ГЛАВА 14. НИК. ЗОРИЧ

До похода в Мендемай

Этот ублюдок откровенно раздражал. До тихой ярости, когда хочется скрутить шею уже не только потому, что он трахал твою женщину, а потому что до последней минуты он не выказывал страха. Нет, Зорич им провонял знатно. Когда меня учуял в своей камере, этот страх не просто стал более выраженным — он взорвался таким адовым взрывом, что показалось — сердце серба не выдержит. Впрочем, мне было плевать, на каком этапе покончить с этим выродком. Имело значение только узнать, куда он спрятал сундук. Да, мой любимый братец до сих пор не удосужился мне раскрыть эту тайну, продолжая свою игру в откровенное недоверие. Что ж, пока не прозвучит сигнал к завершению игры, каждый её участник продолжает терять: удачу, минуты, очки, победу.

Сколько ещё должен потерять Воронов, чтобы сделать свой окончательный выбор, решать только ему. Давить я не собирался. Как, впрочем, и не сомневался в том, какое решение он всё же примет.

А вот с Зоричем всё же хотелось растянуть удовольствие.

Хотелось заставить его прочувствовать всю ту боль, которая вонзалась в кости, кромсала внутренности острыми клыками, когда представлял его с Марианной, когда ощущал на ней его долбаную вонь. Когда её в куртке серба видел и сатанел от одной только мысли, что это его запах покрывает её нежную кожу, впитывается в каждую пору, смешиваясь с ванилью и трансформируясь, чтобы потом сводить с ума желанием лично срезать с неё его.

И он знал об этом. Чёртов серб отлично видел приговор себе в моих глазах, иначе, не покрывался бы потом и судорожно не сглатывал каждый раз, когда я подходил к нему. Правда, что выводило из себя, что заставляло едва ли не усилием воли сдерживать себя от того, чтобы не размозжить ему голову сразу же, так это то, что выродок не отводил взгляда. До последнего упрямо смотрел в мои глаза, стиснув челюсти, и тяжело выдыхая. Искорёженный настолько, что, казалось, по нему целый танковый батальон проехался. Ни одного живого места.

Кожа, висящая уродливыми неровными ошмётками, с кусками проглядывающего мяса под ней, неестественно вывернутые руки и сломанные ноги, на фоне которых выбитые зубы и выдранные ногти казались детской забавой. Так поработали мои ребята, выбивая из него правду о местонахождении сундука. И эта тварь…эта грёбаная, возомнившая о себе чёрт знает что тварь не сказала им ни слова.

Лизард лично проводил допрос…он, потому что я в это время подыхал от собственной слабости перед нашей с Зоричем общей любовницей…При мысли об этом до одури захотелось заорать в бессилии и, вонзив руку прямо в грудь выродку, на хрен сердце вырвать и заставить наблюдать, как его растопчут грязными сапогами…

Ну а сейчас я смотрел на висевшее на цепях подобие мужчины и думал о том, стоит ли Марианна Мокану всех тех смертей, которые я обещал сам себе? Не собственное оскорбленное, уязвленное самолюбие, а дикая жажда уничтожить любого, кто посмел прикасаться к моей личной святыне? Осквернить её своим запахом? Хотя разве можно опорочить то, что представляло из себя саму скверну?

— …хррррр…рррт…, - придурок что-то прохрипел, поперхнувшись кровью и забулькав.

Я стянул с себя испачканные его кровью перчатки и кинул их под ноги ублюдку.

— Повтори. У тебя, кажется, проблемы с речью, Зорич.

Медленно, так медленно, потому что каждое движение, даже самое простое, я знал это, причиняло ему невероятную боль, серб всё же разлепил веки и посмотрел на меня. А там, под ними всё тот же страх и сожаление…жалеет, что простится с жизнью, предатель всегда любил жизнь и готов был ради неё на что угодно. Кому как не мне знать это?

— Моооорт, — выплюнул сгусток крови, а показалось, что имя моё выплёвывает…не стал уступать себе в едком желании ударить по перемолотым в кашу рёбрам, оскалившись, когда над сводами подвала пронесся рык боли.

Отошёл от него на шаг, любуясь проделанной парнями работой.

«А я тебе говорила, что Лизард только притворяется холодным ящером. Ты посмотри, — тварь, соблазнительно, по её мнению, качая костлявым тазом, подходит к Зоричу и проводит неестественно длинным пальцем с закрученным когтем по длинной полосе от плети на его груди. Макнула коготь прямо в рану, и раздалось шипение Зорича в то время, как моя девочка, закатывая глаза, смаковала его кровь

— Посмотри, сколько любви, сколько страсти в его работе.

Премию ему. Внеочередную.

— Оценила, милая? Тогда брысь отсюда. Дай мне поговорить с пленным!

Она засмеялась.

— Что такое, Морт? Не можешь скрыть боль от предательства? О чём ты думаешь, глядя на, — она кивнула в сторону Сера, улыбнувшись, когда того скрутил кашель, — смотри-смотри, — захлопала в ладони, — сейчас он свои легкие выблюет.

Замерла, затаив дыхание, а когда, по истечении нескольких минут, кашель так же резко прекратился, как и начался, разочарованно выдохнула и снова ко мне повернулась.

— Так вот…о чём ты думаешь, глядя на него? О том, что тебе с ним изменяла шалава, которую ты знал пару месяцев? Или всё же о том, что предал единственный оставшийся из прошлого…друг? Кем ты его считал?

— Ты выбрала неудачное время для беседы по душам.

Она пожала плечами, укрытыми чёрной траурной шалью.

— Приходится довольствоваться тем, что есть…С тех пор, как эта…эта сука появилась в нашей с тобой жизни, Морт, ты стал меня игнорировать.

Она медленно приблизилась ко мне, приоткрыв свою смердящую пасть.

— Но ведь тебя выкручивает именно из-за шалавы твоей. Из-за того, что на него смотришь и представляешь, как она перед ним ноги раздвигала. Чем ты лучше него? — обхватила длинными пальцами мою шею, вставая на цыпочки и касаясь вонючим склизким языком, унизанным острыми шипами, моего горла, — Правильно — ничем. И именно от этого тебя и ведёт. Ведь так?

Она резко отстранилась, напоследок хлестнув языком по моему горлу, отчего все шипы разом вонзились в него, заставив зарычать от боли, и тут же отшатнулась от меня.

— Покончи с ним, Морт. Узнай, где сундук, и отправь его к праотцам, жалеть о том, что покусился на твою женщину.