопль твоей жены, которая на пике наслаждения выкрикивала твое имя со всей страстью юной нимфоманки, дорвавшейся до раздевалки семнадцатилетних футболистов. После стольких-то лет супружеской жизни ты, конечно, молодец. Я восхищен твоей пылкостью! Но я был бы благодарен, если б ты слегка приглушил звук. Умирающему надо спать.

– Не думаю, что она выкрикивала мое имя, – сказал я.

– Разумеется, твое. Причем бесконечно. О боже, Сирил! Еще, Сирил! Так, Сирил! Не переживай, Сирил, такое случается с каждым!

– Это не про меня. Речь о Сириле Втором. Ухажере. Я его еще не видел, но вы, полагаю, с ним встречались.

– Такая длинная унылая глиста?

– Видимо, он самый.

– Да, мы встречались. Иногда он ко мне заглядывает и орет, точно я глухой. Так с иностранцами говорят англичане, убежденные, что, если орать, их сразу поймут. Парень сообщил, что всю неделю в государственном концертном зале исполнял «Эсмеральду» Пуни. Молодец, сказал я и пожал ему руку.

Через день Чарльза навещала медсестра и почти ежедневно Алиса выводила его на прогулку по Дартмут-сквер. Когда стало ясно, что конец близок, я спросил Алису, нельзя ли и мне поселиться в ее доме. Я хотел быть рядом с Чарльзом при его переходе из этой жизни в загробную.

– Что? – Судя по лицу Алисы, ее поразило, как такое вообще пришло мне в голову.

– Понимаешь, если что, вам придется вызвать меня по телефону, и пока я доберусь, он может скончаться. А так я буду под боком и вдобавок помогу тебе в уходе за ним. Ты и так уже много для него сделала. Поди, вся измочалилась. Ну еще бы – работа, сын и безудержные плотские утехи с Сирилом Вторым.

Алиса смотрела в окно и как будто старалась найти вескую причину для отказа.

– Но где тебя поместить? – спросила она.

– Ну дом-то не маленький. Я бы мог занять свою бывшую комнату наверху.

– Ой, нет, туда я давно не заглядывала. Там, наверное, жуткая грязь. Я хочу вообще закрыть ту часть дома.

– Вот, а я бы ее вновь открыл. И был бы рад собственноручно навести там порядок. Ладно, нет так нет. Если не хочешь, чтобы свои последние мгновения на земле Чарльз провел вместе с сыном…

– С приемным сыном.

– … я не смею тебя осуждать. Это вполне понятно. Но я хотел бы сказать ему последнее «прости».

– А что скажет Сирил?

– Так я и есть Сирил. У тебя тоже опухоль мозга, что ли?

– Мой Сирил.

– Я полагал твоим Сирилом себя.

– Вот почему ни черта не выйдет.

– Ах вон оно что, ты о Сириле Втором?

– Прекрати его так называть!

– Для него я не представляю никакой угрозы. Уже окончательно установлено, что я не большой охотник до женщин. Я понимаю, что создаю неудобства, но ведь это ненадолго. Обещаю не причинять беспокойства.

– Да, как же! От тебя всегда одно беспокойство, это твоя жизненная роль. Не знаю, как к этому отнесется Лиам.

– Наверное, будет очень рад, что папа и мама вновь под одной крышей.

– Вот видишь? Я еще не согласилась, а ты уже причиняешь беспокойство. Своими шуточками.

– Я просто хочу быть с ним рядом, – тихо сказал я. – В смысле, с Чарльзом. Во многом я напортачил, и у нас были довольно странные отношения, но желательно, чтоб они закончились хорошо.

– Ладно. – Алиса всплеснула руками. – Но имей в виду, это краткосрочное соглашение. Как только он уйдет, уйдешь и ты.

– Я отбуду на катафалке гробовщика. Даю слово.

Вечером Лиам опешил, увидев, что родители его мирно ужинают вдвоем под сериал «Улица Коронации»^[60].

– Это еще что такое? – Вытаращившись, он замер посреди кухни. – Что происходит?

– Все поменялось, – сказал я. – Мы снова вместе. Даже подумываем завести еще одного ребенка. Ты кого больше хочешь – братика или сестренку?

– Замолчи, Сирил! – рявкнула Алиса. – Не бойся, Лиам, отец просто шутит.

– Не называй его отцом.

– Ладно, Сирил просто шутит. Он поживет у нас, пока дедушка с нами.

– Ясно. А зачем?

– Помочь.

– Я могу помочь.

– Можешь. Но не помогаешь.

– Это ненадолго, – успокоил я. – И потом, он как-никак мой отец.

– Приемный отец, – поправил Лиам.

– Ну да. Однако другого у меня нет.

– А как насчет Сирила?

– Что – насчет меня?

– Нет, насчет другого.

– Сирила Второго?

– Прекрати его так называть! – взъярилась Алиса. – Сирил не против. Скоро он придет, и я их познакомлю.

Лиам покачал головой, открыл холодильник и стал сооружать огромный бутерброд.

– Даже не знаю, что сказать, – пробурчал он. – Жили мы себе жили, а теперь дом полон мужиков.

– Полон Сирилов, – уточнил я.

– Не так чтоб полон, – сказала Алиса. – Мужиков всего двое.

– Трое, – возразил Лиам. – Ты забыла Чарльза.

– Ах да, виновата.

– Четверо, если считать и Лиама, – сказал я. – Гляди-ка, число все растет.

Парень ожег меня взглядом:

– К моей комнате даже не приближайтесь, ясно?

– Постараюсь перебороть неодолимое искушение, – ответил я.

Через пару часов явился Сирил Второй, и под наблюдением встревоженной Алисы, вставшей между нами, мы обменялись рукопожатием. Мне он показался весьма приятным человеком, правда, слегка занудливым. Минут пять он выпытывал название моей любимой симфонии, дабы исполнить ее в честь моего поселения на Дартмут-сквер. Я сказал, что любимой симфонии не имеется, но поблагодарил за беспокойство. На этом наше общение закончилось, он только еще спросил, не знаю ли я хорошего средства от натоптышей.

Неделю спустя, около полуночи, я с кружкой горячего молока шел к себе наверх и вдруг уловил плач, доносившийся из спальни Чарльза. С минуту я прислушивался, потом тихонько стукнул в дверь и вошел в комнату. Сидя на кровати, Чарльз утирал глаза, рядом с ним лежал последний роман Мод.

– С вами все хорошо? – спросил я.

– Мне очень грустно. – Чарльз кивнул на книгу: – Эта вот последняя. Я прочел все ее романы и теперь, наверное, скоро умру. Дел больше не осталось. Я жалею, что не оценил ее талант раньше. Надо было хвалить ее больше. И быть ей хорошим мужем. В конце она очень устала от жизни. И от меня. Я обращался с нею скверно. Ты не знал ее в молодости, когда она была невероятно живой. Ретивой, как тогда говорили. Она была из тех, кто, ни секунды не раздумывая, перепрыгивает через ручьи. Кто в сумочке носит фляжку с виски и делает добрый глоток, если воскресная служба затягивается.

Я улыбнулся. Такую Мод представить было трудно.

– Вы знаете, что после первого суда над вами она атаковала налогового инспектора? – спросил я.

– Правда? Почему?

– Сказала, он так старался вас посадить, что ее имя попало в газеты и роман «Среди ангелов» стал четвертым в списке бестселлеров. Прямо в суде огрела его книгой по башке.

– Для нее это был тяжелый удар, – покивал Чарльз. – Помню, она ужасно расстроилась. Прислала мне письмо – ругательное, но чертовски хорошим слогом. Мод сейчас наверху? Попроси ее спуститься ко мне, я постараюсь загладить свою вину, пока не уснул.

Я покачал головой:

– Нет, Чарльз, наверху ее нет.

– Да там она, я знаю. Пусть придет. Я хочу попросить прощения.

Я протянул руку и отвел седую прядь, упавшую на его лоб, холодный и липкий. Чарльз откинулся на подушку и закрыл глаза. Дождавшись, когда он уснет, я поднялся к себе, лег в одинокую постель и сквозь потолочное окно посмотрел на звезды, те же самые звезды, на которые смотрел сорок с лишним лет назад, мечтая о Джулиане Вудбиде, о том, что хотел бы с ним сотворить. Теперь я понял, почему Чарльз желал вернуться в этот дом. Впервые в жизни я подумал, что и сам я смертен. Не дай бог грохнусь с инфарктом, тогда мои разложившиеся останки на полу обнаружат очень не скоро. Нет даже кошки, которая обгрызла бы мой труп.

Чарльз прожил еще четыре дня, умело подгадав скончаться, когда все – Алиса, Лиам, Сирил Второй и я – были дома. Весь день он бредил, мы понимали, что конец близок, и все равно это застало нас врасплох. В кухне мы с Алисой готовили ужин, когда со второго этажа донесся крик Лиама:

– Мама! Сирил! Скорее!

Втроем мы кинулись в спальню Чарльза. Глаза его были закрыты, дышал он через раз, и каждый вдох давался ему с трудом.

– Что с ним? – спросил Лиам. Меня удивило, что парень, все это время не проявлявший никаких эмоций, чуть не плачет по деду, которого впервые увидел совсем недавно.

– Он отходит. – Я присел на кровать и взял Чарльза за руку, Алиса взяла его другую руку.

В коридоре плаксиво заныла скрипка.

– А без этого никак? – спросил я.

– Заткнись, – прошипела Алиса. – Он просто сочувствует.

– А нельзя играть что-нибудь веселенькое? Джигу там или еще что?

– Скажите ей, я не виноват, – пробормотал Чарльз, и я пригнулся к его губам.

– В чем вы не виноваты? – спросил я, но он затряс головой:

– Сирил…

– Да?

– Придвинься ближе.

– Ближе некуда. Мы почти целуемся.

Приподнявшись, Чарльз огляделся, на бледном лице его отразился ужас, потом он ухватил меня за шкирку и притянул к себе.

– Ты никогда не был настоящим Эвери, – прошелестел он. – Ты это понимаешь?

– Вполне, – сказал я.

– Но, мать твою за ногу, ты приблизился к нему вплотную.

Он выпустил мой загривок, упал на подушку и больше ничего не сказал. Дыхание его замедлилось, потом угасло совсем. Странно, я как будто видел себя со стороны, словно это моя душа отделилась от тела и воспарила к небесам. С вышины я видел себя, жену и сына, сидевших подле бренных останков моего приемного отца и думал: в какой удивительной семье я вырос и с какой необычной семьей когда-нибудь распрощаюсь навеки.

Через два дня Чарльза похоронили на церковном погосте, а по возвращении на Дартмут-сквер Алиса, усадив меня, объявила: хорошо, что я был с отцом до конца, хорошо, что она сумела помочь, но на этом – все. Недоразумения нежелательны, мне пора отправляться восвояси.

– Но у меня даже кошки нет, – сказал я.

– При чем тут кошка?

– Ни при чем. Конечно, я должен съехать. Вы были очень добры ко мне, ты и Сирил Второй.

– Прекрати…

– Извини.

В последний раз я переночевал в своей комнате, а наутро, собрав немудреные пожитки, покинул дом, где еще не проснулись мой сын, моя жена и ее любовник. Ключи я оставил в прихожей на столике напротив кресла, в котором некогда сидел семилетний Джулиан, и вышел в холодное осеннее утро. Из-за серого тумана, затянувшего Дартмут-сквер, я шел почти на ощупь по невидимой дороге.