Октябрь. Безымянское кладбище

Леха не ожидал, что обучение окажется таким волнующим. Распорядок рабочего дня нарушился, задания были незнакомые, чужой станок и другое место. Хуже всего был мастер, проводивший занятия. Молодая девчонка, чуть старше Королева, легкая, веселая и смешливая.

Знакомство не задалось с первого занятия: от смущения Леха обратился к ней по имени-отчеству. Александра Павловна звонко рассмеялась, а вслед за ней – и все остальные ученики. С тех пор, каждый раз подходя к Королеву, она начинала хихикать.

– Что ж вы, Алексей Сергеевич, посмотрите, опять у вас резьба криво пошла, – манерно указывала она, как будто это очень смешно. – Вы же можете лучше, я знаю. Будьте внимательнее.

Все остальные звали ее Шура, а Леха после первого провала вообще перестал к ней обращаться. В разговорах он пытался напустить на себя серьезный вид и, конечно, делал еще хуже.

Ее «Алексей Сергеевич» звучало совсем необидно, и Королев сам себе не признавался, что ему даже нравится такое обращение и что из всех учеников она выделяет именно его, хотя бы и таким странным способом.

В отличие от Ирки, всегда немного непонятной и далекой, Шура была своей. Леха вспоминал, или ему казалось, что вспоминал, что уже замечал ее в трамвае по дороге на работу, в очереди на проходной, в заводской столовой, на улице, на танцах или в кино. Ему нравилось, как она морщит свой лоб и прикусывает кончик языка, сосредоточенно вытачивая деталь, что она всегда в хорошем настроении, даже с утра, и никогда ни на что не жалуется.

В конце недели он научился отвечать ей в том же тоне, называя Александрой Павловной. После первых выходных тусклый октябрьский понедельник был освещен маленькой, но яркой искрой ожидания встречи с ней.

– Вот это вы молодец, Алексей Сергеевич, – рассмеялась Шура, глядя на сияющий, еще горячий от фрезы штуцер, протянутый ей Лехой, и на душе у Королева действительно стало радостно, как давно уже не было.