Глава IX

Король в охотничьем домике

Момент потрясения вызывает одни мысли, а последующие размышления – другие. Я не считаю убийство короля величайшим грехом Руперта фон Гентцау. Конечно, это был поступок человека, который не останавливается ни перед чем и для которого нет ничего святого, но когда я думаю о рассказе Герберта и об обстоятельствах, приведших к убийству, оно кажется мне в какой-то мере навязанным ему судьбой, следующей за нами по пятам. Руперт не намеревался причинить королю вред – можно сказать, он хотел оказать ему услугу, какими бы ни были его мотивы – и выстрелил в него из самозащиты. Неведение короля о его миссии, усердие честного Герберта и характер пса Бориса вынудили Руперта к непреднамеренному акту против его же интересов. Вся вина Руперта в том, что он предпочел смерть короля своей собственной – возможно, для большинства людей это преступление, но оно едва ли заслуживает места в каталоге Руперта. Все это я могу признать теперь, но той ночью, с лежащим перед нами мертвым телом и еще звучащим в наших ушах жалобным голосом Герберта, было нелегко прийти к подобным выводам. Сердца наши жаждали мщения, хотя мы сами послужили королю не лучше. Не исключено, что мы надеялись заглушить угрызения совести громкими проклятиями по адресу Руперта или надеялись частично искупить вину перед нашим господином, осуществив быструю расправу над его убийцей. Не знаю, что чувствовали остальные, но моим доминирующим импульсом было, не теряя ни минуты, объявить о преступлении Руперта, чтобы каждый человек в Руритании, оставив свою работу, развлечение или постель, стал бы преследовать графа фон Гентцау, дабы взять его живым или мертвым. Помню, что я подошел к Запту, взял его за руку и сказал:

– Мы должны поднять тревогу. Если вы отправитесь в Зенду, я поеду в Штрельзау.

– Тревогу? – переспросил он, подняв взгляд и потянув себя за ус.

– Да. Когда об убийстве станет известно, каждый человек в королевстве будет искать Руперта, и ему не спастись.

– Значит, вы хотите, чтобы его схватили? – осведомился комендант.

– Конечно! – воскликнул я.

Запт бросил взгляд на слугу мистера Рассендилла. Джеймс с моей помощью уложил тело короля на кровать и помог раненому леснику добраться до койки. Сейчас он молча стоял рядом с комендантом, но при этом понимающе кивнул. Эти двое хорошо подходили друг другу – они знали свое дело, и их было нелегко сбить с толку.

– Да, вероятно, его схватят или убьют, – промолвил Запт.

– Тогда давайте сделаем это! – воскликнул я.

– Когда при нем письмо королевы?

Я совсем забыл о письме.

– Коробка у нас, но письмо все еще у него, – напомнил Запт.

И в самом деле, Руперт оставил здесь коробку (трудно сказать, в результате спешки, беспечности или злого умысла), но письмо оставалось у него. Взятый живым, он бы использовал это мощное оружие, чтобы спасти свою жизнь или отомстить, а если бы письмо нашли на его мертвом теле, оно громко заговорило бы на весь мир. Руперта вновь защищало его преступление: пока письмо у него, он должен был оставаться неприкосновенным для всех атак, кроме непосредственно наших. Мы жаждали его смерти, но были вынуждены стать его телохранителями и скорее умереть, защищая его, чем позволить кому-то, кроме нас, к нему прикоснуться. Нам нельзя было ни прибегать к открытым мерам, ни искать союзников. Все это промелькнуло у меня в голове после слов Запта. Я понимал, что комендант и Джеймс никогда об этом не забывали, но понятия не имел, что нам делать. Ибо король Руритании был мертв.

Прошло более часа после нашего печального открытия – время приближалось к полуночи. Если бы все прошло хорошо, мы бы уже возвращались в замок. Руперт, должно быть, находился за много миль от места своего преступления, а мистер Рассендилл искал своего врага в Штрельзау.

– Но что же нам делать с… с этим? – спросил я, указав пальцем на кровать за открытой дверью.

Запт снова потянул себя за ус, затем стиснул рукоятку сабли, торчащей между коленями, и склонился вперед на стуле.

– Ничего, – ответил он, – пока мы не завладеем письмом.

– Но это невозможно! – воскликнул я.

– Пока что да, – задумчиво отозвался полковник. – Но это может стать возможным, если мы схватим Руперта завтра или хотя бы в течение двух дней. Дайте мне письмо, и я обеспечу его сокрытие. Разве не факт, что многие преступления остались нераскрытыми из страха, что преступник заговорит?

– Вы что-нибудь придумаете, сэр, – заверил его Джеймс.

– Да, Джеймс, придумаю, или ваш хозяин сделает это вместо меня. Но в любом случае, письмо не должно быть найдено. Пусть говорят, что мы сами убили короля, но…

Я схватил его за руку.

– Вы не сомневаетесь, что я с вами?

– Ни на мгновение, Фриц.

– Тогда как нам это осуществить?

Мы с Заптом придвинулись друг к другу; Джеймс склонился над стулом коменданта.

Керосин в лампе почти истощился, и свет стал совсем тусклым. Бедный Герберт, кому мы были не в силах помочь, тихо застонал. Мне стыдно вспоминать, как мало мы думали о нем, но великие планы заставляют их участников забывать о гуманности – жизнь человека не значит ничего в сравнении с очком в игре. Кроме его стонов – все более редких и слабых – только наши голоса нарушали тишину охотничьего домика.

– Королева должна все знать, – сказал Запт. – Пусть остается в Зенде и сообщит, что король задержится в домике на день-два. Вы, Фриц, поедете в замок, а Берненштейн поскачет в Штрельзау и найдет Рудольфа Рассендилла. Потом вам троим придется разыскать Руперта и отнять у него письмо. Если Руперта нет в городе, найдите Ришенхайма и заставьте его сказать, где его кузен, – мы знаем, что Ришенхайма можно убедить. А если Руперт там, мне незачем объяснять вам и Рудольфу, что делать.

– А вы?

– Джеймс и я останемся здесь. Если кто-нибудь появится, мы скажем, что король болен. А если поползут слухи и соберется толпа, ее придется впустить.

– А тело?

– Утром, когда вы уедете, мы выроем временную могилу – вернее, две. – Запт указал пальцем в сторону бедняги Герберта и мрачно улыбнулся, – или даже три, так как нашего друга Бориса тоже нужно убрать с глаз долой.

– Вы похороните короля?

– Не слишком глубоко, чтобы можно было вырыть его впоследствии. У вас есть лучший план, Фриц?

У меня не было никакого плана, но план Запта мне не слишком нравился. Все же он гарантировал нам по крайней мере сутки, в течение которых можно сохранять тайну. Конечно, рано или поздно нам придется предъявить мертвого короля, но, возможно, за время отсрочки нам удастся схватить Руперта. Что еще нам оставалось? Теперь нам угрожала куда большая опасность, чем до сих пор. Ранее самым худшим, чего мы опасались, было то, что письмо попадет в руки короля. Этого не произошло. Но будет куда хуже, если письмо найдут у Руперта и все королевство – нет, вся Европа узнает, что оно написано той, кто стала теперь правящей королевой Руритании. Чтобы спасти ее от этого, никакие меры не казались слишком отчаянными, никакой план – слишком рискованным. Даже если, как сказал Запт, нам придется держать ответ за смерть короля, это не должно нас останавливать. Поскольку моя небрежность повлекла за собой цепь катастроф, я был последним, кто мог бы колебаться. В случае надобности я был готов пожертвовать своей жизнью и даже своей честью в глазах общества.

Итак, план был составлен. Место для временной могилы короля мы выбрали под полом в винном погребе. После смерти бедняги Герберта его можно было похоронить во дворе за домом, а для Бориса предназначили место под деревьями, где были привязаны наши лошади. Поднявшись, я услышал жалобный голос лесника, обращавшегося ко мне. Несчастный парень хорошо знал меня и просил, чтобы я посидел рядом с ним. Думаю, Запт хотел, чтобы я его оставил, но я не мог отказать человеку в последней просьбе, пусть даже это означало потерю нескольких драгоценных минут. Конец был близок, и я делал все, чтобы облегчить его страдания. Герберт держался мужественно, и то, как этот скромный человек встречал свою кончину, укрепляло и нашу решительность. Даже полковник перестал проявлять нетерпение и позволил мне дождаться, пока я смог закрыть бедняге глаза.

Было почти пять утра, когда я простился с ними и сел на лошадь. Полковник и Джеймс отвязали своих лошадей и повели их к конюшне за домиком. Я помахал им и поскакал назад в замок. Светало; воздух был свежим и чистым. Новый день приносил новые надежды, отгоняя страхи; мои нервы начали успокаиваться. Лошадь легко скакала по тропе. Все это не позволяло впадать в уныние, сомневаться в быстроте мысли, силе руки и благосклонности фортуны.

Впереди появился замок, и я приветствовал его радостным криком, отозвавшимся эхом среди деревьев. Но вскоре я издал удивленный возглас, приподнявшись в седле и глядя на верхушку донжона. Флагшток был пуст – королевский штандарт, развевавшийся вчера вечером на ветру, исчез. По древнему обычаю, флаг висел на флагштоке, когда король или королева находились в замке. Больше он не должен был развеваться для Рудольфа V, но почему он не возвещал о присутствии королевы Флавии?

Я пришпорил лошадь, опасаясь нового удара судьбы.

Через четверть часа я был у дверей. Навстречу выбежал слуга, и я быстро спешился. Стянув перчатки, я смахнул ими пыль с сапог, попросил конюха позаботиться о лошади и повернулся к лакею.

– Как только королева оденется, узнайте, может ли она принять меня. У меня сообщение от его величества.

Парень выглядел слегка озадаченным, но в этот момент Герман, мажордом короля, подошел к двери.

– Разве комендант не с вами, ваша милость? – спросил он.

– Нет, комендант остался с королем в охотничьем домике, – ответил я беспечным тоном, отнюдь не соответствующим моим чувствам. – У меня сообщение для ее величества, Герман. Узнайте у кого-нибудь из женщин, когда она меня примет.

– Королевы нет в замке, – сказал мажордом. – В пять утра она вышла из комнаты полностью одетая, послала за лейтенантом фон Берненштейном и объявила, что уезжает. Как вам известно, почтовый поезд отходит в шесть. – Герман посмотрел на часы. – Да, королева только что отбыла со станции.

– Куда? – спросил я.

– В Штрельзау. Она взяла с собой только одну фрейлину и лейтенанта фон Берненштейна. Суета была жуткая – всем пришлось встать, готовить карету, посылать сообщение на станцию…

– И королева не назвала никакой причины отъезда?

– Нет, ваша милость. Она оставила мне письмо для коменданта, которое велела передать ему в собственные руки, как только он вернется в замок. Королева сказала, что в письме важное сообщение для короля, и его можно доверить только лично полковнику Запту. Разве вы не заметили, ваша милость, что флаг спущен?

– Я не смотрел на донжон, – солгал я. – Дайте-ка мне письмо.

Понимая, что в письме находится ключ к этой новой загадке, я решил без промедления доставить его Запту.

– Письмо, ваша милость? Прошу прощения, но вы ведь не комендант. – Он улыбнулся.

– Верно, – согласился я, кисло улыбнувшись в ответ. – Я не комендант, но сейчас поеду к нему. Король приказал мне вернуться, как только я повидаю королеву, а так как ее величества нет здесь, я поеду назад в охотничий домик, как только мне оседлают свежую лошадь. А комендант сейчас в домике. Так что давайте письмо!

– Я не могу отдать его вам, ваша милость. Приказы ее величества были точными.

– Чепуха! Если бы королева знала, что приеду я, а не комендант, она бы поручила мне доставить ему письмо.

– Мне об этом ничего не известно, ваша милость. Ее распоряжения были недвусмысленными, и она не любит, когда ей не повинуются.

Конюх увел лошадь, а лакей исчез. Герман и я остались наедине.

– Дайте мне письмо! – потребовал я, чувствуя, что теряю самообладание.

Очевидно, Герман тоже это почувствовал и шагнул назад, прижимая руку к груди кружевного камзола. Жест выдал местонахождение письма – забыв об осторожности, я бросился на него, заломил ему руку за спину, другой рукой схватил за горло, потом залез ему в карман и достал письмо. Отпустив бедного мажордома, чьи глаза вылезали из орбит, я дал ему пару золотых монет.

– Письмо срочное, болван! – сказал я ему. – Помалкивайте об этом.

Не тратя время на изучение его красной изумленной физиономии, я повернулся и побежал к конюшням. Через пять минут я уже сидел на свежей лошади, а еще через минуту мчался сломя голову к охотничьему домику. Герман до сих пор помнит мою хватку, хотя давно истратил золотые монеты.

Я прибыл к погребению Бориса. Джеймс утрамбовывал землю мотыгой, а Запт стоял рядом, покуривая трубку. Сапоги у обоих были испачканы грязью. Я спрыгнул с лошади и сообщил новости. Комендант с проклятием выхватил у меня письмо, Джеймс продолжал аккуратно выравнивать землю, а я помню лишь то, что вытирал лоб и чувствовал сильный голод.

– Господи, она поехала за ним! – воскликнул Запт, отдав мне письмо.

Я не стану полностью излагать то, что писала королева. Ее поведение, казалось нам, не разделявшим ее чувства, трогательным и достойным жалости, но, честно говоря, глупым. Она писала, что дальнейшее пребывание в Зенде свело бы ее с ума. Она не могла спать, не зная, удалось ли нам успеть вовремя и что происходит в Штрельзау, а когда наконец заснула, то ей приснился кошмар.

«Я видела этот сон раньше. Он казался мне королем, и его так называли, но он не отвечал и не шевелился, как мертвый». Королева объясняла, что какая-то непреодолимая сила тянула ее в Штрельзау, убеждая, что она должна увидеть «того, кого вы знаете», и удостовериться, что он жив. «Если король получил письмо, я погибла. Если нет, скажите ему, что вам придет в голову. Я должна ехать. Уже второй раз я вижу этот сон. Он означает, что ему грозит опасность. Берненштейн поедет со мной, и я смогу его увидеть. Простите меня, но я не могу оставаться в Зенде – сон был слишком ясным». Бедная королева словно наполовину обезумела от терзавших ее видений. Я не знал, что она рассказывала и самому мистеру Рассендиллу об этом странном сне. Лично я не верю в подобное – мне кажется, мы сами создаем наши сны, наполняя их подлинными страхами и надеждами, которые являются нам по ночам в виде таинственных откровений. Тем не менее некоторые вещи человек не в силах понять, и я не претендую на то, чтобы постичь своим умом пути Господни.

Как бы то ни было, нас беспокоила не причина отъезда королевы, а сам ее отъезд. Мы вернулись в домик, и Джеймс, помня, что люди должны есть, даже если короли умирают, приготовил нам завтрак. Я очень нуждался в пище, будучи совершенно изможденным, да и остальные после всех трудов устали не меньше. За едой мы разговаривали, и нам стало очевидно, что я тоже должен ехать в Штрельзау. Драма будет сыграна в городе. Там находились Рудольф, Ришенхайм, теперь и королева, а по всей вероятности, Руперт фон Гентцау. Из них только Руперт и, возможно, Ришенхайм, знали, что король мертв и о том, как рука судьбы распорядилась событиями прошлой ночи. Король покоился на своей кровати, могила была вырыта, Запт и Джеймс были готовы хранить тайну даже ценой собственной жизни. Мне нужно было ехать в Штрельзау, сообщить королеве, что она овдовела, а также нацелить удар в сердце Руперта.

В девять утра я выехал из домика, направляясь в Хофбау, чтобы ждать там поезда, который доставит меня в столицу. Из Хофбау я мог послать сообщение, но только о своем приезде, а не о печальных новостях. Благодаря шифру я мог посылать сообщения Запту в любое время. Полковник велел мне спросить мистера Рассендилла, придет ли он нам на помощь или останется в городе.

– Этот день должен все решить, – сказал Запт. – Мы не можем долго скрывать смерть короля. Ради бога, Фриц, покончите с этим молодым негодяем и заберите письмо!

Не тратя времени на прощания, я отправился в путь. К десяти я был в Хофбау, так как скакал во весь опор. Оттуда я послал сообщение Берненштейну во дворец о моем скором приезде. Но мне пришлось задержаться. Поезд должен был подойти только через час.

Поеду верхом, подумал я, но в следующий момент понял, что в таком случае мое путешествие завершится еще позже. Оставалось только ждать, и вы можете представить себе мое состояние. Каждая минута казалась часом, и до этого дня я не знал, что час может длиться так долго. Я ел, пил, ходил, сидел и стоял. Знавший меня начальник станции думал, что я помешался, пока я не объяснил ему, что везу важные депеши от короля и что задержка подвергает опасности интересы государства. Тогда начальник выразил сочувствие, но что еще он мог сделать? На придорожной станции было невозможно заказать экстренный поезд. Так что я мог лишь ждать.

Наконец я сел в поезд, и через час увидел город. Но тут, к моему отчаянию, поезд остановился и стоял почти полчаса. Если бы он не тронулся еще несколько минут, я бы выпрыгнул из вагона и пустился бегом, так как сидение на месте сводило меня с ума. Когда мы подъезжали к вокзалу, я с трудом взял себя в руки, откинулся на спинку сиденья и пребывал в такой позе, пока поезд не остановился и проводник не открыл дверь. Я попросил его раздобыть мне экипаж и последовал за ним через вокзал. Он открыл для меня дверцу кареты, и я, дав ему чаевые, поставил ногу на ступеньку.

– Скажите извозчику, чтобы ехал во дворец, и как можно быстрее, – попросил я. – Из-за этого чертова поезда я уже опаздываю.

– Старая кобылка быстро доставит вас туда, – заверил возница.

Я вскочил в экипаж, но в тот же момент увидел мужчину, который махал рукой и спешил в нашу сторону. Извозчик увидел его и стал ждать. Я не осмеливался приказывать ему ехать, так как боялся демонстрировать излишнюю спешку, а кузену моей жены, Антону фон Штрофцину, тем более показалось бы странным, если бы я не уделил ему минуту. Подойдя, он протянул руку в серой лайковой перчатке, ибо молодой Антон был лидером штрельзауских денди.

– Я рад, что у меня нет должности при дворе, мой дорогой Фриц, – сказал он. – Ты чертовски активен! Я думал, ты останешься в Зенде на месяц.

– Королева внезапно изменила свои намерения, – с улыбкой ответил я. – С дамами такое случается часто. Тебе это должно быть известно – ведь ты все о них знаешь.

Мой комплимент или намек вызвал самодовольную улыбку и подкручивание усов.

– Я думал, что ты скоро будешь здесь, – сказал Антон, – но не знал, что приехала королева.

– Не знал? Тогда почему ты искал меня?

Он широко открыл глаза.

– Я полагал, что ты на королевской службе и должен приехать. Разве ты не состоишь при особе…

– Королевы? Сейчас нет.

– А короля?

– В общем, да. По крайней мере, я здесь по его делам.

– Поэтому я и решил, что вы приедете, услышав, что король здесь.

Возможно, мне следовало сохранять сдержанность. Но я не Запт и не Рудольф Рассендилл.

– Король здесь? – воскликнул я, схватив его за руку.

– Конечно. А вы не знали? Да, он в городе.

Но я больше не обращал на него внимания. Обретя вновь дар речи, я крикнул извозчику:

– Во дворец! И гоните как дьявол!

Мы тронулись, оставив Антона с разинутым ртом. Я в ужасе откинулся на подушки. Король лежал мертвый в охотничьем домике и в то же время был в столице!

Разумеется, я вскоре понял, в чем дело, но это не принесло мне утешения. Рудольф Рассендилл находился в Штрельзау, кто-то увидел его и принял за короля. Но какое может быть утешение, когда король мертв и не может прийти на помощь своему двойнику?

В действительности правда была хуже, чем я предполагал. Зная это, я мог бы поддаться отчаянию. Ибо о присутствии короля в городе стало известно не по слухам и не со слов одного-двух случайных прохожих, что можно было бы легко отрицать. В тот день мистера Рассендилла приняла за короля толпа народу, благодаря его же словам, подтвержденным королевой. Но ни он, ни королева Флавия не знали, что настоящий король мертв. Теперь я должен рассказать о странных событиях, которые вынудили их прибегнуть к столь рискованной мере. Они знали, что подвергаются опасности, но в свете того, о чем они не знали, эта опасность становилась во много раз больше.