Из дневника Виолы Эджерли
«Прекрасный, верный, добрый» — вот слова,
Что я твержу на множество ладов.
В них три определенъя божества,
Но сколько сочетаний этих слов!
Добро, краса и верность жили врозь,
Но это все в тебе одном слилось[218].
«Только теперь я осознаю, что эти слова можно сказать о Джиме, только о Джиме».
Виола услышала, как открылось чье-то окно наверху. Взглянув наверх, она не увидела, чье. Было только начало седьмого утра. Она сидела в плетеном кресле на террасе, выходящей на луг перед домом, и смотрела на дорогу за мостом. На столе перед ней стоял ноутбук. В доме и вокруг царила тишина.
Тим с высоты своей мансарды тоже смотрел вдаль, туда, где дорога широким изгибом поворачивала к реке. Там только что мягко спустилась с холма и быстро приближалась к дому знакомая машина. Внизу он увидел Виолу, улыбнулся и снова посмотрел на машину. Удивительный момент, когда в поле зрения двое, но в то же время ты почти совсем их не видишь. Разглядеть выражение их глаз, их лиц невозможно. Но ты знаешь, что сейчас они думают друг о Друге. Знаешь, что волнует их. Ты наблюдаешь момент, который им задумала их жизнь, который, по большому счету, только судьба и видит, но тут вдруг тебе по непонятной причине выпала честь стать наблюдателем наравне с ней. Тихим, безмолвным, любящим, надежным, молчаливым. Сохранить этот миг в душе — только это ты и можешь. Сохранить. Сохранить этот миг.
— Джим!
Этот жест зазвучал над головой высоким, ясным, стремительным форте, когда она бежала к нему, раскинув и вытянув руки, ладонями вверх, словно она не только тянулась, но и указывала ими всему простору вокруг «Это он! Это ты! Ты вернулся! Вернулся домой!»
Этот жест стал главной фразой и темой симфонии «Ля Фениче».