29.1.39
Литовский с гневом говорит про Эвину связь с «врагом». По его словам, она, позволяет этому англичанину любить ее сумасшедшей любовью, на какую способны только люди холодного темперамента, у которых все душевные силы уходят на сохранение невозмутимой внешности, — позволяет только из-за того, что с его помощью хочет осуществить свою заветную мечту — жить на Британских островах в северном климате, за завесой тумана, оберегающего ее частную жизнь, играть в квартете, состоящем из сдержанных англичан, и тем самым раз и навсегда вычеркнуть из своей жизни еврейскую основу, которая никогда не была ничем, кроме биологической аварии, и наверняка не оправдывает столь серьезного наказания.
Самой Эве Литовский ничего не скажет, опасаясь за судьбу квартета, но за ее спиной просто кипит от возмущения. Легкомысленный виолончелист принадлежит к тем животным, что заимствуют окраску у окружающей природы. Он легче зажигается патриотической искоркой, чем Фридман, честно сохраняющий верность своим принципам. Литовскому порядком мешает, что изо всех поклонников Эва именно англичанину с обваренными коленками позволяет нести свой альт к военному автомобилю, поджидающему их возле концертного зала под охраной вооруженного солдата. В последнее время Литовский говорит с Эвой на репетициях только; в случаях крайней необходимости. Если бы она обделывала свои делишки потихоньку, он бы быть может, простил. Но Эва любит злить людей. Именно потому, что она видит упрек в глазах товарищей, она позволяет себе приглашать англичанина за кулисы. К его чести стоит сказать, что в последнее время, после демонстрации против политики правительства, он перестал приходить в форме. Впрочем, он, может быть, просто опасается злоумышленников.
Я, разумеется, слова не скажу. Эва имеет полное право уехать в Англию, завоевав любовь английского офицера. Каждый человек имеет право жить там, где будет счастлив. Я, понятно, не стану обвинять ее в измене Родине. Если я, явно выраженный, чистокровный еврей, хочу бежать из Земли обетованной, то какое право имею я требовать от полуеврейки тяги к еврейскому народу? Пусть мне до боли тяжко, что она рассчитывает свои поступки холодно и бесчувственно. Да и за вежливого англичанина мне тоже нечего беспокоиться. Но разве не видит он, что она его не любит?
Это цинизм помогает мне справиться с болью. Кто дорожит своей душою, тому лучше сторониться этой женщины, а я делаю все, чтобы к ней приблизиться.
Я чуть из себя не вылез от жажды сказать ей то, в чем потом бы раскаялся, когда она попросила у меня, именно у меня, учебник английского. Кажется, она сделала это с намерением меня задеть. Она, видно, думает, что мою болезнь можно излечить потрясением, как лечат сумасшествие умеренным электрошоком.