ГЛАВА 20. СЭМ

Сэм перемещался по лесу рывками, останавливаясь, чтобы уловить малейшие колебания воздуха, чувствуя, как стынет кровь в венах и как невыносимо хочется беспрестанно орать, надрывая горло. Это ощущение внутри, оно нарастает и нарастает непостижимыми сокрушительными ударами, чувством жуткой пустоты. Словно на него давит постоянно разрастающаяся дыра. Где-тo там, внутри, стало пусто до немоты. И он не мог понять, кого потерял и где искать эту потерю.

«Ник! Отец! Где ты?» — да, он готов был назвать его как угодно, лишь бы тот отозвался.

В который раз взрывая проклятую тишину. Замогильную тишину, и покрываясь ледяным потом от осознания — пустота не возникает просто так. Он ее чувствует. Она кровоточит и пульсирует. Она живая.

«Мамаааааа…мама отзовись!», — и сердце сжимается еще сильнее, до боли и приступов панического удушья. Он ее не слышит и не чувствует. И это самое страшное из всего, что Сэм испытывал за всю жизнь.

Он оставил Василику и Лили под охраной Лизарда и остальных воинов, а сам ринулся в лес искать родителей. И плевать, что отец запретил, плевать на все его долбаные запреты — это его мать. Самая дорогая женщина в его жизни, он умрет для нее, если потребуется, и убьет каждого, кто посмеет слово о ней не так сказать. И отец еще не раз пожалеет о том, что посмел тронуть ее. Посмел заставить плакать. Они ещё не в расчете, Сэм даже не предъявил свой счет, но он предъявит.

Потом. Когда все это закончится и перемирие ради семьи сменит холодная война, которую Шторм объявит Морту.

м крике.

«Мамаааааа! Неееет! Где! Где?! — взревел сам, — Покажиии!

Слышишь? Покажиии, где она?!»

И смазанные очертания огромных гигантов-елей с чудовищно непропорциональными черными лапами, прогнувшимися под слоями снега у обрыва над ядовитой рекой, о которой рассказывал Курд.

«Маму покажи! Слышииииишь? Покажи мне ее! Я тебе не верю» Только рык в его голове не стихает, он становится все громче, и Сэм не понимает, как орет ему в унисон, кидаясь вперед сильными рывками, от которых закладывает уши. Пока не оказывается на пустыре у обрыва и не застывает на месте, глядя, как отец разбрасывает в стороны снег и воет.

ся глубже и уродливей, она истекает кровью, заполняя болью все тело.

Сэм не может пошевелиться только смотреть широко, раскрыв рот, как разлетаются комья снега, и обезумевший нейтрал разгребает его в разные стороны синими от холода руками, пока вдруг не стало тихо, и Сэм не выдохнул собственной кровью, врастая в землю и глядя, как Ник вытащил из-под белой толщи ту, что искал, и с гортанным стоном прижал к себе. Укачивая и гладя пo волосам. Он сидит спиной к сыну, и тому видна лишь тонкая рука и, как из рукава светлого платья в снег капают красные капли.

Это ведь не может быть мать Сэма. Не может. Это кто-то другой. Только от пустоты все тело начинает дрожать, и он, как парализованный, смотрит на двоих в снегу. На то, как отец сдирает с себя пальто, расстилает на снегу, а другой рукой поддерживает Марианну под голову, а потом осторожно кладет и опять гладит по волосам, все время издавая этот страшный звук, от которого кровь стынет в жилах.

— Ты ведь успела услышать? Правда, успела, да, маленькая?

Холодно? Я согрею… я сейчас тебя согрею.

ся кровавое пятно все шире и шире.

Что они с ней сделали, что так много крови? Почему отец не зовет на помощь? Почему ее не спасают? И Сэм знает ответы, но не хочет их понимать.

— Что ж ты такая холодная, моя девочка? Посмотри на меня.

Так теплее?

Сейчас, сейчас. Потерпи.

И стягивает с нее сапоги, целует ноги, сжимая в ладонях маленькие ступни, растирает их, дышит на них и снова целует, а у Сэма все в кровавой пелене перед глазами расплывается.

— Все хорошо, все будет хорошо, малыш. Ты слышишь меня?

Посмотри мне в глаза…слышишь? Я рядом, как обещал. Ты не одна.

И ещё несколько секунд мертвой тишины, и Ник с новым жутким воем рванул ее к себе за плечи, поднимаясь вместе с

ней со снега и шатаясь, оглядывается по сторонам, раскачиваясь, как пьяный. Поднимая выше и прижимая к себе.

Крутится вокруг себя, глядя в небо. И Сэму становится страшно, ему всегда бывало страшно, ещё в детстве, когда он видел самые дикие проявления любви своих родителей.

Ками не помнила. Она была маленькая…он помнил, как его мать убивала себя изо дня в день, чтобы последовать следом за отцом, как морила себя голодом…

А перед глазами отец, раскачиваясь, ходит по кругу со своей драгоценной ношей. Он что-то говорит ей по-румынски. Сэм не слышит, что именно, у него гудит в ушах. Словно кто-то поставил палец на ноту и не отпускает, и эта монотонная лють сводит его с ума, он зажимает уши, а она не стихает. А перед глазами расплывается этот страшный силуэт отца, с той же монотонностью нарезающий круги по пустырю с мертвой матерью на руках. Сэму хочется заорать, чтобы он прекратил с ней ходить, чтоб положил ее, и он не мог произнести ни слова.

Он лишь молча смотрел как Ник опять опустился с ней в снег на колени. Медленно осторожно положил на свое пальто и Сэм делает свои первые шаги к нему, чувствуя, как его самого разрывает на части и как по щекам катятся слезы. Он бросается к отцу и с рыком хватает за плечи.

— Тыыыыы! Ты виноват! Тыыыы! Ты убил ее, тыыы!

— Я…я знаю — Я!

Смотрит пьяным взглядом сквозь сына. Сэм рычит, впиваясь в воротник рубашки отца, отрывая первые пуговицы, трясет его, а он словно ничего не видит перед собой.

— Из-за тебя все. Из-за тебяяя!

И вдруг темно-синяя бездна светлеет на глазах, покрывается льдом и трещинами, пожирая даже темно-синий ободок вокруг глаза. И пальцы нейтрала сжимаются на запястьях сына до хруста. Взгляд становится до боли холодным, но уже полностью осмысленным.

— Оставайся с ней. Головой отвечаешь за нее. За каждый волосок. Я скоро вернусь.

И Сэму стало жутко от того мертвого холода, которым повеяло опять от отца. Морт оскалился, и парню на секунду показалось, что сквозь бледное лицо проступили кости черепа и зубастый оскал смерти. Он тряхнул головой, и призрачный образ тут же пропал.

— Я скоро вернусь. Не смей ее трогать и уносить куда-то.

Сэм ничего не ответил, он опустился на колени перед матерью, вглядываясь в бледное до синевы лицо — глаза широко открыты, и на ресницах прилипли мелкие остроконечные снежинки. Он невольно протянул руку закрыть глаза и услышал дикий рык:

— Нет! Не смей! Не трогай!

Одернул руку. Ее словно тоже льдом сковало, этот лед облаком роился вокруг них, забивался даже в кости. Когда отец растворился в воздухе, Сэм протянул руку и коснулся пальцев Марианны и сам невольно сжал их, в своих согревая. Сдернул жакет отца вниз и захлебнулся воплем — развороченная грудная клетка с дырой вместо сердца. Все платье пропитано кровью.

«Курд…тварь сука. Я же тебя убивать буду медленно, я твою кожу жрать буду по лоскуткам и внутренности по кусочкам!»

рал у Сэма самое дорогое, что у него было.