Глава II

Станция без экипажа

Условия моей встречи с мистером Рассендиллом были подробно оговорены в письме, еще до того как он покинул Англию. Рудольф должен быть в отеле «Золотой лев» в одиннадцать вечера 15 октября, в то время как я, прибыв в город где-то между восемью и девятью того же вечера, должен буду остановиться в другом отеле, а затем, под предлогом прогулки, мне надлежит выскользнуть из гостиницы и, не привлекая внимания, прийти в «Золотой лев» к назначенному часу. Потом я передам Рудольфу письмо, получу ответ, и буду наслаждаться редким удовольствием от долгой беседы с ним. Рано утром он покинет Винтенберг, а я отправлюсь назад в Штрельзау. Я знал, что мистер Рассендилл не опоздает на встречу, и не сомневался, что смогу в точности выполнить все как задумано. Но в качестве меры предосторожности я взял недельный отпуск на случай, если непредвиденные обстоятельства задержат мое возвращение. Отметив про себя, что я сделал все как должно, я сел в поезд в довольно сносном расположении духа. Коробка лежала у меня во внутреннем кармане, а письмо – в портмоне. Мундира на мне не было, но револьвер был со мной. Хотя не было никаких причин предвидеть какие-либо затруднения, я не забывал, что письмо и коробку следует оберегать любой ценой.

Утром в купе вошел Бауэр. Он еще раз проверил, все ли на месте в моем саквояже, затем принес мне кофе и удалился. Около восьми, мы прибыли на большую станцию. До полудня больше не должно быть никаких остановок. Я видел, как Бауэр вошел в свое купе второго класса и расположился там. В этот момент мне снова вдруг пришла мысль о Ришенхайме. Мне было интересно, почему он так цепляется за безнадежную идею добиться возвращения Руперта, а также причина, по которой он покинул Штрельзау. Но я плохо спал прошлой ночью, поэтому вскоре задремал. В купе я был один и мог спать, ничего не опасаясь. Меня разбудила полуденная остановка. Я кивнул Бауэру, а затем выпил чашечку супа и отправился в телеграфную контору, собираясь послать весточку жене, – она бы не только успокоилась, но сообщила бы королеве о том, что поездка протекает благополучно. У конторы я неожиданно столкнулся с Бауэром, выходящим оттуда. Он казался испуганным нашей встречей, но объяснил, что заказал телеграммой комнаты в Винтенберге – абсолютно ненужная предосторожность, так как отель не мог быть переполнен. Я был раздосадован, поскольку не хотел привлекать внимание к моему приезду. Как бы то ни было, вред уже причинен, а упреки слуге только ухудшили бы ситуацию, так как побудили бы его задуматься о причинах такой секретности. Поэтому я ограничился кивком. Когда позднее все прояснилось, я понял, что Бауэр посылал телеграмму не только хозяину нашей гостиницы.

Перед прибытием в Винтенберг была еще одна остановка. Я высунулся из окна, чтобы оглядеться, и увидел Бауэра, стоящего у багажного вагона. Он подбежал спросить, не нужно ли мне что-нибудь. Я ответил, что ничего, но он продолжал болтать. Устав от него, я вернулся в свое купе и стал ждать отхода поезда. Мы тронулись через пять минут.

– Слава богу! – воскликнул я, откинувшись на спинку сиденья и достав сигару.

Но сигара тут же упала на пол, когда я вскочил на ноги и подбежал к окну. Ибо я увидел, как мимо вагона прошел носильщик, неся на плече чемодан, очень похожий на мой. Чемодан погрузили в багажный вагон под присмотром Бауэра, и казалось невероятным, чтобы его по ошибке доставали оттуда. Тем не менее чемодан очень напоминал мой. Но я не был уверен, а если бы и был, все равно ничего не мог уже сделать. До Винтенберга остановок больше не было, и, с багажом или нет, я должен был вечером находиться в городе.

Мы прибыли точно по расписанию. Пару минут я сидел в купе, ожидая, что Бауэр откроет дверь и заберет мой мелкий багаж. Но он не появился, поэтому я вышел из вагона. Похоже, пассажиров в поезде было мало, и они быстро исчезали пешком или в конных экипажах, ожидавших у станции. Я стоял, высматривая моего слугу и багаж. Вечер был теплый, и я бы с удовольствием избавился от саквояжа и тяжелого мехового пальто. Но ни Бауэра, ни багажа не было видно. Я оставался на месте минут пять-шесть. Проводник тоже исчез, но вскоре я заметил начальника станции, который обходил свои владения. Подойдя к нему, я спросил, не видел ли он моего слугу. Ответ был отрицательным. Багажного билета у меня не было, так как чемоданами распоряжался Бауэр, но я попросил начальника станции разрешить мне взглянуть на прибывший багаж – моих вещей среди него не оказалось. Подозреваю, что начальник станции вообще сомневался в существовании моего чемодана и слуги. Тем не менее он предположил, что Бауэр мог случайно отстать от поезда. На это я возразил, что он отстал бы без чемодана. Начальник станции признал силу моего аргумента. Теперь он мог только пожимать плечами, да разводить руками. Его доводы иссякли.

Только тогда впервые я усомнился в верности Бауэра. Я вдруг осознал, как мало мне о нем известно. Три быстрых движения руки позволили мне убедиться, что письмо, коробка и револьвер находятся при мне. Если Бауэр охотился за чемоданом, то это его ошибка. Начальник станции стоял в тусклом свете газового фонаря, свисающего с потолка, не обращая внимания на мои движения. Я повернулся к нему.

– Скажите моему слуге, когда он появится… – начал я.

– Сегодня он не появится, – не слишком вежливо прервал меня чиновник. – Сегодня больше не будет поездов.

– Скажите, чтобы он сразу же отправлялся в отель «Винтенбергерхоф». Я еду туда.

Времени было мало, и я не хотел заставлять мистера Рассендилла ждать. Кроме того, нервничая из-за изменившихся обстоятельств, я стремился выполнить поручение как можно скорее. Что случилось с Бауэром? К этому вопросу добавлялся другой, казавшийся каким-то изощренным образом связанным с моей теперешней ситуацией: почему и куда граф Люцау-Ришенхайм отправился из Штрельзау за день до моего отбытия в Винтенберг?

– Если он появится, я передам ему, – сказал начальник станции, окидывая взглядом привокзальную площадь.

На ней не было ни одного экипажа! Я знал, что вокзал находится на окраине города, так как проезжал через Винтенберг во время свадебного путешествия три года назад. Дополнительная трата времени, связанная с необходимостью идти пешком, усилила мою досаду.

– Почему нет экипажей? – сердито осведомился я.

– Обычно их очень много, – ответил начальник станции, – и этим вечером было бы достаточно, если бы не злополучное обстоятельство.

Еще одно злополучное обстоятельство! Моя экспедиция казалась обреченной на то, чтобы стать их жертвой.

– Перед вашим поездом подошел пригородный, – продолжал начальник. – Как правило, в нем почти не бывает пассажиров, но сегодня вечером прибыло человек двадцать или двадцать пять. Я сам собирал билеты – они все сели на ближайшей станции. Это не так уж странно – там хорошая пивная на открытом воздухе – но каждый из них сел в отдельный экипаж и отъехал, смеясь и перекрикиваясь с другими. Когда прибыл ваш поезд, оставались только два экипажа, и их тут же заняли.

Само по себе это ничего не значило, но я спросил себя, не входило ли в план лишить меня не только слуги, но и экипажа.

– Что это были за люди? – спросил я.

– Самые разные, – ответил начальник станции, – но большинство из них выглядело убого. Сомневаюсь, что у некоторых были деньги на поездку.

Мое беспокойство усилилось. Хотя я боролся с ним, называя себя бабой и трусом, должен признаться, был порыв попросить начальника станции составить мне компанию во время прогулки до отеля. Но, помимо нежелания демонстрировать, очевидно, беспричинную робость, я не хотел привлекать к себе внимание. Никто не должен был заподозрить, что у меня при себе нечто ценное.

– Ну, ничего не поделаешь. – Застегнув тяжелое пальто, я взял в одну руку саквояж и трость и спросил дорогу к отелю. Мои несчастья сломили равнодушие начальника станции.

– Идите прямо по дороге между тополями, сэр, – с сочувствием сказал он. – Через полмили начнутся дома. Ваш отель на первой площади справа.

Я сухо поблагодарил начальника, не вполне простив ему недавнюю невежливость, и двинулся в путь. Покинув освещенную привокзальную площадь, я осознал, что уже совсем стемнело – тени высоких деревьев усиливали мрак. Я едва видел дорогу и часто спотыкался на неровных булыжниках. Фонари были редкими и тусклыми, а прохожие отсутствовали вовсе, словно я находился за тысячу миль от любого жилого дома. Мне не давали покоя мысли об опасности. Я начал вспоминать все обстоятельства моей поездки, придавая каждой мелочи зловещий смысл, увеличивая значение всего, что могло казаться подозрительным, и обдумывая в свете новых обстоятельств каждое выражение лица и каждое слово Бауэра. При мне было письмо королевы, и я многое бы дал, чтобы рядом был старик Запт или Рудольф Рассендилл.

Когда человек подозревает, что ему грозит опасность, он должен не ругать себя за трусость, а вести себя так, словно эта опасность реальна. Если бы я следовал этому правилу, повнимательнее всматриваясь в обочины у дороги и землю под ногами, то, может быть, успел бы избежать ловушки, вытащив револьвер или уничтожив драгоценную ношу. Но я был слишком поглощен своими мыслями, а все, казалось, произошло за минуту. Когда я пришел к выводу о беспочвенности моих страхов и решил выбросить их из головы, я услышал тихий, напряженный шепот и заметил две или три фигуры в тени тополей на обочине. Внезапно они метнулись ко мне. Покуда я мог бежать, сопротивляться не следовало – я помчался вперед к огням города и силуэтам домов, находившимся примерно в четверти мили от меня. Вероятно, я пробежал ярдов двадцать, возможно, пятьдесят – точно не знаю, – но внезапно споткнулся и упал – поперек дороги была протянута веревка. Я лежал лицом в грязи. Один из преследователей придавил меня коленом, а другие схватили за руки. Кто-то выхватил у меня саквояж.

– Переверните его, – приказал чей-то голос.

Я тотчас узнал его. Мои страхи и предположения Антона фон Штрофцина были подтверждены, ибо голос принадлежал графу Люцау-Ришенхайму.

Меня начали переворачивать на спину. Воспользовавшись этим, я оттолкнул противников и на мгновение смог освободиться, поднявшись на колени. Но еще один человек, которого я не видел, врезался в меня внезапно, словно камень из рогатки. Я снова распростерся на земле – теперь лицом вверх, – и мое горло стиснули крепкие пальцы. В тот же момент меня опять схватили за руки. Несмотря на темноту, в человеке, склонявшемся ко мне, я узнал Руперта фон Гентцау. Он пыхтел от напряжения, но, поняв по моему взгляду, что я узнал его, торжествующе засмеялся.

– Где его саквояж? – снова послышался голос Ришенхайма. – Должно быть, это лежит там.

– Глупец! Нужно осмотреть его одежду, – с презрением отозвался Руперт. – Держите его, пока я буду искать.

Левая рука Руперта не отпускала мое горло, но свободная правая начала шарить по мне. Я лежал, абсолютно беспомощный. Руперт нашел мой револьвер и с усмешкой передал его Ришенхайму, который стоял рядом. Потом он нащупал и вытащил коробку. Он открыл ее, рискнув отпустить мое горло, но прижав коленом грудь так, что я едва мог дышать.

– Посветите мне! – крикнул Руперт.

Другой негодяй направил на коробку луч потайного фонаря. Увидев, что лежит внутри, Руперт снова засмеялся и спрятал это в карман.

– Скорее! – торопил Ришенхайм. – Мы получили, что хотели. В любую минуту кто-нибудь может здесь появиться.

На момент блеснул луч надежды. Потеря коробочки была несчастьем, но я бы простил судьбу, если бы они не нашли письмо. Руперт мог подозревать, что я несу какой-то сувенир, но не мог знать о письме. Послушает ли он Ришенхайма? Нет, граф Гентцау все делал основательно.

– Мы можем оттащить его в сторону, – сказал он и продолжил обыск.

Моя надежда испарилась. В следующий момент Руперт нашел записную книжку и, подав знак сообщнику поднести фонарь ближе, начал обследовать ее содержимое. Помню выражение его лица с кривящимся ртом и блестящими глазами, выхваченного из темноты лучом фонаря. Найдя письмо, он тут же вскрыл его и начал читать, не обращая внимания ни на нервозность Ришенхайма, ни на мои взгляды, полные бессильной ярости. Руперт читал медленно, как будто сидел в кресле у себя дома; его губы скривились в улыбке, когда он дошел до последних слов королевы, обращенных к возлюбленному. Ему удалось заполучить куда больше, чем он рассчитывал.

Ришенхайм положил ему руку на плечо.

– Скорее, Руперт! – повторил он.

– Оставь меня в покое. Я давно не читал ничего настолько забавного. Посмотри-ка! – И он со смехом указал на нижнюю часть последней страницы.

Бешенство придало мне сил. Увлекшись чтением, Руперт забыл об осторожности и ослабил давление коленом на мою грудь, а показывая Ришенхайму позабавивший его фрагмент, на миг отвернулся. Мой шанс наступил. Внезапным движением я оттолкнул Руперта и отчаянным усилием высвободил правую руку, вцепившись в письмо. Опасаясь за свое сокровище, Руперт соскочил с меня. Я тоже вскочил на ноги, оттолкнув парня, державшего меня за другую руку. Какой-то момент я стоял лицом к лицу с Рупертом, потом бросился на него. Но он спрятался за спиной человека с фонарем и толкнул его на меня. Фонарь упал на землю.

– Дай мне твою палку! – услышал я голос Руперта. – Вот так!

Потом раздался робкий, умоляющий голос Ришенхайма:

– Руперт, ты обещал не убивать его!

Ответом послужил злобный смех. Я отшвырнул человека, которого толкнули на меня, и прыгнул вперед, видя перед собой Руперта Гентцау, занесшего руку с тяжелой дубинкой. Далее все смешалось – брань Руперта, возня, как будто кто-то пытался оттащить его. Потом я почувствовал страшный удар по лбу и на какой-то момент лишился сознания. Очнулся я от страшной боли в голове, снова лежа на спине и смутно сознавая, что надо мной стоит группа людей, оживленно дискутируя.

Я не мог и не испытывал особого желания слышать их слова. Но мне казалось, что они говорят обо мне, – они смотрели в мою сторону и протягивали ко мне руки. Руперт со смехом занес надо мной дубинку, но Ришенхайм схватил его за руку. Теперь я знаю, что он напомнил кузену об обещании не убивать меня, и хотя клятва Руперта не стоила ломаного гроша, его удерживала мысль, что от моего мертвого тела будет не так легко избавиться. Но тогда я ничего не понимал и просто лежал неподвижно. Вскоре их фигуры слились в один бесформенный бормочущий силуэт, наподобие монстра в кошмарном сне. Я закрыл глаза, чтобы не видеть его; бормотание и усмешки терзали мне слух, но вскоре они смолкли. Удовлетворенно вздохнув, я снова провалился в небытие.

Впрочем, одно видение нарушило мой обморок. Внезапно взревел громкий голос:

– Клянусь Богом, я это сделаю!

– Нет-нет! – отозвался другой и тотчас закричал: – Что это?

Послышались сердитые или возбужденные крики, снова ругань и возня, сменившиеся удаляющимся топотом ног и треском револьверных выстрелов. Я слишком устал, чтобы ломать голову над происходящим. Почему они не могут угомониться? Я жаждал только покоя. Наконец все стихло, и я опять закрыл глаза. Боль уменьшилась, и я мог спать.

Когда человек смотрит в прошлое, думая о шансах, которые предоставляла ему фортуна, он всегда терзается мыслями о том, что мог поступить иначе и лучше. Даже теперь я иногда лежу ночью, строя умные планы, с помощью которых я мог бы сокрушить замыслы Руперта. В этих грезах я выгляжу очень проницательным – праздная болтовня Антона фон Штрофцина снабжает меня ключом, и я действую быстро, как сыщик в книгах. Бауэр становится моим орудием, а не я – его. Я лихо расправляюсь с Рупертом и Ришенхаймом и с триумфом доставляю драгоценную ношу мистеру Рассендиллу. Но при дневном свете я понимаю, что если бы даже небо даровало мне новый комплект мозгов, я был бы точно так же застигнут врасплох. Ну, что было, то прошло. Меня одурачили. Я лежал на дороге с разбитой головой, а Руперт фон Гентцау завладел письмом королевы.