Август. Нагорная

Солнце не пробивалось через облака, ровным белым потолком висевшие над Безымянкой, но свет все равно резал сонные Лехины глаза. Он быстро шагал, давясь папиросным дымом, кашлял и, наконец, выбросил, не докурив до половины. Будильник стоял на десять минут шестого, когда он выходил, была половина, за полчаса он должен был успеть.

Недосып мешался с раздражением. Из-за исправительных работ отпуск был не положен, а хотя бы в конце лета его очень хотелось. Ценность выходных повышалась в разы, и в такой день вставать еще раньше, чем обычно, было обидно.

Королев перебежал Ново-Вокзальную, пустую в этот час, и прошел через пролом в стене психиатрической клиники, заделанный арматурой и снова расшатанный многочисленными посетителями. Этот лаз много лет служил официальным входом на территорию дурдома, и изменить это было невозможно. Леха прошел мимо двухэтажного здания из красного кирпича, по асфальтовым тропинкам, вдоль корпусов, где никогда не гасят свет, и сел на лавочку перед отделением, где обычно дежурила мать. Не опоздал, успел подумать он, но закурить не успел: по дорожке шла мать в сопровождении мужчины в пижаме. Оба с занятыми руками.

– Мог бы подняться, помочь, – сказала мать, поравнявшись с лавкой. – Чего сидишь? Бери сумки.

Леха взял из рук мужика две плотные матерчатые сумки, по две двухлитровых банки в каждой. По виду явный псих, уже старый. На трясущейся голове – белый редкий пушок, все лицо – в морщинках. Он улыбнулся и обнажил рот без единого зуба.

– Поедешь в Москву, скажи, что я здесь, – то ли часто кивая, то ли не контролируя этот процесс, застенчиво попросил псих.

– Ладно, – смутившись, пообещал Леха.

– Беги в корпус, москвич, а то простынешь, – сказала мать, и дурак правда побежал легкой трусцой, покачивая в такт головой.

Леха сначала хотел помочь матери с мешками, но, перейдя Ново-Вокзальную, почувствовал, что восьми килограммов с него хватит.

– Это кто был?

– Это Ваня-дурачок, всегда здесь был, никто не помнит, откуда он взялся. Так и живет в дурдоме. Он всем помогает.

– Че, дураки сок не любят? – Мать оставила вопрос без ответа. – Какой хоть?

– Четыре яблочных, два персиковых, два томатных.

Они прошли мимо пустырей, заросших деревьями. Вместе с ними на Вольскую свернула машина «Скорой помощи», беззвучно мелькая синим огоньком, и, как будто не особо торопясь, заехала в больницу Семашко. Корпус своими изгибами и большими окнами второго этажа напоминал покинутую дворянскую усадьбу.

– Давай передохнем, – сдался Леха напротив корпуса больницы, с глухим стуком ставя банки на асфальт.

– Аккуратней, Леш, не хватало перебить еще. – Мать, судя по всему, могла хоть целый день шагать с банками в руках.

– Вот зачем нам шестнадцать литров сока? – Леха расправил скрутившиеся жгутом ручки сумок, натиравшие ладони, и поразжимал затекшие пальцы. Мать молчала. – Вспомни, что ты мне после обыска про воровство говорила? Вот это что, по-твоему?

– Я их купила. Это излишки столовой, – подхватывая сумки, прервала передышку мать. – Чего его выбрасывать?

– Вот, я и спрашиваю: че, дураки сок не любят? Любят. Любят, как все, сок и чтоб водой его не разбавляли. Излишки, – презрительно хмыкнул Леха. – Ты за эти излишки насколько дешевле заплатила, чем в магазине взяла бы? По сколько врачи банок взяли, если санитарке восемь досталось? Ни хрена себе излишки.

– Че, не брать, что ли, теперь?

До дома оставалось немного. Королев бессмысленно поменял сумки в руках и подумал, что сразу выпьет целую банку яблочного сока и ляжет спать.

– Брать, конечно, – примирительно сказал он. – Только поменьше в следующий раз.