ЗАПАХ НЕБА И МАХОРОЧКИ

Если подумать, так это просто какой-то ужас: я ещё ни разу не летал на самолётах. Правда, один раз я чуть-чуть не полетел, да не тут-то было. Сорвалось. Прямо беда. И это не так давно случилось. Я уже не маленький был, хотя нельзя сказать и чтобы большой. Так, средних лет. В то время у мамы был отпуск, и мы гостили у её родных в одном большом колхозе. Там было много тракторов и косилок, но, главное, там водились животные: лошади, цыплята и собаки. И была весёлая компания ребят. Все с белыми волосами, и очень дружные. По ночам, когда я ложился спать в маленькой светёлке, было слышно, как где-то далеко гармонисты играют что-то печальное, и под эту музыку я сразу засыпал.

И я полюбил всех в этом колхозе, и особенно ребят, и решил, что проживу здесь для начала лет сорок, а там видно будет. Но вдруг стоп-машина! Здравствуйте! Мама сказала, что отпуск промчался, как одно мгновенье, и нам надо срочно домой. Она спросила у дедушки Вали:

— Когда вечерний поезд?

Он сказал:

— А чего тебе поездом-то тащиться? Лучше на самолёте! Аэропорт-то в трёх верстах. Момент, и вы с Дениской в Москве!

Ну, что за дедушка Валя,— золотой человек! Добрый, он один раз мне божию коровку подарил. Я его никогда не забуду за это. И теперь тоже, когда он увидел, как мне хочется лететь на самолёте, то в два счёта уговорил маму, и она, хотя и неохотно, но всё-таки согласилась. И дедушка Валя, чтобы не гонять пятитонку по пустякам, запряг лошадь, положил наш тяжёлый чемодан в телегу, на сенцо, и мы уселись и поехали. Я просто не знаю как сказать, до чего было здорово ехать, слушать, как скрипит тележка, и слышать, как вокруг пахнет полем, дёгтем и махорочкой.

И я радовался, что сейчас полечу, потому что Мишка у нас в Москве во дворе рассказывал, как он с папой летал в Тбилиси, какой у них был самолёт огромный, из трёх комнат, и как им давали конфет сколько хочешь, а на завтрак сосиски в целлофановом мешочке, и чай на подвесных столиках. И я так совсем задумался, как вдруг наша тележка въехала в высокие деревянные ворота, украшенные ёлочными ветками. Ветки были старые, они пожелтели. За этими воротами тоже было поле, только трава была какая-то не пышная, а пожухлая и потёртая. Немножко подальше, прямо перед нами, стоял небольшой домик. И дедушка Валя поехал к нему. Я сказал:

— Зачем мы сюда едем? Мне надоело трястись. Поедем поскорее в аэропорт.

Дедушка Валя сказал:

— А это чего? Это самый и есть аэропорт...

У меня просто сердце упало. Это пожухлое поле — аэропорт? А где красота? Ведь никакой же красоты! Я сказал:

— А самолёты?

— Вот войдём в аэровокзал,— он показал на домик,— пройдём его насквозь, войдём в другие двери, там и будут тебе самолёты. Покормить что ли...

И он повязал нашей лошади на голову мешок с овсом, и она начала хруптеть.

А мы пошли в этот домик. В первой комнате сидели люди. Тут был дяденька с колесом, и старушка с мешком. В мешке кто-то дышал, наверно, поросёнок. Ещё была женщина с двумя маленькими ребятами в розовых рубашках и одним грудным. Она его завернула в пелёнки туго-натуго, и он был похож на гусеничку. Тут же был газетный киоск. Дедушка Валя поставил наш тяжёлый чемодан возле мамы и подошёл к киоску. Я пошёл за ним. Но киоск не работал. Там в стекле была бумажка, а на ней надпись печатными буквами:

ПРИДУ ЧЕРЕЗ 20.

Я прочёл эту надпись вслух. Дядька, что был с колесом, сказал:

— Смотрите! Читает!

И все посмотрели на меня. А я сказал:

— А чего особенного.

Они все засмеялись. Дедушка Валя, когда смеялся, показывал все свои зубы. Они у него интересные были: один вверху направо, а другой внизу налево. Дедушка долго хохотал. В это время в комнату заглянул какой-то толстый парень. Он сказал:

— Кто на Москву?

— Мы,— сказали все хором и заторопились.— На Москву, это мы!

— За мной,— сказал парень и пошёл.

Все двинулись за ним. Мы прошли длинным коридором на другую сторону дома. Там была открытая дверь. Сквозь неё было видно синее небо. Перед выходом стояли два богатыря, прямо как борцы в цирке. У одного была чёрная борода, а у другого рыжая. Возле них стояли весы. Когда пришла наша очередь, дедушка Валя крякнул и вскинул тяжёлый чемодан на прилавок. Чемодан взвесили, и мама сказала:

— Далеко до самолёта?

— Метров четыреста,— сказал рыжий богатырь.

— А то и все пятьсот,— сказал чёрный.

— Помогите, пожалуйста, донести чемодан,— сказала мама.

— У нас самообслуживание,— сказал рыжий.

Дедушка Валя подмигнул маме, закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в открытую дверь. Вдалеке стоял какой-то самолётик, похожий на стрекозу, только на журавлиных ногах. Мы пошли к нему. Впереди шли все наши пассажиры. И скоро мы пришли к самолёту. Вблизи он показался ещё меньше, чем издали.

Мама сказала:

— Ну и ну! Это что, дедушка русской авиации?

— Да, всё ж таки, это всего-навсего внутриобластная авиация,— сказал наш дед Валя.— Конечно, не ТУ-104. Старый совсем. А всё-таки летает!

— Да? — сказала мама.— Летает? Это мило! Он всё-таки летает? Ох, напрасно мы не поехали поездом.

— Не лайнер, конечно! — сказал дедушка Валя.— Не стану врать. Не лайнер. Куда там!

И он стал прощаться с мамой, а потом со мной. Он несильно кольнул меня своей голубой бородкой в щёку, и мне было приятно, что он пахнет махорочкой, и потом мы с мамой полезли в самолёт. Внутри самолёта, вдоль стен, стояли две длинные скамейки. И лётчика было видно, у него не было отдельной кабины, а была только лёгкая дверца, она была раскрыта, и он помахал мне рукой, когда я вошёл в самолёт.

У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился довольно удобно, ноги на чемодан.

Пассажиры сидели друг против друга. Лётчик то включал, то выключал мотор.

И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим. Я даже стал держаться за скамейку, и в это время к аэроплану подъехал грузовик, заваленный какими-то железными чушками. Из грузовика выскочили два человека. Они что-то крикнули лётчику. Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки, прямо в самолёт. Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолёта, лётчик оглянулся и сказал:

— Потише там швыряйте. Пол проломить захотели?

Но грузчик сказал:

— Не бойсь.

Тут его товарищ принёс следующую чушку и опять:

— Бряк! А первый приволок новую:

— Шварк! А тот ещё одну:

— Буц! Потом ещё:

— Дзынь!

Лётчик говорит:

— Эй, вы, там! Вы всё в хвост не валите. А то я перекинусь в воздухе. Задний кувырок через хвост, и будь здоров.

Грузчик сказал:

— Не бойся, не бойсь.

И сызнова:

— Бамс!

— Глянц!

Лётчик говорит:

— Много там ещё?

— Тонны полторы,— отвечает грузчик. Тут наш лётчик прямо вскипел и схватился за голову:

— Вы что? — закричал он.— Ошалели, что ли? Вы понимаете, что я не взлечу? А?!!

А грузчик опять:

— Не бойсь, не бойсь.

И снова:

— Бруме!

— Брамс!

От этих дел в нашем самолёте образовалась какая-то жуткая тишина. Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.

А тут опять:

— Брамс!

Лётчик скинул с себя фуражку и закричал:

— Я вам последний раз говорю, перестаньте таскать! У меня мотор барахлит! Вот, послушайте!

И он включил мотор. Мы услышали сначала ровное: Трррррррррррррр...

А потом ни с того, ни с сего:

чав-чав-чав-чав...

И сейчас же:

хлюп-хлюп-хлюп...

И вдруг:

сюп-сюп-сюп... Пии-пии!-Пии.

Лётчик говорит:

— Ну? Можно при таком моторе перегружать машину?

Грузчик отвечает:

— Не бойсь. Не бойсь. Это мы по приказу Сергачёва грузим. Сергачёв приказал, мы и грузим.

Тут наш лётчик немножко скис и примолк. Мама стала жёлтая, а старушкин поросёнок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохие. А грузчики своё:

— Трах!

— Трух!

— Дзенц!

Но лётчик всё-таки взбунтовался.

— Вы мне устраиваете вынужденную посадку! Я прошлое лето тоже вот так 10 километров не дотянул до Кошкина. И сел в чистом поле! Хорошо это, по-вашему, пассажиров пешком гонять, по десять вёрст?

— Не бойсь,— сказал грузчик,— не подымай паники! Сойдёт!

— Я лучше свою машину знаю, сойдёт или нет! — крикнул лётчик.— Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачёва за них не посадят, нет. А меня посадят!

— Не бойсь,— сказал грузчик,— не посадят!

И как ни в чём не бывало:

— Ббррынзь!

Тут мама встала и обратилась к лётчику:

— Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлёта минут пять? Мальчик у меня просится...

— Идите,— сказал лётчик,— только проворнее... А чемодан зачем берёте?

— Я переоденусь,— сказала мама храбро,— а то мне жарко. Я задыхаюсь от жары.

— Быстренько,— сказал лётчик.

Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил грузчик и поставил на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей чемодан. И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила наш тяжеленный чемоданище на плечо, и помчалась прочь от самолёта. Она держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя. Он только всплеснул руками, когда увидел нас. И он, наверно, сразу всё понял, потому что ни о чём не спросил маму. Все вместе мы, как будто сговорились, молча, пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но когда я обернулся, я увидел, что от аэропорта, по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут, спотыкаясь, маленькие ребятишки, а за ними бежит их мама с маленькой туго запелёнутой гусеничкой. Мы их всех погрузили к себе. Дедушка Валя дёрнул вожжи, лошадь тронула, и я откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах, как вкусно пахло полем, дёгтем и махорочкой.