Глава девятнадцатая

В бабушкином саду под плотным пологом из винограда ночь наступала раньше, чем на улице, но Конни без труда разглядела выжженный круг на двери. Сбросив с плеча сумку и опустив руки, она вдруг почувствовала, как по телу разливается усталость. После целого дня в больнице на душе было пусто и неприкаянно. Нога у Сэма понемногу заживала, но приступы участились. Его тело сотрясалось от неистовых конвульсий, которые ужасали даже видавших всякое нянечек. Судорогами сводило руки, ноги, спину, шею… Тело выгибалось под неимоверными углами, Сэм терял сознание, язык вываливался изо рта, а затем начиналась долгая мучительная рвота… Истощение уже давало о себе знать: под глазами расползлись глубокие фиолетовые круги, спал Сэм урывками. Ему давали три или четыре разных антиконвульсивных препарата — никакого эффекта. Конни слышала, как врачи между собой обсуждали его симптомы, пытаясь найти объяснение. Не холера. Не эпилепсия. Не опухоль. Провели даже анализ Рейнша — Конни пришлось залезть в энциклопедии, чтобы выяснить, что он направлен на поиск следов отравления, предположительно химикатами, содержащимися в краске. Анализ не дал убедительных результатов.

Перед Сэмом и его родителями доктора старались держаться уверенно, но Конни видела сомнение на их напряженных лицах. Придя в этот раз, она застала в палате группу студентов, наблюдавших за судорогами Сэма. Они все, как один, повернули к ней головы — их еще не научили скрывать изумление и растерянность.

Сейчас Конни стояла и смотрела на странный символ на двери, обдумывая предположение Лиз. Подруга утверждала, что круг должен был защитить, а не напугать. Конечно, эта гипотеза не объясняла, откуда он взялся, или — что важнее — кто его сделал. С досады Конни прижала ладони ко лбу, а перед глазами сверкнула яркая вспышка ярости от собственной беспомощности. Она ненавидела себя, что не может помочь Сэму; ей был отвратителен неизвестный, испортивший дверь ее дома, и омерзительны невежды-врачи в своих бесполезных белых халатах. Как раз сегодня она слышала, как Линда шепотом говорила по больничному телефону-автомату:

— Он умирает, Майкл… Мой единственный мальчик… Если не выяснится, что с ним…

Она заметила, что Конни слушает, и переменила тему, но ее лицо было совсем белым от отчаяния.

Конни взяла сумку и, проведя рукой по лицу, вошла в дом. В гостиной уже наступила ночь, и Конни на ощупь добралась до бабушкиного стола.

— Арло? — позвала она.

В доме было тихо. Конни прислушалась, пытаясь уловить стук коготков или сопение — ничего. Из кармана шорт она достала коробок и, чиркнув спичкой, зажгла масляную лампу. Выровнявшись, ее пламя наполнило комнату теплым оранжевым светом.

Бабушкин стол был завален толстыми кипами бумаг, а на полу в беспорядке лежали книги, которые Конни привезла с собой из Кембриджа. Она опустилась на колени и стала перебирать книги, пока не нашла «Суеверия: их вещественная сторона» Лайонела Чендлера. Основную идею книги она примерно помнила — читала к экзамену. Усевшись на стул и подобрав под себя ноги, Конни открыла книгу и пробежала глазами оглавление, ища раздел, посвященный крестам или кругам, или крестам и кругам вместе. Пролистала первые страницы — титульный лист, выходные данные и посвящение, но перед первой главой «Суеверия и народные традиции» ее взгляд упал на гравюру, на которой девушка в простом крестьянском платье держала на вытянутой руке толстую книгу. Конни сдвинула брови. Подпись гласила: «Молодая женщина гадает по ключу и Библии. Автор неизвестен. Восточная Англия, 1587 г. Воспроизведено по «Maleficia Totalis», Британский музей, отдел особых коллекций. См. с. 43».

— Что?! — воскликнула Конни и почувствовала, как теплый язык лизнул ей колено. — А, привет, Арло, — сказала она псу, который появился под столом, открыла 43-ю страницу и стала водить по ней пальцем.

«…часто вынуждены были использовать предметы домашней обстановки, — прочитала она наверху страницы. — Широко применяемый народный метод гадания, описанный в нескольких источниках и практикуемый вплоть до первого десятилетия девятнадцатого века, назывался «Ключ и Библия». Гадание состояло в том, что в большую толстую книгу, как правило, Библию, помещался ключ, и гадающий, держа книгу в руке, вслух задавал вопрос. Если книга переворачивалась и из нее выпадал ключ, ответ считался положительным».

Конни чувствовала, как дом наступает со всех сторон, склоняясь над ней. Она стала читать дальше: «Вариант этого метода заключался в том, что гадающий писал имя или вопрос на листке бумаги, который затем помещал внутрь ключа, чтобы с большей точностью задать направление гаданию».

Конни вскинула голову, сбросила книгу со стола к себе на колени и принялась рыться в бумагах на столе, пока пальцы не наткнулись на тот самый ключ, который она почти все лето проносила в кармане. Она осторожно вытащила его из-под бумаг и поднесла к глазам, поворачивая в разные стороны в теплом свете лампы. Поддев ногтем, вытянула из него крошечный листочек с именем Деливеренс Дейн и осторожно развернула его двумя пальцами.

Конни мысленно перенеслась в ту первую ночь, которую она провела в бабушкином доме не в силах заснуть от страха. Лиз крепко спала в спальном мешке на втором этаже, в гостиной горела масляная лампа. Что же она тогда делала? Пыталась найти что-нибудь почитать.

Конни встала и, взяв лампу, подошла к книжному шкафу — так же, как и в ту ночь. Я нашла потрепанную «Хижину дяди Тома», — вспомнила она, кладя руку на маленькую книжку. Она пробежала пальцами по темным корешкам на полке. Потом я посмотрела на огромные книги на нижней полке, — она опустилась на колени, — и достала Библию.

Конни положила на нее руку и нахмурилась.

— Но я не помню, чтобы я что-то говорила вслух, а уж тем более задавала вопрос, — сказала она Арло, который шел за ней по пятам. Он равнодушно посмотрел на нее. В задумчивости она стала грызть ноготь. — Но ведь я думала. Впрочем, я всегда думаю. — Она помолчала. — Но о чем я думала в тот момент?

Она представила саму себя в пижаме: вот она пролистывает первые страницы Библии и читает, потом опускается на пол на колени. Конни смотрела и ждала. И вот ее воображаемый двойник дернулся от жгучей боли, пронизавшей руку, и Конни увидела, как из-под пальцев вырвалось голубоватое облачко — в ту ночь она этого не заметила. Фантом уронил книгу, потирая и разминая пальцы.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Фантом улыбнулся. Вытащив ключ из лежавшей на полу Библии, он показал его Конни и растаял в темноте.

В эту же секунду с сознания девушки словно спала пелена.

— Мне было интересно узнать, чью историю я здесь найду, — сказала она, глядя на то место, где только что стоял ее фантом. — Ключ и Библия ответили на мой вопрос, хотя я его даже не задавала!

Конни обхватила себя руками, силясь удержать бешено скачущее сердце.

— Все дело в словах, — прошептала она и кинулась к бабушкиному столу; за ней суетливо засеменил Арло. — Но, видимо, не только в них. Ведь Сэм читал латинскую фразу, и не сработало.

Она села, лихорадочно соображая. Затем взяла книгу о суевериях и стала просматривать недочитанную страницу в надежде отыскать подсказку. Конни пропускала многочисленные примеры гаданий с ключом и Библией в позднем Средневековье и раннем Возрождении и вдруг, через три страницы, наткнулась на следующее:

«Еще один распространенный народный способ гадания, столь же неточный, но доступный всем вне зависимости от социального уровня, назывался «Сито и ножницы». Он состоял в том, что на раскрытые ножницы ставили сито и задавали вопрос. Если сито опрокидывалось, то, как и в случае с ключом и Библией, гадающий считал это положительным ответом. Ведутся споры, можно ли связать появление этого метода гадания со стоимостью ножниц: несмотря на то, что это обычный предмет домашний утвари, он стоил немало и был сложен в изготовлении. Ножницы ценились в Новом Свете, где их местное производство началось достаточно поздно. По некоторым сведениям, этот способ использовался для нахождения пропавшего имущества и особенно для установления личности вора — в эпоху, когда еще толком не существовало официальных каналов раскрытия и наказания мелких преступлений».

Конни откинулась на стуле и, подтянув колени к подбородку, медленно вздохнула. Она вспомнила о Сэме — таком беззащитном и одиноком, надолго застрявшем на больничной койке. Подумала о Грейс — как она смогла жить дальше после того, как без вести пропал Лео? Как ей удавалось смотреть в будущее, даже не зная, что с ним сучилось? Конечно, тогда была война, люди пропадали. Волна скорби поднялась в груди у Конни, когда она представила мать — ей двадцать один год, учеба близится к завершению. Она ждет… Сколько она ждала, цепляясь за последнюю надежду, пока, наконец, поняла, что ждать уже нечего?

Конни приняла решение.

— Пойдем, — сказала она собаке и направилась на кухню. Арло потрусил за ней.

Немного порывшись в залежах, Конни откопала старый зеленый дуршлаг семидесятых годов с облупившейся эмалью и заржавевшие садовые ножницы, которые привела в чувство несколькими каплями растительного масла.

— А дуршлаг может считаться ситом? — в воздух спросила Конни.

Арло путался под ногами, пытаясь заглянуть ей в лицо, но вопрос был задан не ему. Может быть, Конни надеялась почувствовать, что ответила бы бабушка. Увлеченным кулинаром старушка не была. Если не считать бутылок и банок, выстроившихся по полкам, кухня была на удивление пустой. Две большие ложки. Один нож, и тот тупой. Одна чугунная сковородка. Конни улыбнулась. Грейс когда-то жаловалась, что бабушка кормила ее плавленым сыром, крекерами, консервированной свеклой и острой ветчиной. Конечно, зачем для этого кухонная утварь.

— Хорошо, — сказала она вслух, оглядевшись.

Для такого эксперимента требовались более драматические декорации, чем кухня с дешевой дверью и веником, забрызганным воском. Но на кухне Конни чувствовала себя более уверенно. Неяркий свет масляной лампы освещал маленькое помещение, и хотя дальние уголки оставались в тени, у Конни было ощущение уютного, подвластного ей мирка.

— Ладно, — сказала она.

Открыв ножницы под прямым углом, она аккуратно поставила дуршлаг на лезвия. Затем медленно отпустила руку, держа ножницы только за одну ручку. Теперь надо задать вопрос. Она вспомнила, как случайно подслушала Линду.

— Если в ближайшее время не будет помощи, — решилась она, — Сэм умрет?

Уже знакомое жжение и покалывание из ладони пробежало до плеча и со жгучей болью бросилось в пальцы, державшие ножницы. На дне дуршлага вспыхнуло голубое сияние, рассыпая в стороны маленькие молнии. Две или три из них вырвались наружу, долетели до раковины и, отразившись, метнулись на ледник, а потом на потолок и пол. Внезапно свободное лезвие ножниц дернулось, и дуршлаг сорвался вниз, словно брошенный чьей-то невидимой рукой. Как только он грохнулся об пол, голубое сияние исчезло.

Конни застыла на месте от изумления. Сработало. Сработало! Но как? Хорошо, можно объяснить совпадением и случайностью появление одуванчика в парке или клеомы в гостиной. Но сейчас… Все еще мечущаяся по нервам боль подтверждала реальность случившегося. «Только потому, что вы во что-то не верите, — звучал в ушах голос викканки, — еще не значит, что оно не существует».

Но что говорилось в книге Чендлера? Если сито опрокидывалось, ответ расценивался как положительный. То есть «да».

Если ничего не делать, Сэм скоро умрет.

Конни сглотнула и наклонилась поднять дуршлаг. Арло осторожно высунулся из-за ледника.

— Хорошо, хорошо, — прошептала она, ставя дуршлаг на раскрытые лезвия ножниц. Грейс говорила, что было слишком самонадеянно пытаться объяснить все. Конни постаралась не думать о том, как все происходит, и сосредоточилась на результате. Не сводя глаз с дуршлага, она вытянула вперед руку с ножницами и опустила другую вдоль тела. Мысленно спрятав свой страх в маленький сундук и закрыв его на замок, она выдохнула:

— Смогут ли врачи ему помочь?

Ее голос наполнил кухню. И опять по руке словно побежал ток, а из дуршлага стали выскакивать голубые искры, долетая до стен небольшого помещения. Тем не менее дуршлаг не шевельнулся. Искры постепенно затухали, голубое сияние поблекло. Конни сдвинула брови.

— Нет, нет, нет! — шептала она, тряся ножницы и страстно желая, чтобы ответ был другим.

Дуршлаг оставался на месте, как приклеенный, словно был единым целым с ножницами.

Жгучие слезы навернулись на глаза, и Конни вытерла рукавом усталое лицо.

— Что… что… что мне делать? — хватая ртом воздух, прошептала она, судорожно ища вопросы про Сэма, ответом на которые было бы «да» или «нет».

Конни опять сглотнула, едва дыша.

— Так, хорошо, — попыталась успокоить она себя. — Хорошо. Придумала. — Она глубоко вздохнула и вытерла липкую от пота ладонь о шорты. — Может ли кто-нибудь ему помочь?

На сей раз руку обожгло больнее. Конни сжала зубы, чтобы выдержать нестерпимое жжение и покалывание, взбиравшееся вверх до плеча. Голубые молнии из дуршлага разлетелись по всей кухне, ударяясь о бутылки на полках, о потолок и даже попадая Конни на лоб. Она зажмурилась, а дуршлаг слетел с ножниц и разбил вдребезги одну из банок, которая выстрелила фейерверком осколков и полусгнивших ягод.

Да! Радости Конни не было границ. Это значит «да»! И получается уже лучше. Как с цветами — чем больше попыток, тем яснее результат.

— Но ведь я не узнаю, кто сможет ему помочь, — сказала она вслух, снова поднимая дуршлаг. Из-за удара от него откололся кусочек эмали, и Конни потерла пальцем обнажившийся металл. — Ответы будут только «да» или «нет».

Она помедлила, размышляя. Снова раскрыв ножницы, аккуратно поставила на них дуршлаг и убрала руку. С каждым разом боль становилась острее. Надо осторожничать с выбором вопросов. Скоро она не сможет вытерпеть эту боль.

Вдруг вопрос возник сам.

— Тот, кто может ему помочь, — это я?

Конни собрала все силы, чтобы голос прозвучал на всю комнату. Она прикрыла глаза, отвернувшись от вытянутой руки с ножницами. Из дуршлага градом посыпались голубые искры, боль электрическим током пробежала по руке, добравшись до груди и спины. Конни вдруг поняла, что громко и пронзительно стонет. Дуршлаг сорвался с ножниц и, ударившись о верхнюю полку, упал на пол. Как только он коснулся пола, боль исчезла. Конни тяжело дышала, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Переложив ножницы в другую руку, она стала разминать онемевшие от боли пальцы. Еще один вопрос, и все… Боль станет невыносимо мучительной. И тут Конни поняла, что нужно спросить. Подняла подрагивающую руку с ножницами и, осторожно поставив на них дуршлаг, отвела свободную руку за спину, впившись ногтями в ладонь — в надежде отвлечь себя от сильной боли. Она услышала тихое скуление за ледником.

— Уже скоро, Арло, — прошептала она. — Мы ведь выдержим, правда? — Глубоко вздохнула и сама ответила: — Правда.

Выпрямившись, Конни заговорила, извлекая голос из самой глубины легких:

— Нам может помочь книга таинств Деливеренс Дейн?

Как только слова сорвались с губ, из дуршлага посыпались искры. Голубое сияние облаком поднялось из него, переливаясь через край, как перестоявшее тесто, искры осыпали все вокруг, ударяя Конни по лицу, груди, рукам и ногам. Руку словно пронзили раскаленным металлом, который залил шею и спустился к ноге. Конни сжала губы, быстро дыша носом и врезаясь ногтями в ладонь свободной руки.

Дуршлаг задрожал и затрясся, а ножницы вырвались из руки с такой силой, что, вертясь колесом, дюйма на два вонзились в деревянный косяк двери. Дуршлаг на секунду завис в воздухе, а потом, как бешеный, врезался в угол верхнего шкафа, получив вмятину. Отскочив, ударился о противоположную стену, где смел с полки консервы, и, наконец, грохнулся об пол, на полдюйма воткнувшись в линолеум.

Конни наклонилась вперед, положив руки на колени, с лица капал пот. Она тяжело дышала, а в дуршлаге, лежащем на полу в окружении черепков и осколков, потрескивали последние голубые искры. Огонек лампы мерцал, по кухне прыгали тени. Конни зажмурилась, но потом открыла глаза и медленно выпрямилась. Из невероятно узкой щели за ледником показался черный глаз и моргнул.

— Все нормально, Арло, — сказала она собаке. — Теперь я знаю, что нужно делать.