Глава четырнадцатая

Он уходил, а Сара смотрела ему вслед.

Роланд был не единственным, кто преподал ей жестокий урок. Мужчинам вообще нельзя доверять. Сколько раз в жизни ей доводилось быть свидетельницей ненадежности таких, как Джефф и Чарльз, и жестокости многих других, убеждавших ее, что ей нет места в их мире?

Но все-таки Бейнтон подарил ей бумагу.

Он подарил ей бумагу.

Однако он не останавливался, чтобы проверить, пошла ли она за ним.

Она подумала было, не остаться ли прямо там, на месте, и дать ему уйти, но тут ноги сами понесли ее за ним, хотя она и не понимала почему. Это не имело никакого отношения к ее пьесе или его желанию лечь с ней в постель.

Тут было что-то более глубокое, чем все это. Он был самым несносным человеком из всех, кого она знала, и при этом единственным, кого она, кажется, начинала уважать.

Бейнтон, казалось, знал, что она идет за ним. Он замедлил шаг, дав ей возможность догнать его. В футе от него она остановилась.

Он тоже замер.

— То, что я иду за вами, вовсе не значит, что я решила делать все, что вы пожелаете, — сообщила она.

— О Сара, этого я и представить себе не мог бы.

Это сухое замечание поразило ее своей истинностью. Все это время, на каждом шагу Бейнтон позволял ей быть с ним на равных. Вот наконец мужчина, который с ней честен, независимо от того, хочет ли она слышать его слова. Хитрить было не в его характере — и в эту минуту она поняла, что они могут быть возлюбленными.

Возлюбленными.

Какое восхитительное слово. С тех пор, как она рассталась с Роландом, у нее не было возлюбленного. И она не испытывала ни малейшего желания его иметь… До этого момента.

Гэвин протянул руку, и она понимала, что может отказаться ее принять. Бейнтон позволит ей уйти.

Но если она ее примет, то, значит, она принимает и все, о чем он просил, и это не имеет никакого отношения к деньгам, ее пьесе, театрам и домам. Это касается только их самих — его и ее, и еще доверия.

В этот миг Сара поняла, каким тяжелым грузом стала для нее жизнь. Она не просто выживала — она еще и тащила за собой груз всех своих разочарований и страхов. Однако все ее сомнения сводились к одной, совершенно ясной уверенности: однажды она поверила в любовь и обманулась.

Так почему не поверить теперь в уважение и честность? Может, ее мать была права, когда говорила, что для таких, как она, есть лишь один способ выжить?

И потом, Бейнтон подарил ей бумагу.

Пройдя мимо его руки, она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Они стояли в тени, в стороне от прогулочной дорожки, но ей было неважно, видят их или нет. В этот миг все, что она чувствовала, — это его губы и жестковатые баки, щекотавшие ее ладони.

Он ответил на ее поцелуй — жадно, требовательно, со страстной жаждой ее прикосновений.

Ее охватил страх, но она сказала себе, что это Гэвин. Постепенно она позволила себе расслабиться, и то же самое почувствовал он. Их поцелуй стал глубже.

Что он сказал прошлой ночью? Она боится не его. Так он сказал… И был прав.

Нет, она боится снова потерять себя, как тогда, с Роландом. Понял ли Гэвин, сколько смелости ей нужно, чтобы подпустить его так близко?

Он прервал поцелуй. Наклонился.

— Вы снова плачете, как прошлой ночью. Сара, что с вами?

Она даже не почувствовала своих слез и не могла объяснить, почему плачет. Подняв руки к лицу, она вытерла щеки перчаткой.

Герцог взял ее за руку.

— Идемте.

На этот раз он нанял кеб, чтобы переехать через мост. Не успел возничий тронуть лошадей, как Бейнтон повернулся к Саре и попросил:

— Расскажите мне.

Сара знала, что он хочет услышать. Ее историю. Которой она никогда ни с кем не делилась. Однажды она рассказала Шарлен, но не все — умолчала о самом плохом. Она хотела, чтобы Шарлен верила в счастливый брак. Ей хотелось, чтобы ее племянница была открыта жизни, счастью и заняла подобающее ей место в обществе.

— Прошлой ночью я спросил вас, кто причинил вам боль, — напомнил он.

Сара почувствовала, как при этих словах ее грудь сжалась. Ей стало трудно дышать. Она начала отодвигаться, желая восстановить спасительный барьер пустого пространства между ними.

Однако Гэвин не желал никаких барьеров.

— Вы должны рассказать.

— Я не могу.

— Можете, — тихо возразил он.

— Я не могу дышать.

— Вы дышите.

Она отрицательно покачала головой, хотя он был прав. Она это знала и понимала, но все же сдерживалась.

— Это был ваш муж? — спросил Гэвин.

Сара кивнула.

— Не очень хороший человек, насколько я понимаю.

Сара кивнула.

— Как его звали?

— Роланд. Когда мы познакомились, он был солдатом.

— Он был грубым животным?

Саре пришлось подумать. Были времена, когда она была счастлива с Роландом. Когда у них все было хорошо.

В этом-то и заключалась проблема. Она никогда не рисовала его только в черных тонах — покуда не вспоминала, как он ее толкнул…

— Я всегда хотела быть лучше, чем была на самом деле.

Эти слова прозвучали почти неслышно, но он услышал.

— Это он вам сказал?

Сара откинулась на сиденье.

— Не он — моя мать.

Сара умолкла, испытывая необъяснимое чувство вины. В этом не было никакого смысла, но все же эта вина, особенно с тех пор, как она потеряла дом на Малбери-стрит, окутывала ее тяжелой мантией.

— Она ненавидела мои «причуды», как она это называла.

— Почему?

— Из-за того, о чем я рассказывала вам прошлой ночью, — ответила она, чувствуя, что чем больше говорит, тем легче ей становится дышать. — Она убеждала меня, что для таких, как я, есть только одна роль в жизни.

— И она готовила вас к ней?

— Но я вместо этого вышла замуж. Она к тому времени уже умерла, но я помню, как стояла перед священником и чувствовала ее рядом. Я слышала, как она насмехается надо мной. — Женщина опустила взгляд на руки. — Знаю, все это звучит глупо.

— Мой отец все время насмехается надо мной из могилы, — сказал Гэвин. — Я вовсе не считаю вас глупой. Осуждающие родители — это невыносимая тяжесть.

— Как он мог осуждать вас?

— У него были очень жесткие требования ко мне, и сколько бы я ни старался, сколько бы ни отдавал, этого всегда было недостаточно. Моих братьев он считал не более чем запасными игроками на случай, если что-нибудь случится со мной. Я был главным проектом и главной целью его жизни. Теперь я понимаю, почему братья стремились поскорее сбежать от него.

— Но вы не сбежали.

— Нет, я верил в свою ответственность. Он начал обучать меня, когда я был еще маленьким. Он внушил мне, что я в этом мире не для того, чтобы думать о себе.

— И вот теперь вы оказались в одиночестве.

— Герцог Бейнтон должен всегда прежде думать о других, а потом уже о себе, — сказал он, словно заучил эти слова на память.

— Такая девушка, как Сара, не может иметь иной судьбы, кроме такой, как у своей матери и матери ее матери, — процитировала она в ответ. — Когда мама поняла, как я ненавижу мужчин, которых она развлекает, как я напугана, она дала мне пощечину и сказала, что лучше бы я была разумнее и научилась у нее паре приемов. А я все пряталась. Я не хотела, чтобы эти мужчины знали, что я вообще существую.

— Как раз это и было разумно.

Сара кивнула. Она и сама знала, что это так.

— Ну а потом я вышла замуж, выбрав для себя самого неподходящего мужа, какого только можно придумать. Роланд был смел и красив, и я влюбилась — что бы это ни значило. Однако к тому времени, как я получила известие о его гибели, я уже была рада избавиться от него. Но опять же я считала, что была его недостойна и сама все испортила.

Она выпалила эти последние слова спонтанно и неосознанно. Напряжение в груди прошло, но теперь его сменил стыд.

— Самая горькая ирония в том, что я понятия не имела, какой должна быть и что должна делать жена, поэтому была ужасной парой для него.

— Чего он ожидал?

— Чтобы я оказывалась рядом всякий раз, как он вспоминал о том, что женат. И делала все, что он предлагал.

Он накрыл ладонью ее руку, и только теперь Сара поняла, что ее кулаки крепко сжаты.

Она опустила глаза на свои руки в перчатках. И попыталась разжать кулак, но он не разжимался… А потом она сказала:

— Я делала то, чего теперь стыжусь.

— Например? — мягко спросил Гэвин.

— Он продавал меня.

Ну вот, она это сказала. То, о чем не говорила ни одной живой душе. Она призналась в этом только Бейнтону, хотя и не понимала почему.

— Это была карточная игра, — сказала она. — Он проиграл. Я была долгом, который он должен был выплатить. У нас не было денег, и я так боялась, что его посадят в тюрьму, что сделала это. Я себя ненавидела, но сделала это.

Сара не смотрела на него. Не могла.

— После этого я стала чувствовать к нему отвращение. Каждый раз, как он прикасался ко мне, я съеживалась. А потом я поняла, что беременна.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Ей не хотелось вспоминать тот миг, когда ее жизнь бесповоротно изменилась.

— Роланд не был рад тому, что станет отцом. После всего, после этой карточной игры, он заявил, будто не уверен, что ребенок от него. И я тоже не знала. Мы ссорились. Мы всегда ссорились. Мы жили в Клайтеро, маленькой деревне с каменной башней. В один прекрасный день мы отправились на прогулку. Роланд предложил взобраться на башню по лестнице. Когда мы уже спускались, он толкнул меня. Я не помню, что произошло, но этому был свидетель. Викарий. Уверена, что Роланд действовал под влиянием эмоций, иначе он был бы осторожнее и позаботился бы, чтобы его не увидели. Падение было ужасным. Я не только потеряла ребенка, но и сама чуть не умерла от потери крови. Акушерка сказала, что у меня никогда не будет детей.

Сара глубоко вдохнула и медленно выдохнула, постепенно успокаиваясь. Сколько всего она хотела забыть — но не могла.

— Я всегда хотела детей. Я была в отчаянии. Попыталась покончить с собой, и Роланд поместил меня в сумасшедший дом.

Она на миг закрыла глаза и затем призналась:

— Я видела там много ужасов. Через месяц акушерка, которая ухаживала за мной после того падения, пришла туда навестить одного пациента. Она узнала меня и поняла, что я не должна там находиться. С ее помощью я вышла на свободу.

— А что стало с вашим мужем?

— Он бросил меня в сумасшедшем доме. А когда я вышла, все еще больная, то чуть не умерла, потому что никто обо мне не заботился. Мне понадобились многие месяцы, чтобы восстановить силы. На это время меня приютила акушерка. Она сказала, что мне будет лучше без него. Конечно, она была права, но я страдала от чувства вины за то, что сделала со своим ребенком, со своим браком. Несколько лет спустя я получила известие, что он умер.

— Хорошо. Это избавляет меня от необходимости найти его и прикончить.

Сара посмотрела на Гэвина с удивлением. Она не ожидала, что он встанет на ее сторону.

— Как давно это произошло? — спросил он.

— Четырнадцать лет назад.

Он немного помолчал, а потом твердо сказал:

— Благодарю вас, что вы мне рассказали. Прошлой ночью вы были напуганы. Теперь я понимаю.

— Понимаете? Кто-нибудь отнимал у вас доверие, вашу веру в себя?

— Но все же вы не сдаетесь.

— А что мне еще остается? Я не трусиха. Теперь уже нет.

В ответ он просунул большой палец в ее сжатый кулак. Она наконец-то инстинктивно разжала руку, и они переплели пальцы. Приятно было вот так держать его за руку.

Как же хорошо наконец рассказать всю эту историю и получить в ответ сочувствие.

Кеб остановился перед гостиницей. Бейнтон открыл дверь, заплатил возничему и помог Саре выйти. Ни слова не говоря, они вошли в вестибюль. Он удержал ее руку в своей.

В холле было тихо и немноголюдно. Но все же, когда они с герцогом вошли, Сара почувствовала, что все обернулись в их сторону. Если он тоже это заметил, то не подал виду.

Все-таки, он — герцог Бейнтон. Он привык, что все оборачиваются, когда он входит.

Они поднялись наверх, и тут Сара вспомнила о флаконе. Ее живот свело, словно его завязали в узел. Теперь она начала сомневаться в плане мистера Тальберта.

Если она даст Гэвину глоток этого снадобья, он не сможет заняться с ней любовью. В этом случае, как и предполагал мистер Тальберт, все подумают, что он не явился на дуэль из-за нее, но никто не будет знать настоящей причины. Кроме Гэвина. Он достаточно умен, чтобы заподозрить неладное.

Разозлится ли он? Она разозлилась бы.

Но что, если забыть о флаконе? Что, если дать ему самому решать свою судьбу? Что, если позволить ему провести эту ночь с ней?

Эта мысль поразила ее. Она больше этого не боялась. Гэвину удалось разрушить ее защитный барьер. Этот вечер сделал их отношения глубже. Она начинала ему доверять.

Герцог кивнул портье, и тот, взяв свечу, повел их к номеру. Он открыл дверь своим ключом и зажег в гостиной несколько свечей.

Комнату залил теплый свет, и Сара увидела, что стаканы уже убраны, а графин на столике снова наполнен виски. Может быть, это обычай таких гостиниц, но Сару это насторожило. Она не могла отделаться от мысли, что мистер Тальберт невидимо следит за ними и управляет всем происходящим.

«Вылейте содержимое в стакан, и он проснется лишь далеко за полдень. К тому времени мы уже уладим всю эту историю с Ровингтоном».

Это были последние наставления мистера Тальберта. Он не сказал, кто это — «мы», а она так переживала, что не спросила.

— С вами все в порядке? — спросил Гэвин.

— Да, да, все хорошо, — удивленно ответила она. — Почему вы спрашиваете?

— Потому что вы смотрели на графин с таким видом, будто вас что-то тревожит.

Сара постаралась непринужденно выйти из неловкой ситуации.

— Я подумала, не захотите ли вы чего-нибудь выпить.

— А вы? — в ответ спросил он.

— Думаю, да, — сказала она и подошла к столику.

Сара не слишком любила крепкие напитки, но внезапно почувствовала, что сейчас ей необходима храбрость, которую они дают. Ей предстояло принять решение. Либо она достанет флакон и усыпит Бейнтона, либо нет. Решение было за ней.

Ей пришло в голову, что она может влить снотворное им обоим, и тогда они оба уснут под его действием.

Снимая шаль и шляпку, она незаметно вытащила флакон из кармана. Наполнив два бокала, она налила немного жидкости из флакона в каждый из них. Она была почти уверена, что Бейнтон заметит ее действия, но он отошел к окну… Потому что доверял ей.

Подняв бокалы, она посмотрела на него. Он обернулся, посмотрел ей в глаза, и она увидела, что он все еще хочет ее.

И где-то в глубине себя, там, где, как она думала, уже все умерло, она почувствовала тепло желания.

Это так ее удивило, что она чуть не споткнулась и не уронила бокалы.

Сару больше не пугала близость с ним. По правде говоря, ей даже на миг показалось, что Шарлен совершила глупость, упустив такого мужчину.

Глупость.

Сара снова повернулась к столу и поставила бокалы. Обернувшись, она посмотрела Гэвину в глаза.

— Меня попросили дать вам снотворное, — сказала она.

Это его удивило.

— Кто?

— Мистер Тальберт.

Он покачал головой.

— Тальберт? Зачем?

— Чтобы вы не пришли завтра утром на дуэль с Ровингтоном.

— Он собирался меня предать?

В его голосе прозвучало сомнение, и Сара слишком поздно поняла, что сейчас на кону ее слово против слова секретаря, верой и правдой служившего герцогу бог знает сколько лет.

— Он хотел спасти вам жизнь. Мистер Тальберт сказал, что если утром вы встретитесь с Ровингтоном, то ваша смерть будет на моей совести. Он сказал, лорд Ровингтон уже двоих убил на дуэли.

— Это правда.

— А вы, говорил он, никогда раньше не участвовали в дуэли.

— И это так. Я считаю, что это глупо.

— Я тоже, — решительно согласилась Сара. — И это достаточно веская причина для отказа.

— Тогда почему же вы сейчас признаетесь в этом?

— Потому что, — проговорила она, не уверенная в его реакции, — если вас убьют, то я не знаю, как буду с этим жить.

— Почему, Сара? Тогда вы будете свободны от меня.

— Разве? Вы считаете меня глупышкой, способной радоваться вашей смерти? И вообще, любой смерти? Но если бы я дала вам этот виски, то никогда не простила бы себе, что стала причиной вашего позора. Я не такой человек.

— Тальберт что-то обещал вам за то, что вы меня предадите?

— Он только сказал, что это будет самым лучшим выходом. Он полагает, если вы не явитесь на дуэль, все подумают, будто это из-за того, что вы наслаждаетесь любовью со мной. Так что зависть компенсирует ваше бесчестие. — Она покачала головой, думая, что, возможно, ей следовало молчать. — Зачем вам верить моим словам? У меня нет никаких доказательств своей правоты… Кроме флакона, но что это за доказательство?

— Сара, я вам верю.

— Вы не должны мне верить, — возразила она. Она бы не поверила.

К ее удивлению, он рассмеялся.

— Это не смешно, — сказала она.

Он подошел к ней.

— Я смеюсь не поэтому. Я смеюсь, потому что вы так волнуетесь из-за меня, хотя вовсе не должны.

— Прошу не путать, ваша светлость, — сухо проговорила она. — Я чувствую себя в затруднительном положении.

— Так и есть, моя дорогая Сара, и я искренне сожалею об этом. Я не понимаю, зачем Тальберт решил меня предать. Однако в последнее время я замечал, что он не слишком доволен своей должностью. Он амбициозен. Я должен задать себе вопрос: кто выиграет от моего позора?

— Не он, — сказала она.

— И не вы. Однако Ровингтон может обернуть это в свою пользу. Он знает: я сделаю все, чтобы его сместили с должности Председателя Комитетов. Я поставил его туда, и я могу его убрать. Он сделает что угодно, чтобы узурпировать мою власть.

— Вы хотите сказать, что Тальберт может выполнять инструкции лорда Ровингтона?

— И использовать вас. Расскажите мне подробно, в каких словах он просил вас меня усыпить, — попросил он, выдвинув стул для Сары и еще один для себя.

Пока она как можно подробнее вспоминала разговор с мистером Тальбертом, Гэвин внимательно слушал ее. Когда она окончила, он несколько секунд помолчал, а затем сказал:

— Конечно, я останусь здесь на ночь. Пусть он думает, что вы дали мне снотворное.

— Но ведь утром вы встретитесь с Ровингтоном.

— Несомненно.

Сара услышала в его голосе стальные нотки. Как же ей хотелось найти слова, чтобы его разубедить!

— От людей, способных на нечестную игру, вряд ли стоит ожидать честного боя, — сказала она.

— Это Шекспир? — спросил он, поддразнивая ее.

— Нет, это мой личный опыт, обретенный в тяжелых испытаниях. Вы влиятельный человек. Пойдите к властям. Я буду вашей свидетельницей и расскажу о просьбе Тальберта.

— Тальберт в этой игре — лишь мелкая сошка. Настоящий предатель — это Ровингтон. Но он умно использует окружающих меня людей как барьер между своими манипуляциями и результатом. Я не дам ему ускользнуть, не заплатив за это.

— Вы его убьете?

Герцог, казалось, удивился, а потом ответил:

— Не знаю.

— Не дайте ему себя убить, — умоляюще сказала она, вдруг испугавшись такого исхода.

— Я ему не позволю, Сара, — ответил он, улыбнувшись. — А теперь уже поздно. Ложитесь в постель. Идите же, — настаивал он, словно она была ребенком.

— А вы придете?

— Мне нужно еще кое-что написать, — ответил он и, подойдя к подаренной ей шкатулке, вынул перо и бумагу.

— Последние инструкции?

— Это будет разумно, хотя мои дела всегда в порядке. Просто еще несколько распоряжений. Кроме того, я запишу наш сегодняшний разговор.

Саре хотелось забыть все и притвориться, что в этом нет необходимости и что вся эта ситуация не заслуживает особого внимания. Однако серьезность Гэвина, с которой он сел за стол и начал писать, убедила ее, что это невозможно.

Словно во сне, она вошла в спальню и, раздевшись, забралась под простыни. Повернувшись на бок, она стала смотреть, как Бейнтон пишет, склонившись над столом.

Придет ли он к ней?

И что она станет делать, если он придет?

Она все еще чувствовала жар их сегодняшнего поцелуя… И знала, что если он придет, то она даст ему то, что он просил. При этой мысли у нее в животе похолодело от страха, но уже не такого сильного, как раньше. Она знала, что может быть спокойна. Таков был их договор. Она не только должна была дать это Гэвину по условиям сделки — ей самой хотелось доставить ему удовольствие. Она ждала его.

Но в какой-то миг незаметно для себя она уснула.

Внезапно проснувшись, Сара увидела, что гостиная едва освещена тусклым светом почти догоревшей свечи, а сама она лежит в кровати одна.

Сначала она подумала, что герцог ушел. Встав с постели, она, крадучись, вышла в гостиную. Гэвин растянулся на обитом тканью стуле, положив ноги в сапогах на другой стул. Пиджак и жилет он снял, узел шейного платка ослабил, но было видно, что ему все-таки очень неудобно.

На столе лежали три сложенных листа бумаги. На каждом было написано: «В случае моей смерти», и они были адресованы трем разным людям. Одно предназначалось лорду Ливерпулю. Второе — младшему брату Бену. А третье было адресовано ей…

— Вы напоминаете мне одну из историй, — глубокий голос Бейнтона застал ее врасплох, — которые, бывало, рассказывала мне няня, — о феях, прилетающих ночью и подсчитывающих грехи маленьких мальчиков. Вот только я никогда не думал, что феи могут быть так прекрасны.

Первым порывом Сары было прикрыть наготу, но тогда о каком доверии шла речь? Она опустила руки.

— И что эти феи делали с мальчиками?

Он тяжело сбросил ноги со стула и выпрямился.

— Они уносили их с собой, крали их души, и больше никто никогда о них не слышал.

Его жаждущий взгляд окинул ее с ног до головы. Она почувствовала, как налились и затвердели ее груди.

«Это все из-за ночной свежести», — мелькнуло в ее голове.

Но она знала, что это не так.

— Пойдемте в постель, — сказала она и протянула руку.