ГЛАВА 10. ВЛАД. НИК

Обозлённый ветер кружился белым торнадо, бросая в лицо комья снега, острые как осколки стекла, они колют кожу, впиваясь в неё. Влад отрешённо подумал о том, что, наверное, стоиТ поднять воротник пальто, чтобы не чувствовать холод, забиравшийся за шиворот и пронизывавший всё тело мелкой дрожью. Сколько еще должна продлиться церемония прощания? Наверное, любого из присутствующих бы это ужаснуло…тот факт, что он отсчитывает про себя минуты, чтобы побыстрее уйти с этого спектакля лицемерной скорби по тем, кого уже не вернуть. Скорее всего, это ужаснуло бы его самого еще несколько лет назад. Тот холод, который чувствовал он сейчас. Он содрогнулся, поняв, что он шёл изнутри, а не снаружи. Особенно когда перевел взгляд на рыдающую Фэй, стоявшую между двумя гробами. Чёрные.

Такие черные на фоне белоснежного поля, раскинувшегося на месте бывшего особняка короля Братства. Почему так много людей считают траурным чёрный цвет? Почему Влад и сам так раньше считал? Сотни лет. На самом деле он должен быть белого цвета. Цвета опустошённости. Цвета безысходности.

Цвета небытия. Цвета непорочности, раздражающего, оседающего на зубах крошевом сожаления и вины.

Холодный, дико холодный цвет. Кощунственно безразличный к тому горю, которое уже несколько дней как запустило свои лапы в сердце всех членов королевской семьи.

Влад не мог сказать за остальных, но был уверен, что они чувствуют, как когтистые пальцы безжалостно сжимают сердце, не давая сделать вдох полной грудью…а ещё он чувствовал вонь. Постоянно. Беспрестанную вонь смерти.

Сначала он думал, что она исходит от тел его дочери и жены, а также от останков всех остальных, превратившихся под лучами солнца в пепел…лишь потом король понял, чтоо почувствовал, как в нём самом умерло что-то. То, что начало корчиться в агонии при взгляде на мёртвую дочь, окончательно сдохло чуть позже.

Король перевёл взгляд на молчаливую фигуру брата, стоявшую поодаль от толпы, пришедшей проститься с погибшими. Ник пришёл буквально несколько секунд назад, заставив своим появлением вздрогнуть Воронова.

Дематериализовался возле чудом уцелевшего склепа тёмной тучей, которая уже через миг обрела очертания новоиспеченного Главы. Впрочем, сейчас Владу было наплевать, кем стал брат. Откровенно говоря, ему было наплевать на всё вокруг и на всех вокруг. Пожалуй, кроме жавшегося к нему Криштофа. Единственная причина, почему король должен был остаться в этом мире, а не отправиться за Анной в иной. Почувствовал тяжёлый взгляд Мокану…или Морта, и коротко кивнул ему. Что ж, по крайней мере, теперь он оказалось подавить в себе ту ненависть…ненависть за то, что Мокану не позволил ему последовать за своей женщиной…За то, что заставил вернуться к жизни своей грёбаной энергией.

Притом он знал, что произойдет дальше, когда переместился с едва пришедшим в себя после смерти дочери братом далеко вперед, аккурат в то место, где лежали растерзанные нейтралами тела их небольшого отряда. Чёрт бы побрал Мокану…сукин сын! Влад смотрел на него, и впервые за долгое время, наконец, чувствовал что-то, кроме пустоты в душе. Злость. Ярость. Желание сделать то, что не удалось тогда. У самой границы с Мендемаем. Выдрать сердце брату. С каким удовольствием бы он тогда это сделал, а потом и себе в грудь вонзил лезвие из голубого хрусталя…Вот только теперь этой уже ничего бы не дало. Потому что ненавидел он Мокану не за смерть Тины или Анны, а за свою жизнь. За то, что сообразил на мгновение раньше, чем нужно было, зачем Влад выдернул лезвие из голенища сапога нейтрала, и успел выбить его, а после накинуться на брата и, вдавив того в покрытую снегом землю, что-то рычал, злобно сверкая бесцветными глазами. Влад поначалу не понимал, что именно…он не слышал ничего. Он даже толком го Анны. Не уберёг. Никого не уберёг. Ни дочерей, ни любимую, ни свой народ. Никакой король. Никакой отец. Никакой мужчина. Вот кто он.

ности ему. Точнее, те, кого убил он.

Он что-то кричал Нику. Возможно, кричал все эти слова, не слыша ни одного из тех, что говорил ему брат. Пока тот вдруг резко не встал с него и не сдернул Влада вверх за отворот пальто. Протащил короля вперед и бесцеремонно толкнул перед собой так, что обескровленный горем Влад рухнул на колени…на колени перед лежавшим на земле ребенком.

-

Владу кажется, это не Ник кричит, это ветер завывает в его голове.

— Хочешь сдохнуть? Подыхай! Мне плевать! Но о нем никто не позаботится.

я упрёк.

— А как же кровь не вода, Мокану? Или забыл уже?

Выдавил из себя, еле слышно прохрипев, чтобы дёрнуться, когда на пальто опустилась ладонь…такая холодная, как и всё вокруг в этом поместье смерти, и сжала плечо.

— Кровь не вода, Воронов. Но смерть — слишком большая роскошь для таких тварей, как мы с тобой. Ты можешь сдохнуть прямо сейчас. Хорошо попросишь — я сам выдеру на хрен твоё сердце. Только сначала передай ей, — Влад был уверен, что Ник кивнул на напряжённо слушавшую их Фэй, — оправдания для своего сына, чтобы он знал, почему его отец оказался таким трусом.

— Ты ничего не понимаешь, — сквозь зубы, глядя на собственные трясущиеся пальцы, продолжавшие гладить и гладить мальчика по щекам. Его кто-то уложил на куртку одного из взрослых, и он казался невероятно маленьким на фоне темной ткани, — ничего не понимаешь, Ник. Я не могу… не могуууу…

— Сможешь. Никуда не денешься. Стиснешь зубы и дальше будешь жить. Умереть всегда успеешь, Воронов. А тебе отомстить ещё надо. И сына вырастить. Братство себе вернуть.

Поданных своих…

— На хрен Братство!

— К дьяволу поданных. К дьяволу всех, Мокану! Я сдохнуть хочу.

Его резко развернули к себе сильные руки брата, и Влад изумленно уставился на вспыхнувшие синим сузившиеся глаза Ника.

— Думаешь, я не понимаю тебя? Только мне твои свои слова ни к чему. Попридержи их для него, — кивнул головой в сторону ребенка, и Влад еле сдержал всхлип, рвавшийся из груди, — и для неё, — ткнул пальцем в Зарину, — потому что я ни черта не уверен, что её отец очухается настолько, чтобы суметь заботиться о дочери.

Растворился в воздухе, будто его вовсе не существовало. Будто только что не стал для своего брата глашатаем самой Смерти.

Испарился, оставив Влада прогибаться под чувством вины перед всеми погибшими на этом поле. Прогибаться от давящего чувства ответственности за этих малышей…и тяжелого осознания, что ему придется оплакивать своих любимых всю оставшуюся вечность…или до тех пор, пока эти дети не вырастут.

Она хочет, чтобы он простился с гробами. Смешно. До слёз смешно. До истерики. Он простился со своими девочками там, среди сугробов, с каждой из них. Там, где остались их души навечно. А он не захотел оставлять их одних и поэтому оставил для каждой по куску собственной души. Что там теперь внутри него? Пустота…и жалкие ошмётки, которых едва ли хватит двум сиротам.

— Влаааад…

Король коротко кивнул, подходя к гробу дочери. Не хотел смотреть, намеренно в пустоту глядел, и всё же просчитался.

Не смог сдержаться и бросил последний взгляд на лицо Кристины. Вот только оно ему маской кажется. Красивой, ослепительно красивой и до ужаса родной маской, под которой, он помнит, он так хорошо помнит, скрыта гримаса боли и изумления, с которой она посмотрела на него в последний раз. Неправильно. Нет более неправильного на этом долбаном свете, чем хоронить собственного ребенка. Самое ужасное, что может произойти с любым родителем. И какая к чертям разница, сколько лет ему, когда ты смотришь в его застывшее навечно лицо и видишь его первые шаги, первые слова, его первые слёзы и первую улыбку. И сколько бы вокруг тебя ни было соболезнующих и сочувствующих…какими бы искренними ни были их слёзы, никому из них тебя не понять, потому что прямо сейчас никого из них не разрывает от этого жуткого диссонанса — смириться со смертью того, кому ты сам…сам! дал жизнь.

Толпа замерла, Влад услышал, как затихли их сердца, одно за другим…ждут. Чего они ждут? Что oн бросится с рыданиями к телу дочери или к телу жены? Что он выставит на обозрение своё горе, позволяя потом смаковать им падение в пропасть короля? Не дождутся. Он выплакал все свои слёзы два дня назад. Когда гладил без остановки светлые волосы своей женщины и думал о том, сколько всего ещё не успел ей сказать.

Проклятая война…одна за другой. Как мало кто-то свыше отпустил им с Анной. Как же мало. Он бросал этот упрёк снова и снова, глядя в чёрное беззвездное небо, прижимая к себе

Вспомнил тихий шёпот Фэй, касавшейся замёзшими пальцами его запястья, и свою злость на её слова.

«— Так было предопределено, Влад. Спираль её жизни…даже если мы раскрутим её в обратную сторону, когда-нибудь она бы всё равно оборвалась, как тогда…сотни лет назад, откуда ты уже спас её от смерти.

Не сдержался тогда, испытывая желания стряхнуть с себя прикосновения родственницы.

— Хватит ссылаться на судьбу, Фэй! Это самое удобное оправдание для таких слабых, как ты. Твоего мужа убили, а ты приняла это как данность. Ты не испытывала желания отомстить? Не испытывала желания перевернуть к дьяволу эту планету, но найти его убийц и вонзить кинжалы им в сердца?

Да разве ты любила? Ты советуешь всегда одно и то же — смириться, принять, не сетовать на судьбу. Какая судьба? Она бы жила долго и счастливо, если бы не эта чертова война! Если бы не я …»

Сказал и склонился над лицом Анны, дрожащими пальцами зарываясь в шёлковые волосы. Нет, он не жалел о своих словах. Даже когда Фэй отшатнулась от него с широко открытыми от изумления глазами. Ему сейчас казалось, что он вообще разучился жалеть. Разучился ощущать что-то, кроме постоянной злости на всех.

— Ты ненавидишь их всех, — это уже слова его брата. Он появился ближе к ночи в тот день. Устроился рядом с Владом, всё ещё сидевшим между двумя женщинами, мирно лежавшими на расстеленных на земле возле вновь возведенной палатки тёмных покрывалах. Вытянул свои длинные ноги в чёрных высоких сапогах и смотрел прямо перед собой. Вдаль.

Воронову даже померещилось, будто тот видит в ночном воздухе нечто такое, чего не видит сам король.

— Что?

Трудно сообразить смысл слов Ника, когда он появляется неожиданно, наверное, Владу понадобится время, чтобы привыкнуть к этому.

— Ты ненавидишь их всех за то, что они дышат, двигаются, смеют разговаривать, когда твои девочки лежат тут…

— Ненавижу…

— И ты бы обменял их всех на них двух.

— А ты пришёл со мной провести психологическую беседу?

— К дьяволу психологию. Я пришёл разделить твоё горе, Воронов.

— С каких пор у нас с тобой одно горе на двоих?

Нейтрал пожал плечами, продолжая смотреть перед собой.

— Ни с каких. Просто я так захотел. Могу уйти.

Король усмехнулся.

— Уйди. Но ты ведь не уйдёшь? Ты думаешь, я не знаю, зачем ты пришёл сюда зад свой морозить?

— И зачем же?

— Я думаю, хочешь поговорить о воссоздании Братства, моём возвращении как короля, но на твоих условиях. Так?

— Так.

Одними губами, по — прежнему не поворачиваясь к брату.

— В таком случае — катись к дьяволу, Мокану или Морт, или кто ты там сейчас. Мне наплевать. Теперь никто не смеет указывать, что мне делать и кем быть. По хрен на Братство!

Поставь в его главе любого из своих трусливых лизоблюдов и не переживай, что когда-нибудь он взбрыкнёт и пойдёт против тебя и Нейтралитета.

— Ты даже не выслушал мои условия, Воронов.

— А мне наплевать и на них. Ещё не остыли тела моей жены и дочери, а ты пришёл ко мне с деловым разговором? Это тебя заботит больше? Кто ты? Почему ты стал таким? Никогда не думал, что скажу это, но верни мне моего брата. Того, который бы не стал делить со мной мое горе, а захлёбывался бы сам от него как от собственного. Того, кто оплакивал бы мою дочь, которую любил, на самом деле любил, как свою. А ты…ты неспособен на это. Всё, что тебя сейчас интересует — это твоя власть. Это польза, которую окажет сотрудничество со мной.

Это понимание, что можешь доверять кому-то хотя бы в этом направлении.

Влад вдруг вздрогнул от громкого и какого-то злого смеха брата, такого неуместного прямо здесь.

— Доверие? Воронов, меньше тебя я доверяю только Курду. Ты тот, кто отправил убийцу по мою душу. Тот, кто назначил награду за мою голову. — Ник резко повернулся к Владу, и тот застыл, увидев, как белые глаза Мокану вспыхнули яростью, — И ты прав, мне гораздо легче посадить на трон Братства того, кто будет беспрекословно слушать каждое мое слово из страха перед тем, что я могу сделать с ним.

— Тогда зачем ты здесь, Морт?

Тот опустил голову и замолчал, а потом снова пожал плечами и заговорил, его голос звучал глухо, будто исходил издалека.

— Я не знаю. Я ничего не знаю. Я просто понимаю, что захотел бы отомстить каждому, кто виновен во всём этом дерьме. Я бы не смог расслабиться ни на мгновение до тех пор

, пока не вонзил бы кинжал в грудь Артуру….

Мокану замолчал, словно наслаждаясь звуком крепко стиснутых челюстей брата.

— Ни на секунду, пока собственноручно не открутил бы голову Курду…Я бы, скорее, сдох, в твоем случае за возможность иметь ту власть, которую я тебе предлагаю. А ты отказываешься от неё. Что сможет сделать простой вампир Влад Воронов такой всесильной твари, как Курд? Да сможешь ли ты обеспечить безопасность своего сына и внучки теперь?

Оставишь их на маленькую хрупкую Фэй, а сам кинешься, словно гончая ищейка, по следу бывшего Главы? Как далеко ты сможешь зайти в одиночку, если вокруг рыщут отбившиеся в ходе войны нейтралы и обозлённые на всех, и на тебя в том числе, бессмертные?

— Так сдохни. — Влад отстраненно посмотрел на дёрнувшиеся уголки губ брата.

— Продолжаешь обвинять меня, Воронов…

Мокану склонился к Анне и провёл над её лицом слегка дрожавшими пальцами, не касаясь, но очерчивая его черты в воздухе. Влад непроизвольно зарычал, подавшись вперёд, но Ник даже внимания не обратил, и королю показалось, что на какое-то мгновение черты лица брата исказила боль.

— Я бы всю эту планету за неё…Всюююю…до крошева. В ладони. За свою женщину. И смотрел бы, как просыпается весь мир словно песок между пальцев. Смотрел бы и смотрел…и только потом туда…за ней. Не будь слабым, Влад. Нельзя нам.

Не та кровь у нас. Ты чувствуешь ее?

Резко к брату обернулся.

— По венам кислота. И прожигает изнутри кожу. Не позволяй этому яду растворить тебя, пока не сожжёшь им своих врагов.

— Я устал жить ненавистью.

Сказал и замолчал, удивлённый неожиданно сорвавшимся откровением.

— Устал жить этой болью. Злобой на весь этот мир. На нейтралов, на тебя, ублюдка…а ещё больше — на себя. Устал я.

Не могу.

Услышал сквозь появившийся гул в висках горькую усмешку.

— По хрен на усталость. Надо, Воронов. Эта ненависть. Этот яд — это то, что делает нас сильнее остальных. Это то, что обеспечит безопасность твоих детей. Не имеешь ты права рисковать ими. Я не всегда рядом буду.

— А потом будешь?

Спросил и затаился в ожидании ответа. И выдохнул, когда Мокану молча кивнул.

— Буду. Потом-буду. Яд, — щёлкнул указательным и большим пальцем себя по запястью, — не позволит отвернуться. Только сначала позволим ему дотла их всех. Так, чтобы пепел по Вселенной развеялся.

— Где моя дочь, Ник?

Мокану вдруг застыл, и Влад снова вздрогнул, увидев, как заволокло холодом отчуждения глаза брата. Тот поджал губы, отворачиваясь, чтобы Воронов не увидел на мгновение вспыхнувший болью…болью? взгляд.

— Ну же? Ты рассуждаешь о нашем родстве, о долге, об яде, объединяющем нас. Где моя дочь и мой старший внук, Мокану? Что сделал ты с ними? Они живы? С каких пор ты стал ценить нашу с тобой кровь больше крови собственного сына?

А тот снова усмехнулся, и король поёжился от того мороза, которым вновь потянуло в воздухе.

— Твой внук…внук, — опустил голову и неожиданно засмеялся, так же вдруг замолкнув, — пошёл на службу к Курду, — пальцы Влада, гладившие лоб дочери, застыли в неверии, — Сейчас он бежит вместе с ним от нашего преследования.

Скорее всего, обратится за помощью либо к демонам, либо к эльфам.

— На службе у убийцы…убийцы моих девочек.

— У него не было выбора.

Произнёс быстро и зло, не давая королю даже шанса рассуждать на эту тему, прийти к мысли о предательстве Сэма.

— Чёрт бы тебя побрал, Мокану, какую ты игру ведёшь? Выбор есть всегда и у всех. Какого хрена ты защищаешь его? Ведь он ушёл туда за твоей смертью.

— Это наше с ним дело, — посмотрел открыто, прямо в глаза брату, а у самого во взгляде предупреждение, чтобы лезть не смел, — не вмешивайся в это.

— Он знал, куда мы пойдём…он мог рассказать этому ублюдку наши планы, вот как Курд нашёл нас.

Ник вдруг резко дёрнул на себя Влада за воротник пальто и оскалился, его рычание прокатилось по заснеженной земле оглушительным предостережением, заставив сорваться с громким хлопаньем крыльев где-то вдали с деревьев стайку воронов.

— Я сказал, не смей лезть в мою семью, Влад! Я сам разберусь с этим.

А потом так же резко отпустил короля и уже гораздо тише и спокойнее добавил:

— Это он отправил меня к вам. Без него…Без него ты и все они, — махнул головой в сторону палатки, — умерли бы.

Они замолчали оба. Каждый думал о чем-то своем, не нарушая тишину, воцарившуюся между ними, пока Мокану не поднялся на ноги, перед этим с нежностью коснувшись губами лба Анны и прикоснувшись ладонью к волосам Кристины, словно прощаясь с ними окончательно.

— Ты так и не сказал, где моя дочь.

Вставая на ноги, чтобы не смотреть снизу вверх на этого подонка.

— В Аду, Воронов. Твоя дочь в самом настоящем Аду.

Влад закрыл глаза, чувствуя, как какая-то, еще окончательно не окаменевшая часть сердца раскалывается на осколки от той боли, которая сжала его при мысли о Марианне. Его девочка…Он не смог помочь ни одной из своих женщин…

— Ты вытащишь её оттуда?

Он сам не знал, почему спросил. Возможно, потому что этот ублюдок, стоявший перед ним, несмотря ни на что, был единственным, кто всегда возвращал его дочь к жизни.

Но в этот раз королю вдруг стало страшно. Так, как не было страшно много лет назад, когда Криштоф передал ему бездыханное, истерзанное Ником тело Марианны.

Страшно, потому что он вдруг увидел что-то…он и сам не мог объяснить что, но что-то чужое, не принадлежащее брату, которого он так хорошо знал. Он увидел отблески этого чужого в застывшем взгляде Мокану, а потом тот как-то резко склонил голову набок и посмотрел будто сквозь короля, при этом глядя прямо в его лицо.

— Я сам и погрузил её в этот Ад. Не нервничай, благородный король, и убери свои руки с моих плеч, если не хочешь, чтобы я оторвал их. Твоя дочь, несмотря ни на что, — моя женщина. И только мне решать, что делать с ней.

Влад только успел с силой рвануть на себя этого ублюдка, как тот снова растворился, оставив его с сомкнутыми в воздухе кулаками.

Подонок. Конченая тварь, сотканная из стольких противоречий, что королю хотелось то разрезать его на мелкие кусочки, то до смерти забить его ногами, то выдрать на хрен его чёрное сердце и смотреть, как псы сжирают его у ног своего короля. И в то же время Воронов приходил в ступор от мысли, что Ник мог позволить ему утопиться в своём горе и прибрать к рукам Братство, но не сделал этого. Словно для него, на самом деле, эта проклятая кровь значила гораздо больше, чем для самого Влада.

Иначе почему тот помог им проделать обратный путь домой? Точнее, к руинам дома, оставшимся после побега немца? Ник сам перенёс туда тела Кристины и Анны, дематериализовавшись с ними на руках к склепу. Не доверяя никому то, что было так важно Владу. Только ли Владу, король теперь уже и не знал. Именно он позволил им не истлеть под лучами солнца, наполнив своей энергией, которой хватило на двое суток, чтобы Влад мог достойно их похоронить. Затем Глава Нейтралитета так же перенёс туда Фэй, обнявшую его за пояс, сам удерживая в руках малышей. Что испытывал король, глядя на то, как тот, кому он в последние несколько месяцев привык всем сердцем желать смерти, исчезает в воздухе с его единственным сыном на руках? Впервые за столько времени — спокойствие. Спокойствие, пришедшее на замену желанию броситься вперёд и вырвать из лап этого ублюдка своего ребёнка…Спокойствие, от которого пришёл в самое настоящее замешательство, пока не выхватил краем глаза буравившего его взглядом помощника Ника. Уже потом, анализируя своё состояние, Влад придёт в бешенство, осознав, что грёбаный Мокану приказал своему помощнику ввести короля в состоянии этой апатии во избежание проблем. Чёртов придурок!

Впрочем, Воронов не отказал себе в удовольствии, врезать в идеальную челюсть своему сводному брату, когда тот уже перенес его к фамильному гнезду. Не на глазах у подчиненных, чего Глава Нейтралитета не смог бы простить Владу, как король не смог бы простить подобной дерзости никому. Но ясно давая понять, что не все методы нейтралов применимы к королю.

Остальных, жалкую горстку оставшихся верными Воронову подданных, перенесли сюда другие нейтралы, молча, из ниоткуда появлявшиеся в саду особняка с очередным вампиром в объятиях и так же молча исчезавшие там.

Единственным, кого так и не удалось найти, оказался Габриэль. Он не появился даже на похоронах жены. Владу, правда, казалось, что он исчез гораздо раньше — когда очнулся и звал Кристину, а после шатающейся oт слабости походкой подошёл к Владу, где рухнул на колени, склонившись над телом жены, и рыдал. Тогда тесть просто ушёл, оставотом Габриэль ушёл. Несмотря на то, что Влад пытался остановить его.

Просто развернулся и ушёл, даже не взглянув на дочь, сидевшую на руках у Фэй. Королю вообще показалось в этот момент, что парень не видел никого и ничего вокруг себя. Только когда он в очередной раз подошёл к дочери, заметил, что у той неровно срезана прядь волос.

Вот и сейчас Вольский не появился на похоронах, словно его они не касались, и Воронов его понимал, как никто другой…понимал и ненавидел. За то, что сам всё же нашёл в себе силы стоять здесь, принимать соболезнования, отдать свой последний долг самым близким на свете.

Когда король отошёл от гробов, к ним подошли вампиры в чёрных ритуальных нарядах с факелами в руках. Тела сожгут, а пепел соберут в чаши и отдадут королевской семье, чтобы та могла сохранить его в семейном склепе.

Тело Кристины вспыхнуло ярким огнём, и Влад закрыл глаза, услышав сдавленный хриплый крик позади себя. Велес. Он так ожидал подобной реакции от внука всю церемонию, но тот сдерживался. Влад видел, каких усилий это ему стоило. Как были стиснуты ладони в кулаки, которые тот поспешил спрятать в карманы своей чёрной кожаной куртки, заметив взгляд деда. Как ходуном ходили скулы, когда сын Кристины заметил появившегося вдали Ника. Король даже шагнул в его сторону, чтобы сдержать мальчика от необдуманного действия.

поглощающая ненависть ко всем им…к тем, кто не уберёг Кристину. Точно такая же ненависть, которую еще недавно испытывал его дед. А ещё отчуждение. Всем своим видом Велес демонстрировал, что порвалась единственная нить, связывавшая его с этой семьёй.