Глава VII

— Старые мои добрые ланкаширцы!

За столом таверны сидели Уильям и Себастиан Шакспиры, Джеймс Бербедж, Огастин Филипс, Уилл Слай, Томас Поуп, Джордж Брайан и Ричард Коули — актеры труппы «Слуг лорда Стрейнджа». С Уильямом они расстались пять лет назад, когда погиб несчастный дом Хогтонов, и он вынужден был возвратиться в Стратфорд. А встретились вновь в Латоме в 1587 году, где труппа представляла рождественские мистерии. К этому времени дела «Слуг Ее Величества королевы» сильно пошатнулись. Ричарда Тарлтона одолевала болезнь, и он перестал выходить на сцену. Это резко отразилось на престиже и доходах. Настойчивая публика, обожавшая своего любимца, никого вместо него не хотела видеть. Да никто и не смог бы заменить великого актера. Места в зале пустовали, репертуар разваливался, и часть актеров перешла в труппу «Слуг графа Сассекса».

В ноябре 1587 года «Слуги Ее Величества королевы», «Слуги графа Сассекса» и «Слуги лорда Стрейнджа» были приглашены в Оксфорд, куда съехалось беспокойное общество молодых родовитых покровителей театра, наук и искусств — компания мыслителей и прожектеров. Своевольные, взбалмошные и вызывающе независимые, хорошо образованные и не без дарований, знакомые с европейскими достижениями и новинками, они для собственного удовольствия и развлечения создали вокруг себя особый мир. При их щедром покровительстве в его атмосферу вовлекались философы и поэты, ученые и музыканты, мореходы и издатели, наполнившие его тем, что, спустя время, потомки назвали достижениями прогресса в науке, шедеврами искусства и непревзойденными творческими вершинами елизаветинской эпохи. Этим знатным и богатым молодым людям было лестно приобщиться к некоему кругу посвященных в тайны высочайшего знания и тончайшей поэзии и гармонии. Кроме того, все они были приверженцами старой веры. Поэтому не случайно театру, истоком которого были религиозные мистерии, на их глазах ломающему старые традиции и ищущему новые формы и содержание, они отдавали заметное предпочтение.

Каждая труппа представляла свои лучшие спектакли. Центром афиши «Слуг Ее Величества королевы» были пьесы «Знаменитые победы Генриха V» и «Король Лейр», у «Слуг графа Сассекса» — «История Цезаря и Помпея», у «Слуг лорда Стрейнджа» — «Мальтийский еврей» и «Семь смертных грехов», выкупленная у «Слуг Ее Величества королевы».

Фердинандо Стэнли, лорд Стрейндж, будущий пятый граф Дерби, один из богатейших и влиятельнейших знатных наследников, обладал восторженным характером и исключительно цепкой памятью, свойственной впечатлительным людям. Он прекрасно помнил Уилла по встречам в Хогтон-Тауэре. Как человек, хорошо знающий театральную среду и все, что с нею связано, граф еще тогда оценил способности Уилла по представлениям, им придуманным и разыгранным, его юмор и способность к перевоплощению и то, что о нем сказал Кастильоне, — «в разговоре с ним или только при виде его навсегда проникаешься к нему симпатией». На представлении Фердинандо посоветовал приятелям обратить на него внимание. Те, однако, ничего особенного не увидели и пожимали плечами. Мало ли таких среди актерской братии. Граф с иронией посочувствовал отсутствию у них тонкого чутья и вкуса и после спектакля приказал позвать Уилла.

— Я рад видеть тебя! — сказал он, когда тот подошел.

— Сердечно благодарен вам, милорд.

— Стало быть, ты теперь у «Слуг Ее Величества»? И доволен?

Не к лицу жаловаться на кров, что дает приют, милорд.

— Вот как? Значит дела ваши плохи?

— Не так хороши, как прежде, милорд.

— Тогда, почему бы тебе не поискать другое место?

— Боюсь, милорд, вы правы. Вскоре нам действительно придется искать нового хозяина.

— Так возвращайся к нам. Без тебя у нас… скучновато.

— Милорд, я буду счастлив, но…

— Ну-ну, говори же! Кстати, ты сказал «нам». «Вы» — это кто?

— Я ищу место для двоих — себя и своего брата Себастиана.

— Он что, тоже актер? И хороший?

— Превосходный. Время от времени он подменяет меня, но в основном помогает за сценой. Мы близнецы.

— Да ты по-прежнему полон сюрпризов! Возвращайся. Я распоряжусь.

— От всего сердца благодарю вас, милорд, — с трудом сдерживая радость, сказал Уильям, поклонился и вышел.

Лорд был доволен таким трофеем. Не только об Уильяме-актере подумал он, приглашая его в свою труппу. Он заполучил дерзкого, самобытного, талантливого и смелого драматурга и поэта. А сцена его труппы будет площадкой для представления его пьес, в успехе которых Фердинандо не сомневался, вспоминая, какими живыми, остроумными и захватывающими были спектакли Уилла. Граф уже предвкушал удовольствие от предстоящего поединка сочинителей, пьесы которых были популярны, а соперничество не прекращалось никогда. Чего стоил один только неистовый Марло. Это обещало стать захватывающей игрой, интереснее и азартнее охоты и любого турнира.

— Старые мои добрые ланкаширцы! — Уильям был счастлив вернуться в компанию старых знакомых. — Что ни говори, а все пути приводят к встрече!

— С возвращением, Уилл! — ответил Джеймс Бербедж, почтенный старейшина труппы. — Но что-то я не помню Себастиана.

— Я в ту пору еще учился, сэр, — нисколько не смущаясь, сказала Виола.

— Каким же наукам, позволь узнать? — вмешался Огастин Филипс.

— Все больше дурачеству.

— О, это кстати!

Бербедж внимательно приглядывался к близнецам. Долгая жизнь на сцене обострила его природное чутье и внимание.

— Я бы еще посоветовал вам изучить предмет «Как распознать плута»^[96]. Есть такая загадка — «Ты мне брат, но я тебе не брат, так кто же я?», — сказал он.

Секрет Уильяма и Виолы «Слуги лорда Стрейнджа» обещали сохранить, и к Виоле отнеслись по-дружески. Она уже так свыклась со своим обликом и образом жизни, что о другом и не помышляла. Правда от старой жизни осталась необходимость носить корсет и как можно туже затягивать его на груди. Но это же придавало нужную стать и осанку, да и чувства было легче сдержать в такой броне. Не подобает мужчине плакать и жалеть себя. Он, доверяясь фортуне, должен быть доблестным рыцарем своей путеводной звезды.

Конечно, кто-то рано или поздно мог бы заметить, что она скрывала. Однако ни оскорблениями, ни презрением, ни даже наказанием ее уже нельзя было напугать. Изгнанием — тем более. Она привыкла думать о себе и о них обоих с Уиллом, как об истинных беглецах — им нет места там, где люди живут по привычным меркам.

Единственный, кто с сомнением и неодобрением поначалу отнесся к просьбе Уильяма, касающейся Виолы, был Джеймс Бербедж. И на это у него были основания. Он всегда отличался искренней и мудрой заботой о своих друзьях. Пятью годами раньше он обратился с письмом к графу Лестеру, в котором просил подтвердить его попечительство над своей труппой. Причиной прошения стал парламентский акт 1572 года, определявший наказания за бродяжничество. В список бродяг включались «все фехтовальщики, укротители медведей, комедианты и менестрели, не состоящие на службе какого-либо барона или другого лица более высокого ранга». Того, кто не был слугой знатного господина, бичевали и клеймили. Многоопытный Бербедж делал все, чтобы отвести от тех, с кем делил актерскую судьбу, такую беду. Он по-отечески старался уберечь от любых неприятностей всех и особенно молодых своих коллег. Конечно, это касалось и судеб женщин, служивших труппе и сопровождавших их в нелегкой бродячей жизни. Уильям понимал его тревогу. Он и сам вспоминал о девушках, кочевавших со «Слугами Ее Величества королевы». Розмари и Элизабет остались обслуживать актеров, а Дороти Сойер и Энни Ли однажды сменили попутчиков и отправились в столицу. В итоге они оказались в одном из лондонских борделей. Таких историй было немало, и Бербедж, не знавший еще Виолу, понимал, чем она рискует, пустившись в дорогу с ними.

Огастин Филипс тоже пытался переубедить Уилла.

— Слушай, зачем ты тащишь ее с собой? Это может… погубить ее… Всегда найдется кто-то, кто примет ее не за то, что она есть.

— Это так. Но, поверь, ей лучше быть со мной, чем оставаться дома, — ответил Уилл. — Ты со временем поймешь это сам. К тому же мы многому научились, работая со «Слугами Ее Величества», и поняли, как можно избежать неприятностей.

Вскоре после этого разговора Джеймс Бербедж собрал труппу и зачитал приказ лорда Стэнли, повелевавший им вернуться в Лондон. А накануне Уильям получил письмо, в котором Ричард сообщал, что женился и приглашает их в гости в свой дом. Уилл, не зная, как поступить, решил пока ничего не говорить Виоле.

Огромный город они сначала услышали, потом он предстал воочию. Беспорядочный зыбкий шум, перемежающийся колокольным звоном, долетал до них с встречным ветром. Еще через пять миль они увидели с холма низину, из которой поднимался слоями пар и белесый, цвета ягодного налета, дым.

Дорога раздваивалась. Налево, через Хайгейт, вела на север, направо — в самое сердце столицы.

— Мы здесь, — шептала Виола, не веря своим глазам.

Сил от волнения ей хватало только на то, чтобы смотреть вперед. Мимо деревеньки Шепердс-Буш, мимо карьеров по добыче гравия в Кенсингтоне, через ручьи Вестберн и Мэриберн, к развилке дорог, ведущих к Вестминстеру и в Сити. Все ближе и ближе. Похожие на стратфордские дома, каменные громады, похожие на замки, таверны, постоялые дворы, пивные, лавки. Уличные торговцы склонялись над разложенным прямо на земле нехитрым товаром. У разносчиков поопрятнее на шеях висели деревянные лотки. Торговали всюду — пирогами, рыбой и птицей. Толкались носильщики с корзинами и тюками, дети катили кадки и бочки, зазывая прохожих. Странные с виду заморские чудеса. Звери и птицы на плечах чужестранцев, невиданные одежды, громкая непонятная речь. Город — театр. На огромной сцене представал его пестрый красочный мир. Все выступали в этих декорациях, и каждый играл свою роль: простые горожане, члены разнообразных гильдий и советов, корпораций и компаний, купцы, обладатели рыцарского достоинства. И настоящих театров здесь было немало. Все знали — успех лондонских представлений не имел себе равных ни в одной из европейских столиц. Это непревзойденное великолепие венчала корона той, кто провозгласила: «Мы, государыни, подвизаемся на подмостках мира, на виду у всего мира».

В дорожной сумке Уильяма лежали рекомендательные письма их стратфордских друзей — Куини и Садлеров — к столичным друзьям и родственникам. Всех надо было обойти, познакомиться, передать приветы. Поселиться они предполагали по совету Ричарда недалеко от главной улицы печатников Флит-стрит, поблизости от Холборна и Ладгейт-Хилла, ведущего к собору Святого Павла. Во внутреннем дворе собора теперь располагалась и собственная книжная лавка Ричарда Филда — «Белый грейгаунд». На первых порах Ричард приглашал их остановиться у него. Он писал, что будет рад встрече с ними. Но и об этом Уилл умолчал. Он решил рассказать Виоле обо всем, как только они определятся с местом. Наконец, они поднялись в свои комнаты на постоялом дворе «Белл-Инн» на Картер Лейн.

— С приездом! Мы заняли город! — сказал Уилл и закрыл дверь их номера, состоявшего из двух комнат с окнами во двор.

Виола сняла берет и бросила его на стул.

— Ты говорил, что что-то важное должен сказать.

— Да, сейчас.

Он перенес их вещи от двери и расстегнул пряжку на поясе.

— Ви, мы, видимо, проживем здесь совсем недолго.

— Почему?

— Я говорю не о городе, а о гостинице.

— Ты полагаешь, что кто-нибудь пригласит нас к себе?

— Ричард зовет нас остановиться у него на первых порах.

Он знал, какое выражение глаз увидит сейчас, и очень этого боялся.

— Только это не все. Он приглашает нас на важное для него торжество.

— Его вступление в гильдию?

— Наверное… Как нарочно, его письмо куда-то затерялось, а точно я не помню.

У него не повернулся язык сказать ей правду. Всю ночь он лихорадочно думал, как же ему поступить. Сказать и тем самым убить ее или промолчать и положиться на провидение. Он не хотел быть ни вестником горя, ни палачом. Прокручивая в голове возможные варианты, Уильям понимал, что отказаться от встречи с Ричардом было невозможно. К утру он принял решение — он будет трусом, но не убийцей. Впервые за долгое время он с молитвой взывал к их заступнику — Святому Георгию — дать его сестре силы достойно принять сокрушительный приговор судьбы. Никому не ведомо, что может вынести любящее сердце. Постоянство человеческой натуры Уильям считал иллюзией. Время меняет людей, и невозможно предугадать, чем станет для Виолы ее первая встреча с Ричардом после долгой разлуки. Но, чтобы не случилось, он сам ни на миг не отпустит ее от себя. Особенно в первые роковые минуты она должна почувствовать, что не одна в этом мире, что он — ее второе я — рядом и никогда не оставит ее. Он понимал ничтожность собственных переживаний по сравнению с тем, что ожидало Виолу, но поделать ничего не мог. Оставалось только набраться терпения и покориться судьбе.