Непойманный, неопознанный

Снег на участке местами сошел, обнажив черную маслянистую землю, только сугробы вдоль забора, собранные Вовой, словно держали оборону, медленно подтаивая и оседая. С крыши тоже было убрано, что не мешало каплям выбивать вокруг дома глухой изнуряющий ритм. Печь была не нужна, но Вова по привычке поддерживал в ней огонь.

Ближе к шести приехал Олег, занес в гараж коробку с остатками фейерверков. Прошел в дом и без слов положил на стол слиток платины. На все вопросы об обмене отвечал без интереса – сухо и кратко. Поделили деньги, и он сразу уехал. Стыдно было признаться, но Вова ждал подарка или выпивки, все-таки 31 декабря, а он здесь один.

Платина лежала между половинкой батона и палкой сырокопченой колбасы. Оценив вес, Вова убрал ее в ящик, служивший хлебницей. Праздника все же хотелось, Вова достал припрятанную бутылку водки, выпил, но стало еще тоскливей. Рядом с дровами, нарубленными до тончайших щепок, лежали дневники, Вова взял верхний, по совету Олега.

«Старичок, Степан Андреевич, с пятнистой дворняжкой, тот, что упорно называет меня Александром Константиновичем, опять сегодня прицепился. Был пьяненький и по третьему кругу рассказал мне свою жизнь. История с каждым пересказом становится яснее, но вот начало так и окутано тайной, а это, наверное, самое важное. Чем этот Седой так ему насолил, Степан Андреевич не говорит, понятно, что сломал ему карьеру, но как, неизвестно.

В 1941 году Седой под чужой фамилией сбежал на фронт, в сорок втором Степана Андреевича самого перевели в войска, и он начал искать своего недруга. Отследил до Харькова, потом потерял. Нашел в сорок четвертом в медчасти в Крыму, но добраться до него не смог из-за ранения. Клялся, что видел его в толпе, в освобожденной Праге, мельком из грузовика, и всерьез жалеет, что не выпрыгнул тогда из кузова.

После войны Степан Андреевич не успокоился и продолжил поиски. Я ему говорю: это ж сколько народу погибло, почему вы думали, что ваш Седой жив? Ничего внятного не отвечает, говорит, видел же он его в конце войны, а даже если это не он, так Седой просто так умереть не мог. Вот такая сага.

Степан Андреевич вышел в отставку, вернулся в Куйбышев, на завод по политчасти, а месть свою не забыл. Уже в пятидесятые взял он отпуск и поехал в деревню – Седого в Сибири искать. Всюду представлялся фронтовым товарищем, мол, ему Седой жизнь спас, а он ищет, чтобы отблагодарить. Нашел село, ему там отвечают: да, вернулся Седой с войны, но сразу ушел. Одни говорят – охотничать подался в тайгу, другие – что в военной академии в Москве преподает. Степан Андреевич все версии в отпусках проверял.

Еще в шестидесятые много писем приходило, он везде оставлял свой адрес, а люди фронтовикам помочь были рады. На двух могилах побывал, одна в Калининграде, другая под Киевом, но обе не те. А откуда он знает, что там не его Седой лежит, – и объяснить снова не может. Я его спрашиваю: а если б нашли, что бы вы с ним сделали? Отвечает: вначале бы убил, а потом уже и не знаю. А в глазах слезы стоят, будто и правда он всю жизнь фронтового товарища искал».

Историю Вова не оценил, но вынес из нее, что успешно скрываться можно хоть всю жизнь. То же самое подсказывала ему и выпитая водка. Пересчитав деньги, он надел ватник, закрыл дачу и начал подъем по восьмой просеке.